Лора

Они познакомились в нарколожке. Она приехала туда по работе, а он — едва совершеннолетний вихрастый щегол — лежал с зависимостью. Сначала он зашёл просто поглазеть на неё. Под невинным предлогом обсудить что-то с её пациентом. Второй раз он объявился на пороге палаты со словами «девушка, вы очень красивая». Лора рассмеялась и ответила, что родители старались. «Меня, кстати, Жека зовут», — и он присел у стены поболтать. И вот тогда Лора поняла, что он — наркоман. Не то, чтобы она была невъебенным специалистом в области аддикции. Нет, он просто сказал, с чем лежит и как сюда попал, и даже перечислил препараты, которыми его лечили. В рехаб-лагере, куда он поехал с такими же, как он — тут она запомнила жёсткое выражение лица и саркастическую интонацию, но не запомнила точной формулировки — не смотрели в рот после приёмов лекарств. И он перестал их пить. Приехал с психозом дня два назад и никого тут не знает. После нескольких минут разговора, медбрат, бдящий в коридоре, выгнал мальчика, пытающегося подучить Лориного пациента банальной житейской мудрости: выждать время между истерическими приступами хотелок. Дескать, тогда скорее прислушаются, чем когда ты давишь на мозг своим нытьём. Потом он зашёл ещё раз. Спросил, верит ли Лора в любовь с первого взгляда. Спросил ещё что-то. А потом про суицид. Каким способом она бы убила себя. Лора была девочкой циничной, и в этом её вряд ли можно было перещеголять. Но голос предательски дрогнул, как дрожал всегда, когда об этом заходил разговор. Чуткий мальчик тут же спросил, есть ли у неё диагноз. Лора выдохнула, ком в горле исчез: «Если только миопия». «Употребляешь что-нибудь?» — он наклонил голову к плечу. Она ответила с вопросительной интонацией: «Кофе? И то, мне от него плохо, поэтому я пью улун». Постфактум, когда Лора пыталась переварить произошедшее, ей стало жутко интересно, этот вопрос был, чтобы сменить тему, или чтобы действительно что-то выяснить. Ровно, как и второй необъяснимый вопрос. Когда она завела речь про ЕГЭ и университет — с её пациентом нужно было разговаривать, иначе тот начинал нервничать и истерить — и обмолвилась про своё неоконченное высшее, он повернулся к ней: «Бюджет?». Она кивнула. Её подмывало спросить ровно одно: инъекционные или нет? Жутко хотелось, чтобы нет. Это дало бы мальчику больше шансов. Он много спрашивал про её, Лорины, отношения. Есть ли парень, встречается ли она с кем-то, и вообще помнит ли его, мальчика, имя. «Евгений», — для Лоры, чьё полное имя примерно никак не отличалось от сокращённого, привыкшей даже к одногруппникам обращаться по имени-отчеству, было успехом выдавить из себя хотя бы такой усечённый вариант. Он нахмурился и поправил её: «Жека». Он много говорил. Про свою глупость и лечение преимущественно. Явно пытался казаться лучше, чем есть на самом деле. Как всегда хочется казаться перед теми, кто симпатичен. Лора хихикала про себя — попытка щегольнуть павлиньим хвостом была хороша, но по-детски топорна. Хотя этим и подкупала. Постфактум, она всё же заметила и в его поведении, и в словах несколько оспинок — характер мальчика явно был жёстче и острей, чем то, что он старался продемонстрировать. Но это можно было заметить, только если потратить на рефлексию столько, сколько она — сколько не потратил бы ни один нормальный человек. Да и Лора сама про себя шутила, что её характером только гвозди забивать. Как говорится, подобное к подобному. Он рассказал про одинокие девять месяцев без общения, телефона и даже музыки. Почему-то на последнем слове интонации стали совсем тоскливыми. Лора хмыкнула и почти пошутила, что за такое время детей можно родить. После, когда их — его — опять разогнали — санитару или мешал громкий Лорин смех, или смущали безыскусные, в лоб, попытки мальчика понравиться. Он вернулся с бумажкой, на которой был написан его номер, имя, дата и милая подпись. Он ещё пошутил, что на этом всё, они видятся в последний раз. Это был действительно последний раз. Лорина сменщица приехала, опоздав к назначенному времени на тридцать минут нытья в вотсапе. И писала ей после, что её, Лору, искал какой-то мальчик. Лора в ответ отправила грустный смайлик. Лора где-то услышала фразу, что российские женщины любить не умеют. Умеют только жалеть. Посмеялась, конечно, потому что сама была из таких. Жалела сирых, убогих и глупых. Как это в ней сочеталось с нелюбовью к человеческой тупости, она и сама не знала. Пожалуй, тупость — считать, что человек в девятнадцать будет пить свои таблетки без пинка извне. И сущая глупость — начинать употреблять в таком возрасте. В прочем, подружка после её рассказа смеялась, что ему можно — поэт, музыкант, математик. Слишком красивый и молодой, чтобы не совершать ебанутые поступки. «Твой типаж. Ну, кроме наркомании, хотя, я, может, чего о тебе не знаю», — пришло от неё Лоре. Уже отъезжая от клиники, она развернула бумажку, переданную ей мальчиком. К вопросам, имевшимся у неё и без того, добавился ещё один. Видел ли он стишок на листочке? Случайно так вышло или написал специально? Логично передать бумажку со стишком, после того, как читал по памяти стих своего сочинения. Не логично оскорбить её, Лору, в этом стишке. Как нелогично написать это ручкой другого цвета. Ведь добыть ручку в психушке — это целый квест. Но сложить лист так, чтобы стих попал на соседний разворот с милым посланием, и не заметить — задачка со звёздочкой. В общем, Лору мучили вопросы. Она сохранила номер, периодически посматривала на фото в профиле мессенджера. И понимала, что никогда не напишет. Не столько из логики, что бывших наркоманов не бывает. Сколько из пресловутой жалости. Девушка, которую ты встретил в нарколожке в не самый приятный период в жизни, вряд ли будет ассоциироваться с чем-то приятным. А если и будет, то лучше остаться красивой феей, что сказала, что из непоправимого в жизни бывает только смерть.