Только Ложь

— Ваше приглашение, пожалуйста. — произнёс безэмоциональный голос. Чуя непонимающе нахмурил брови. Он вернулся с работы около полуночи и, несмотря на усталость, какое-то время не мог заснуть. Ничего подозрительного он не ел, не пил и не курил, так почему же он оказался здесь, чем бы это «здесь» ни было? — У меня нет приглашения. — Неуверенно, не похоже на самого себя, протянул Исполнитель. — Есть. — Продолжал голос. — Осмотрите себя и свою одежду. Чуя скосил взгляд и заметил уголок бумаги, торчащей из нагрудного кармана пиджака. Накахара точно засыпал в домашнем, так почему сейчас на нём чёрный костюм-тройка, сидящий точно по размеру, будто это Коё брала с него мерки и обращалась к лучшему модельеру. Рука в красной бархатной перчатке потянулась к приглашению и вытащила то, что оказалось не бумагой, а игральной картой. Дама треф. Чуя повертел карту в руках: ничего необычного не случилось, — она не взорвалась и не заговорила, но на рубашке появилась непонятная каллиграфическая надпись, видная только под определённым углом. Дворецкий не взглянул на значение карты, одобрительно кивнул головой и протянул ажурную маску, закрывающую только верхнюю половину лица. — Добро пожаловать на Карнавал. Внутри царила странная атмосфера, которую Чуя про себя назвал мрачной, несмотря на бодрую музыку, которую играл небольшой оркестр, и улыбающихся друг другу людей, всё вокруг было слишком тёмным. Может быть, парню просто так кажется, но он убрал руки в карманы брюк, за что Коё его бы непременно отругала, если бы увидела. Не смотря на то, что Чуя устроился ближе к пустому углу, с которого открывался вид на весь зал, он не заметил, как к нему кто-то подошёл и слегка тронул его за плечо, обращая чужое внимание на себя. — Господин Накахара, не ожидал вас здесь увидеть. — Собеседник вежливо улыбнулся. — Фёдор? — Исполнитель вздрогнул, но усмехнулся. — Да уж, вот так встреча. Ему было неловко находиться рядом с этим человеком, поэтому Чуя поднял взгляд вверх и вгляделся. Достоевский интерпретировал это по-своему и понимающе кивнул: — Да, люстра очень небезопасная. Если упадёт, то всему залу мало не покажется. Накахара проигнорировал чужую реплику. — Ты знаешь, что означает надпись на рубашке карты? Фёдор какое-то время помолчал, что-то прикидывая в мыслях, но потом кивнул: — Знаю. Там написано «Mendacium», что с латинского переводится, как «ложь, неправда, враньё». Подбирай любой синоним. — Понятней не стало. — Чуя вздохнул. — Здесь надо врать? Здесь не надо врать? Всё, что здесь происходит, — ложь? — Предлагаю дождаться нашего общего знакомого и тогда начать обсуждение. — Произнёс Достоевский и окинул взглядом зал, едва вглядываться в кучу людей. — Ты про Дазая что ли? — Чуя тоже обратил свой взор на танцующую мрачную толпу. — С чего ты взял, что он тут будет? Фёдор ответил вопросом на вопрос: — На Карнавале, который так или иначе связан с ложью, не будет главного лжеца и лицемера? глава исполкома промолчал и отвернулся от собеседника, изображая полную незаинтересованность. Накахара пытался проанализировать ситуацию: почему именно это место, почему именно эта одежда, почему именно эта тематика, почему именно эта компания, и почему с каждой секундой всё происходящее меньше походит на совпадение. Из размышлений его выдернул голос. — Чуя. — Весело окликнул кто-то. — Зачем тебе маска? Твои рыжие волосы делают тебя слишком узнаваемым. Чуя негромко выругался. — Дазай. — Сквозь зубы прошипел он. — Тебе всегда нужно быть в центре событий. Достоевский на появление знакомого лишь усмехнулся. Теперь все в сборе. — Кажется, господин Накахара не очень рад тебя видеть, Дазай. — Издевательски жалобно протянул Фёдор и склонил голову набок. — Я так и знал, что ты тоже здесь. — Осаму кивнул каким-то своим догадкам. — И ты что, зовёшь Чую Накахарой? Он не любит, когда к нему так обращаются, ведь это напоминает ему о сумасшедшем родственничке из лаборатории. Упомянутый непонимающе моргнул. Откуда- — Это неп… — Не успел договорить он. — Если бы господин Накахара сказал мне об этом, то я бы непременно извинился и исправился. — Достоевский перевёл взгляд на Чую и попытался поймать перемену эмоций на его лице. Дазай