Попроси меня

Вэнь Кэсин не любил проигрывать. И не проигрывал. Не то, чтобы его нельзя было победить. Наверняка можно. Но Цзинь Ван был слишком высокомерен. Шпионы Вэнь Кэсина докладывали, что все советники отговаривали наследного принца от нападения на Долину призраков. Что его верный гончий пес на коленях умолял, чтобы его высочество повременило со своими амбициозными планами. Но, как уже говорилось, Цзинь Ван был высокомерен. Теперь, после довольно унизительных для принца мирных переговоров, все возвращалось на круги своя. Имперская армия — в Цзиньчжоу, Вэнь Кэсин — в Долину. С призраками. И с военным трофеем. Трофей, правда, прибудет позже. Но это детали… Вэнь Кэсин всегда обладал чутьем на болевые точки. Как в драке, так и в перегово… в другой драке. — Мы же теперь друзья, верно, ваше высочество? Цзинь Ван, надо отдать ему должное, последовательный господин, не потрудился скрыть презрительное выражение лица, но кивнул, скрипнув зубами. — И что же лучше скрепляет дружеские узы, чем узы брака? Удивительно, но Цзинь Ван сумел вытолкнуть слова сквозь сжатые до судороги челюсти: — Повелитель Долины призраков ищет пару? Прозвучало это так, будто Цзинь Ван обсуждает случку собак. Но ведь примерно так оно и есть? Просто Цзинь Ван об этом еще не знает. — О, да, признаться, я бы не отказался от хорошей партии. — Мы представим список дам дворянского происхождения. Вэнь Кэсин еще раз томно обмахнулся веером и уставился прямо в глаза Цзинь Вану: — Нет необходимости, я предпочитаю мужчин. И я уже выбрал. Несколько ударов сердца Вэнь Кэсин наслаждался выражением лица наследного принца: откровенный ужас сменяется растерянностью и только потом — трезвым расчетом. Вэнь Кэсин позволил мысли, что он дерзнет выбрать себе в пару самого Цзинь Вана, пустить корни, ростки и, наконец, расцвести буйным цветом, после чего продолжил: — Говорят, при дворе служит кузен наследного принца, способный молодой господин, отмеченный самими Небесами. Цзинь Ван вздохнул было с облегчением, а потом снова напрягся. Вэнь Кэсин оскалил зубы за веером. Конечно, принц понял, что Повелитель Долины только что намекнул на то, что знает о существовании очень, очень секретной организации под нелепым названием «Окно Небес» и намерен обезглавить эту организацию. Да еще (Кэсин не упустил ни единого следа эмоций на этом, по своему привлекательном, несомненно, мужественном, благородно усталом, лице) нанести удар по — ну насчет сердца Кэсин сомневался — но по каким-то собственническим чувствам Цзинь Вана. — Итак, ваше высочество? — Я очень ценю своего кузена… — Но я тоже буду его ценить, ваше высочество. Я буду звать его А-Сюй… — Это не его имя. — Но разве гибкая, как молодое ивовое деревце, талия и легкая, как пух, походка не заслуживают именно такого обращения? И это, если не вспоминать великолепный изгиб лопаток, трепет ресниц, эти изысканные черты лица, способные посрамить любые картины? Говоря словами великого поэта: "Твой, словно облако, наряд, а лик твой — как пион, что на весеннем ветерке росою окроплён. Коль на вершине Цюньюйшань не встретился с тобой, — Увижусь у дворца Яотай под светлою луной…" Вэнь Кэсин молол чушь, не особо вникая в то, что вылетало из его рта. Он никогда не видел Чжоу Цзышу и понятия не имел, какие у него лопатки, ресницы или талия. В донесениях говорилось о верности Цзинь Вану, прекрасных боевых навыках, безжалостности и о том, что Чжоу Цзышу проводит довольно много времени с Цзинь Ваном за закрытыми дверями. Ни слова про внешность. К чему ему это? Но Вэнь Кэсин прекрасно понимал, что сплетенный им образ наследный принц легко накинет на воспоминания о реальном человеке, которым он, судя по всему, дорожил. Даже если на самом деле этот человек холоден, скучен или уродлив. Лицо Цзинь Вана темнело с каждым словом. Но