Тупое быдло

***

Школа. Пустой класс. Шуршащий тюль. Запах мела. И слизь. Липкая и холодная, точно застывающее желе или сопли. Слизь везде, слизь уверенно стекает вниз по его лодыжке, пачкает носки, заливает шнурки и приклеивает волосы к коже. Её так много, особенно между ног и на оттопыренной, блестящей брючной ткани, что у Денджи всё ощутимее темнеет в глазах. Он обалдело смотрит прямо туда, между своих ног, где ритмично движется ожившая ткань, и хватается руками за парту, чтобы не свалиться со стула. Боже. Это так странно, мерзко и почему-то приятно. Денджи с трудом отводит взгляд. Грудь тяжело вздымается, короткие пальцы в отчаянном непонимании скребутся по столешнице, вспотевший зад ёрзает по стулу. Денджи чувствует себя запертым в ловушке, и её створки постепенно захлопываются, потому что он как-то случайно приходит к выводу о том, что уже минут как пять совершенно не врубается в происходящее. Врубается здесь только Ёшида. И в то, как направлять, и в то, как смотреть, чтобы член набух ещё больше, и в то, как надрачивать своими щупальцами, выбивая опору из-под ног. Жилы под рукавами вздуваются, по пустым рядам, стенам и его бледному, непроницаемому лицу расплёскивается странный, низкий, хриплый звук — Денджи неопытный и перевозбуждённый, поэтому не в состоянии сдерживать стоны, обжигающие гортань. Ёшида — тоже неопытный, но бесспорно охуевший чёрт, сволочь, и пожалуйста, не смотри, а поцелуй, — издевательски улыбается в кулак. — Я даже не думал, что ты настолько красивый. Его слова и пухлые губы безумно манящие, правильные. Враждебный ко всему неизвестному, Денджи всё ещё отрицает, но что-то внутри — может, Почита, хотя он никогда не слыл предателем, — подсказывает ему, что они, губы эти, реально такие, как надо. Такие, какие хотелось почувствовать во время первого секса. Но Денджи ещё не чувствовал, ни разу, и в ногах кипит взбунтовавшаяся демоническая кровь. Она сходит с ума наравне со своим хозяином, собирается внизу живота и бьёт фонтаном в щёки. По яйцам течёт то ли слизь, то ли смазка. Денджи непроизвольно разводит ноги, дёргая вверх бёдрами, чтобы почувствовать больше и понять. Кажется, зря — щупальце соскальзывает с обласканной им головки и даёт ей упереться в трусы. О, нет. Матовые клыки выглядывают из-под верхней губы, Денджи с сожалением рычит, впиваясь ногтями в дерево. Только не сейчас, пожалуйста. Не сейчас. Ему обидно из-за того, что требуется вдохнуть и двинуть левой в попытке вернуть всё на место и сравнить разницу между бельём и обсасывающими его присосками. Обидно, пиздец, и ситуация ничуть не улучшается — щупальце безжалостно-безвольно держится за основание, заливая лобковые волосы слизью, чувствительная головка жёстко тянет ткань, и Денджи однозначно не нравится. Денджи нужно обратно, как было, и побыстрее, и его светлые брови болезненно ломаются — разница в удовольствии явно не в пользу дешёвых боксеров, и хватит уже их, уберите нахер. Наверное, Денджи никогда не выглядел настолько жалким, и Хирофуми будет не Хирофуми, если не заметит этого идиотского выражения на вмазанной роже своего подопечного. — Может, я всё-таки расстегну тебе ширинку? Вопрос смешливый, с нарочитой вежливостью, из по-бабски аккуратного рта, который хочется изучить языком и распилить бензопилой, чтобы потом никогда больше. Денджи вскидывается, собираясь ответить, но щупальце снова обвивает головку, принимаясь успокаивающе массировать, и вместо разумного «расстегни» голосовые связки вбрасывают в Хирофуми утробный, страдальчески хрип. Блядство, почему всё так отстойно? Брюшину сводит от стыда, Ёшида с удивлением присвистывает — кажется, это первый