на эту реплику лишь отмахнулся, мол «ваше дело», и продолжил: — Я вас искал не за этим. Лучше скажите мне, какие у вас карты. Вот у меня червовый валет. — Как по́шло. — глава исполкома сначала фыркнул, но вскоре нахмурился. Он хоть что-нибудь начнёт сегодня понимать? — Дама треф. Фёдор молча вытащил туз пики. — Как я и думал. — Кивнул детектив. — Мы с вами сегодня особенные гости. — Что ещё скажешь? — Чуя закатил глаза. — То же мне новость. Достоевский вопросительно выгнул бровь: — Как вы это поняли, господин Накахара? Тот просто указал пальцем на потолок, который изучал последние минут двадцать. — Мы единственные, кто отражается в зеркале. И действительно. Зеркальный потолок показывал пустой зал: не было ни камерного оркестра, виртуозно исполняющего свою музыку, ни танцующих, разговаривающих, гуляющих людей, ни снующих туда-сюда официантов. Отражалось только трое молодых людей, разглядывающих самих себя. — Какая наблюдательность. — Фёдор улыбнулся. — Но я тоже кое-что заметил: на каждом из присутствующих вся одежда, обувь, украшения и аксессуары выполнены в чёрном цвете, но только лишь у нас троих есть какая-либо цветная деталь. Красные перчатки господина Накахары, синий галстук Дазая и моя бабочка. — Он указал на элемент своего костюма, инкрустированный ярким фиолетовым камнем. Вот оно что. Достоевский среди людей не Осаму высматривал, а разглядывал детали чужих образов. И Чуе не просто так толпа казалась слишком тёмной и мрачной, ведь она на самом деле такой и была. — Рад, что вы тоже смогли собрать доказательства, но я всё-таки поделюсь и своим наблюдением. — Осаму вытащил из кармана несколько карт. — Пока я шёл к вам, успел позаимствовать у присутствующих двенадцать приглашений, и ни одна карта не старше десятки. — Он перетасовал небольшую колоду в своих руках и продолжил. — Согласен, по двенадцати приглашениям судить было нельзя, мало ли какие совпадения бывают, поэтому я вышел на улицу и стал вглядываться в карты тех, кто только заходит в зал. И угадайте что? Верно, у всех были карты от двойки до десятки. Тридцать семь человек точно прошли мимо меня, как минимум одна «картинка» должна была быть. Когда Дазай договорил, их небольшая компания на какое-то время замолчала, обдумывая всё сказанное. — Всё это с самого начала казалось мне подозрительным. — Чуя ещё больше нахмурился и в раздумьях закусил губу. — Как мы вообще здесь оказались? Я точно помню, что вернулся почти в двенадцать, так как ночной работы не предвиделось, почти сразу лёг в кровать, но ещё какое-то время не мог заснуть, хотя сил даже на то, чтобы открыть глаза, не было. Уснул, кажется, около трёх. А у вас? — Он вопросительно посмотрел сначала на одного, а потом на другого. Первым ответил Достоевский: — Я как всегда сидел в офисе за компьютером. — На неозвученный вопрос он пояснил. — Мне ночью лучше работается. — Потом всё-таки продолжил свою мысль. — Кажется, я уснул прямо за столом тоже в третьем часу. Что насчёт тебя? — Фёдор скрестил руки на груди и перевёл взгляд на Дазая. Тот присвистнул: — Ничего себе, вы сегодня такие откровенные. Чуя не больно, но ощутимо пихнул бывшего напарника, из-за чего он наигранно вскрикнул и потёр ушибленное ребро. — Если ты хочешь, чтобы люди были откровенны с тобой, нужно самому быть откровенным. Да, таковы принципы Накахары, несмотря на то, что он находится между двух самых опасных людей в его жизни, которым абсолютно точно нельзя верить, но Чуя ничего не может с этим поделать. Сейчас они — союзники, пусть и вынужденные. Осаму рассмеялся, а Достоевский прикрыл рукой глаза, будто Накахара сказал самую глупую вещь в мире. — Чуя, ты глава исполнительного комитета и пытаешь людей. — Всё ещё посмеиваясь произнёс Дазай. — Ты пленникам в подвалах Портовой Мафии тоже рассказываешь о своих хобби взамен важной информации? — Это не то, что я имел в виду. — Чуя закатил глаза. — И меня что, одного напрягает надпись на рубашке карты? Фёдор лишь покачал головой. — Вас бы, господин Накахара, с одним из моих подчинённых познакомить. Думаю, вы бы смогли найти общий язык. — Просто зови меня Чуей уже. — Он неопределённо махнул рукой и проигнорировал очередной смешок со стороны Осаму. — Что мы будем