отказаться он не мог. *** Чжоу Цзышу не уродлив. Холоден — точно, скучен — возможно, но в остальном кажется, что судьба решила посмеяться над Вэнь Кэсином, создав мужчину, идеально совпавшего с насмешливым описанием, которым он так самодовольно мучил Цзинь Вана. Что ж, Вэнь Кэсин тоже не спешил бы выпускать такой великолепный экземпляр из рук, кузен он там Цзинь Вану или нет. Чжоу Цзышу прибывает верхом в сопровождении небольшого отряда. Спешивается и неглубоко кланяется Вэнь Кэсину как равный равному. Высокомерный ублюдок. Вэнь Кэсин молча рассматривает его, обмахиваясь веером. Проверенная тактика, заставлявшая нервничать людей повыше и пострашнее, чем гончий пес его высочества. Да вот хоть самого Цзинь Вана. Но Чжоу Цзышу не нервничает. Стоит и смотрит в ответ, лишь изредка моргая. Лицо у него… красивое, конечно, но тщательно очищенное от любых эмоций. Лицо человека на миссии. Интересно, как быстро он попробует зарезать своего нового супруга во сне? Или какие там инструкции дал ему Цзинь Ван… Вэнь Кэсин решает сменить линию поведения. — А-Сюй! Прости меня за то, что я совсем забыл обязанности хозяина (твоего хозяина тоже, между прочим — не говорит Вэнь Кэсин), но кто может винить меня, застывшего перед лицом такой красоты. Разреши процитировать подходящие к случаю строки: "Я ей предлагаю вина, и, сойдя с коня, Она подходит, мое приглашенье приняв…" Едва заметный румянец окрашивает скулы Чжоу Цзышу. Ага, думает Вэнь Кэсин. Он знает это стихотворение. Как там дальше: "Я сажаю ее на колени, от взгляда ее охмелев, А она, от вина моего осмелев, Соглашается мне отдаться…" Да, А-Сюй. Согласился, правда, не ты, а Цзинь Ван, а вот остальное он великодушно оставил тебе. — А-Сюй, отпусти этих доблестных воинов. Тебе не нужна охрана в твоем новом доме! *** Вэнь Кэсин не женится. Он, конечно, обещает: «Ах, А-Сюй, нам нужно сначала узнать друг друга поближе, а потом мы проведем маленькую очаровательную церемонию. Очень частную, только мы и несколько самых близких друзей (он не знает, есть ли у Чжоу Цзышу вообще друзья, тем более, близкие), а хочешь, просто сбежим вдвоем…», а потом… А потом это кажется уже неважным. Цзинь Ван не собирается ничего предпринимать, проглотив оскорбление и назначив нового главу своему «Окну Небес», судя по донесениям, довольно посредственного господина, трофей Вэнь Кэсин получил, хотя зачем он нужен — отличный вопрос, который стоило бы задать себе прямо во время переговоров, а лучше — до. Сплошное разочарование. Чжоу Цзышу не пытается его зарезать. Чжоу Цзышу вообще ничего не пытается. Он скучный. Скучный, холодный и послушный. Лучше бы он был уродливым, ей-ей. Сначала Вэнь Кэсин пытается получить хоть какое-то удовольствие от дурацкого трофея, ставя своего нового не-мужа в неловкое положение. Ведет его в спальню с огромной кроватью — балдахин и все такое (спальня самого Вэнь Кэсина гораздо скромнее, спасибо большое) и, многозначительно поигрывая бровями, ставит на прикроватный столик внушительную банку с маслом, достаточную, чтобы обеспечить ненасытным молодоженам пару месяцев еженощных постельных утех. Лицо Чжоу Цзышу делает странную вещь, точнее, лицо остается бесстрастным, ни один мускул не дергается, но выходит достоверная иллюзия закатывания глаз. Ублюдок. Оглянувшись в поисках ширмы и не найдя ее, Чжоу Цзышу так же, как закатывал глаза, пожимает плечами, не пожимая плечами, и раздевается до нижней тонкой рубашки и штанов там, где стоял, оставляя свою темно-синюю мрачную имперскую униформу на полу. Не спрашивая, уходит в боковую комнату, дверь которой замаскирована (и Вэнь Кэсин планировал заставить его просить ожидающую там бочку с водой). Ну и хорошо, он совсем не расстроен. Вэнь Кэсин раздевается и ложится, кратко задумываясь, не шокировать ли Чжоу Цзышу наготой, но все же