раз, когда он выражает эмоции настолько явно, — а Денджи откидывается спиной на стул, выглядывает из-под прилипшей ко лбу чёлки и вновь завороженно глазеет на этот никем не ёбаный и не целованный рот. По окружившему их кабинету разносится чьё-то рваное дыхание — Денджи не удивится, если пыхтит Хирофуми, они оба поняли, кто здесь склонен выражать всё вслух, — под кожей и во рту сушит и зудит подростковое желание облизать, покусать или запихнуть в Ёшиду член. Можно в рот, можно в зад, Денджи сейчас устроит любой из раскладов. Его желание кончить необузданное, чистейше-порочное, и Денджи ненавидит Хирофуми за то, что тот специально облизывает нижнюю, нисколько не меняясь в лице. — Хочется, да? — откровенно забавляется он, подпирая щёку костлявым кулаком. — Мне тоже хочется, Денджи-кун, но ты должен сказать это первым. Первым? Первым?! Пульс вмиг становится разрушительным. Денджи встряхивает, как от пощёчины, потому что быть того не может, чтобы он озвучил подобное. Чтобы ещё и с парнем. Чтобы с этим, блять, занудой и задротом-фетишистом. Это какая-то ошибка, дурацкая оплошность — Денджи готов орать на весь Токио, что он не педик, а временно запутавшийся, но Хирофуми всё ещё сидит напротив и наблюдает за его смятением, словно очарованный, и его присутствие превращает распалённое тело в топкую жижу. — Я? — спрашивает какая-то её часть, Денджи сам бы не спросил, ни за что. Хирофуми хмыкает и долго моргает в ответ на поставленный вопрос. Кулак по-прежнему безразлично подпирает его белую щёку, словно этот урод не здесь, а где-нибудь в Сан-Франциско под солнцем и кайфом, пока его зрачки, слитые воедино с радужкой, неощутимо вылизывают шею, щёки и гладкую грудь под футболкой. Денджи хочется спрятаться от них, от Ёшиды и собственных желаний, но в промокших насквозь штанах почему-то становится жарче и теснее, и щупальца уже не охлаждают кожу. Под кромку брюк пробирается ещё одно, чуть потолще. Увеситое, гладкое и ледяное. Над коленками поднимаются мурашки, Хирофуми тянет рот в нескромной, почти безумной улыбке — Денджи невольно приподнимает ногу, позволяя твари взобраться к его бедру. Что-то намечается, но он покамест не вдупляет, что именно. Раздавленное в кашу самолюбие до сих пор не может свыкнуться с тем, что Денджи никогда не занимался сексом, никогда нормально не целовался и не чувствовал, каково это, когда тебе дрочат девичьи руки. А тут вдруг пацан. Охуевший пацан и его длинные, вёрткие щупальца. Десятки прилипчивых щупалец, натянувших штаны по швам до такой степени, что те, кажется, реально могут лопнуть. Ещё в самом начале Хирофуми говорил расслабиться и получать удовольствие, но Денджи не может, просто не может — если его форма всё-таки порвётся, домой придётся шлёпать либо в спортивных шортах, либо в трусах, либо в штанах ублюдка-Ёшиды. Не отдаст добровольно — Денджи психанёт и снимет сам. Есть, правда, одна загвоздка: чем больше они общаются и сближаются, пускай и из-под болючей Общебезовской палки, тем заметнее Денджи ссытся его планов на себя или — что вернее — свою девственную задницу. Если бы не запреты этих дядек в костюмах и оправданный страх за жизнь Наюты, Денджи бы уже давно дёрнул стартер, чтобы распилить Ёшиду напополам. Но запреты есть, а Наюта роднее собственной шкуры и чести, поэтому Денджи остаётся только ссаться дальше и принимать пиздюли от фортуны в виде слизи и бесхребетных тварей, методично ласкающих уже не только член, но и нежную мошонку. Одна из этих штук, кажется, посасывает её, втягивая кожу в самопальный ваккум, причём так обстоятельно и умело, что Денджи эатравленно сжимает челюсти и глотает слюну. Это