де… Чуя не успел договорить, как оркестр заиграл раза в три громче, так, будто количество музыкантов умножилось на себя несколько раз. Они и до этого исполняли ритмичную танцевальную музыку, но именно в этой Накахара отчётливо слышал минорные аккорды хорошо замаскированной лжи, безумия и смерти. В какой-то момент стало почти жутко, но он не признается в этом никому, тем более себе. — Чуя. — Позвал его Дазай. — Не хотел бы ты потанцевать? — Что? — Глава исполкома недоумённо моргнул. — Танцевать? Мы застряли непонятно где, а ты приглашаешь меня на танец? — От одного танца ничего не случится. — Осаму настойчиво потянул его за руку к центру зала. — Заодно обсудим происходящее. И Накахаре пришлось смириться, как и все те разы, когда Дазай лез в какие-либо авантюры и, конечно же, тащил его за компанию. Чуя был и ведущим, и ведомым, но так как Детектива никогда особо танцами не мучили, он мог только вести, поэтому Накахара взял на себя роль ведомого. Им не надо было отдавать всё внимание танцу, чтобы не отдавить друг другу ноги (хотя Чуя наступил бы чисто назло, но ему же не пятнадцать), поэтому бывшие напарники могли свободно вести диалог. — Ах. — Дазай мечтательно вздохнул. — В последний раз мы вместе танцевали на том корпоративе Портовой Мафии, перед тем, как я ушёл. Его партнёр по танцу немного помолчал, прикидывая в голове, что бы ответить. Но в итоге на выдохе произнёс немного замученное: — Я не помню. Чуя не любит ложь и сам врёт очень редко, а сейчас он пытается солгать тому, кто знает его наизусть — от первой до последней строчки. Осаму хмыкнул. — Конечно не помнишь. Ты тогда так напился, что мне пришлось тащить тебя до комнаты на своём горбу. — Он хихикнул. — Коё тогда так ругалась. На самом деле всё было иначе. Тогда как раз Дазай напился настолько сильно, что чуть не словил алкогольную кому, и Мори трясся над ним несколько дней, пытаясь привести его в нормальное состояние. До сих пор неизвестно, была ли это случайность или очередной дебильный способ покончить с собой. Сейчас же Накахара потерял последний шанс узнать правду. Ещё больше непонятно то, почему Валет сказал то, что сказал. Надеялся, что Чуя возмутится и раскроет себя? Или может быть действительно хотел, чтобы его бывший напарник забыл о том, что тогда произошло? Чёрт знает, что у Осаму в голове творится. Накахара устал его разгадывать. Вместо всех вопросов, которые он мысленно задал самому себе, Чуя просто усмехнулся и беззлобно ответил: — Ещё бы. Мне кажется, каждый корпоратив заканчивался именно этим. Не успел Дазай снова заговорить, как сзади кто-то почти ненавязчиво подошёл и перехватил его, Чуи, руку. — Разреши украсть у тебя партнёра. — Скорее утвердительно, чем вопросительно обратился к Осаму Фёдор. Тот разжал ладони и выпустил Накахару из своих рук. Ему почему-то подумалось, что в этот раз навсегда. Достоевский развернул Даму лицом к себе и в вальсе повёл его вокруг зала. — Почему ты это делаешь? — Не выдержал Чуя. — Делаю что? — Спокойно переспросил Фёдор. — Ты состоишь во вражеской организации, одну даже возглавляешь. Ещё несколько раз почти уничтожил город, который я уже шесть лет стараюсь защитить. — Пояснил глава исполкома. — Почему ты относишься ко мне лучше, чем должен? Достоевский какое-то время молчал, но потом всё-таки будто нехотя ответил: — Ты и Йокогама — разные вещи. Может быть мне действительно нравится твоя компания. Накахара ошеломлённо потупил взгляд и едва не наступил на ногу своему горе-партнёру. — Слушай. — Начал Чуя. — Меня правда не интересуют ваши с Дазаем разборки, и я абсолютно точно не хочу в этом участвовать. Рука на его талии слегка сжалась. — У меня и в планах не было использовать тебя в войне с Дазаем, Чуя. — Почти мягко произнёс Туз. Вдруг руку снова перехватили и утянули в новый танец. Все их диалоги больше походили на игру в правду, где Даме нужно было угадать, что из сказанного Валетом и Тузом было наглым враньём, а что — всё таки произнесено искренне. И вопреки собственным принципам, неправда с его, Накахары, языка, слетала удивительно быстро. В танце кружились трое. Оркестр играл мелодию лжи, безумия и смерти. В зеркалах на потолке теперь отражался абсолютно пустой зал.