остается в исподнем. Он вознагражден зрелищем Чжоу Цзышу с распущенными влажными волосами и в прилипшем к телу спальном одеянии. — Ах, А-Сюй, ты еще прекраснее, чем я мечтал. Я предвкушаю, какие удовольствия может таить это совершенное тело, эта гибкая талия. Как сказал поэт: "О! Как он прекрасен, белый цветок лотоса!.. Как он утончен и очарователен Горячее желание снедает меня признаться в любви, которую он мне внушает…" Чжоу Цзышу укладывается рядом и засыпает, не дослушав. Вэнь Кэсин намерен бодрствовать, у него под подушкой кинжал. Чжоу Цзышу спит, тихо, будто его тут и нет, и, к демонам, Вэнь Кэсин тоже хочет. Утром Вэнь Кэсин просыпается, когда Чжоу Цзышу уже нет рядом. Недолгие поиски заканчиваются на тренировочной площадке, где Чжоу Цзышу танцует с диковинным гибким мечом. Вэнь Кэсин любуется отточенными движениями и игрой мускулов и тут же злится на себя. Он уходит на целый день — повелевать Долиной. конце концов, это работа, требующая времени и внимания. Так проходит время, и Вэнь Кэсин продолжает злиться. Он даже себе не может объяснить, почему. Чжоу Цзышу не создает проблем. Он ничего не просит, тренируется, читает книги, которые ему приносят служанки из ведомства тетушки Ло, что-то пишет, а, может, рисует — Вэнь Кэсин не смотрит. Изредка они вместе ужинают — в молчании, потому что, конечно, Чжоу Цзышу не снисходит до разговора, а Вэнь Кэсин нет, разумеется не обижается, но к чему рассыпать алмазы классической поэзии перед варваром, не способным их оценить. Чжоу Цзышу соблюдает минимальную вежливость, особенно, если вокруг кто-то из подчиненных Вэнь Кэсина, и спит рядом каждую ночь. Однажды Вэнь Кэсин намеренно приносит отчеты шпионов в спальню и оставляет на столике, а потом находит Чжоу Цзышу над ними, задумчиво постукивающим ручкой кисти по губам. — Повелитель, смени осведомителя во дворце Цзинь Вана. Его перекупили. Чжоу Цзышу прав. Это еще одна ветка в костер раздражения Вэнь Кэсина. По опыту Вэнь Кэсин знает, что раздражение стоит выплеснуть раньше, чем оно вырвется наружу самостоятельно. Он ищет, к чему бы придраться, но наказать Чжоу Цзышу за высокомерие кажется неправильным, да и насколько жалок повелитель, который набрасывается из-за надменного выражения лица того, кого выбрал в мужья. Может у него с детства такое. А в остальном этот ходячий кусок льда не ошибается и не переступает границы приличий. «Совершенство», — тоскливо думает Вэнь Кэсин. И тычет своими многочисленными талантами в нос всем, особенно, и в первую очередь, Вэнь Кэсину. Единственный, пожалуй, повод — отчеты. Но Вэнь Кэсин не говорил, что в их общем пространстве что-то нельзя трогать, да и мнение Чжоу Цзышу оказалось очень ценным (что, конечно, бесит отдельно). — А-Син, — смеется тетушка Ло. — Тебе не приходило в голову, что твой… Чжоу Цзышу просто выполняет свой долг, как он его понимает, и старается быть тебе полезным или хотя бы не мешать? Нет, это не приходило в голову, и мысль о том, чтобы прямо поговорить с Чжоу Цзышу о его статусе и обязанностях в Долине, что опять же предлагает Ло Фумэн, тоже не приходила. В первую очередь, потому что он сам не знает, чего хочет от Чжоу Цзышу. Но он точно знает, что закричит, если еще раз увидит это бесстрастное лицо над ненавистным высоким темно-синим воротником. О! А это идея. Идея состояла в том, чтобы подобрать Чжоу Цзышу мантии, которые выведут его из себя или заставят попросить другую одежду. Что-то, более приличествующее наложницам, чем бывшему штатному убийце. Но в обширной кладовой Вэнь Кэсин понимает, что образ Чжоу Цзышу в чем-то полупрозрачном и по-павлиньему пестром оскорбляет его, Вэнь Кэсина, художественный вкус, и тянется к синим, голубым, палевым рулонам ткани. Когда мантии готовы, Вэнь Кэсин заменяет ими остоебеневшие имперские одежды, чувствуя себя