слишком. Слишком хорошо, несмотря на то, что дико душно и сыро. Умом он понимает, что весь мокрый, грязный как ёбаный пиздец и омерзительно испорченный — к храму и на пушечный выстрел не подпустят. Он понимает, да, и всё равно паскудно дёргает тазом в ответ на каждую ласку, охуевая от самого себя в голос. Хирофуми над ним, верно, прикалывается — эти штуки априори не могут быть такими осторожными и бережными, Денджи же видел, как они работают в бою. Видел, как от них разлетался бетон, ломались стены и расплющивались в лепёшку тела, но ещё ни разу не чувствовал, как они ощущаются на коже. А ощущаются они очень волнительно, до мурашек на хребте и желания вставить в себя такую херь. Ну чисто проверить, что там будет. Как будет. Как глубоко, и надо ли вообще глубоко, или можно чуть-чуть? Любопытство — страшная штука. Денджи сдавлено стонет от одной лишь мысли о щупальцах, распирающих его изнутри, и хватается руками уже за стул, принимаясь ритмично отрываться от стула и безбожно трахать воздух. Горло болит от стонов, ноги немеют от удовольствия, а Ёшида прикрывается чёлкой, резко перегибаясь над столом, и влажно выдыхает в губы. — Нравится? Огненные радужки возбужденно вспыхивают — Денджи замечает трещинки на пухлой нижней в режиме макросъёмки и импульсивно задевает их языком, потому что Ёшиду хочется либо выебать, либо отпиздить в кашу, либо вылизать и сожрать прямо здесь и сейчас. Он не просит поцелуя — лезет сам, напирает с силой под шум крови в ушах и чужой стон, хватает тёмные волосы в кулак, и наконец-то вдавливает рот Хирофуми в свой, размазывая тягучую слюну по его губам. И да, они пиздец какие мягкие. Очень. Очень мягкие. В груди что-то взрывается — Денджи растерянно глотает воздух и неумело двигает широко раскрытым ртом, пробуя каждую поочерёдно. Ёшида сопит в щёку и охотно отвечает, поддевая его язык своим. Они оба такие стрёмные, наверное. И, если уж по чесноку, по мнению Денджи все эти лобзания вообще не похожи на поцелуй — скорее на угрожаюжую попытку сожрать заносчивого уёбка, не оставив и крошки. Пальцы грубо тянут его густые волосы назад, зарываются к самым корням, к тёплой испарине, коже и этому ёбнутому мозгу. Денджи не замечает, как забрасывает ногу на парту и начинает кружить ладонью по чужому затылку, путая пряди между собой, но Ёшида, чёртов мудак, способен уличить его в любой хуйне — чернь под его бабьими ресницами идёт рябью, а щупальца тут же ныряют ниже, без какого-либо предупреждения и сразу к промежности. Секунда, и одно протискивается к сжатой дырке и давит в её центр самым кончиком. Куда, блять — последнее, что думает Денджи перед тем, как долбануть ногой по столу, забыть вдохнуть и испуганно зажмуриться. Внутри чувствуется что-то тонкое и ребристое, вкусовые рецепторы ловят едкий металлический привкус — Денджи не замечает, что его клыки прорезают чужую губу до крови. Ёшида — говнюк, но поразительно сладкий, такой вкусный и необычный, что Денджи в ауте. Короткие пальцы дёргаются, царапая чужую голову, где-то на бёдрах всё-таки трещит ткань, не выдерживая давления извне, но сейчас на это похуй, ведь Хирофуми рвано, задушенно ахает, позволяя обсосать пораненную нижнюю, а затем лихо ныряет ладонями за борта пиджака. Его худые руки немного дрожат под рёбрами, а щупальца извиваются так, словно их хозяин сходит с ума. Ёшида обвивает тело на все триста шестьдесят, наталкивая Денджи на ускользающее предположение о том, что он — реально типичный спермотоксикозный задрот, мечтавший трахнуть хоть кого-нибудь. И, раз такое дело, Денджи такой же. Только не задрот, а дикарь, и ему почему-то в кайф это тесное знакомство с чужими интересами.