героем легенд, который прячет шкуру, крылья или лягушачью кожу мифического существа, чтобы удержать его рядом. Не то, чтобы Вэнь Кэсин хочет удержать его. Не то, чтобы Чжоу Цзышу похож на мифическое существо. Больше всего он напоминает хищную птицу с круглыми яркими глазами — красивую и опасную. В рукавах ханьфу обнаруживается множество баночек, бутылочек и коробочек. Вэнь Кэсин бросает их на каменно-твердую землю Долины и злорадно топчет в стеклянно-нефритовую крошку, используя ци, чтобы измельчить до состояния песка. Можно подумать, что у него, потомка целителей, не найдется лекарств. Да и что тут может повредить трофею повелителя. Единственная победа Вэнь Кэсина — Чжоу Цзышу действительно физически пожимает плечами, когда видит свое новое облачение. На этом все. Он не благодарит Вэнь Кэсина, не просит вернуть униформу, а надевает, что дали, и немного меняет прическу — выпускает несколько прядей по бокам и вместо строгого пучка завязывает небрежный узел. Ему очень идет. Раздражение продолжает скапливаться в груди. Вэнь Кэсин раздумывает, не стоит ли заявить права на своего почти-мужа в постели. Чжоу Цзышу красив, насчет опыта — вопрос спорный, но не может же быть, чтобы Цзинь Ван или любой другой, облеченный властью (Вэнь Кэсину нравится думать, что Чжоу Цзышу не согласился бы на меньшее) и имеющий глаза, просто проходил мимо. Тем более, Цзинь Ван реагировал, будто Чжоу Цзышу именно так принадлежал ему. Сказано — сделано. Тем же вечером Вэнь Кэсин дожидается, пока Чжоу Цзышу подготовится ко сну, и томно тянет: — А-Сюй, говорят, что доставлять удовольствие супругу — первейший долг любого повелителя… Чжоу Цзышу смотрит на него и поднимает бровь: — Повезло супругу повелителя. *** Вэнь Кэсин способен распознать протянутую руку, когда видит ее. К сожалению, способен он на это уже потом, глубокой ночью, в одиночестве собственной спальни, прокручивая в десятый раз этот короткий разговор. В момент же, собственно, разговора он увидел только напоминание о невыполненном обещании. Раздражение наконец вырвалось наружу, и Вэнь Кэсин кричал какие-то обидные, возможно, даже непростительные вещи о бесполезности Чжоу Цзышу, его холодности, о том, что в постели такой кусок льда только яйца ему отморозит, что подержанный товар, выброшенный Цзинь Ваном, стоит отправить куда-то с глаз долой, а не жениться, что стоит раз и навсегда показать Чжоу Цзышу его место. — Не разговаривай больше со мной, — бросил Вэнь Кэсин напоследок и сбежал к себе. Стоило ожидать, что Чжоу Цзышу воспримет приказ буквально и замолчит. До этого Вэнь Кэсин не осознавал, что они, все же, общались: обменивались замечаниями над отчетами, обсуждали, какой стоит заказать чай в следующий раз, иногда Вэнь Кэсин даже спрашивал, какое украшение надеть, и Чжоу Цзышу, серьезно обдумывал вопрос, а потом выдавал свое, совершенно бесполезное, мнение. Совсем немного слов, но без них как-то пусто; лицо Чжоу Цзышу приобретает первоначальную нефритовую неподвижность — а ведь только-только на нем стали появляться читаемые микровыражения. Вэнь Кэсин думал, что просто научился распознавать их, но похоже, Чжоу Цзышу позволял ему увидеть. А теперь нет. Вместо раздражения приходит злость. Вэнь Кэсин рявкает на Ло Фумэн, отправляет Призрака Перемен на заведомо провальную миссию и выгоняет Гу Сян в Ведомство неверных. Проходя мимо тренировочной площадки он видит Чжоу Цзышу, который игнорирует его появление (как всегда во время прохождения своих сложных позиций с мечом), и злость бурлит и поднимается кислотой в горле. — Отдай меч, — приказывает он негромко. — Здесь ты под моей защитой, носить оружие — оскорбление. И оставайся в спальне. Там тебе самое место. Дальше все катится по наклонной. Чжоу Цзышу отдает меч, держа рукоять двумя пальцами, чтобы не коснуться руки Вэнь Кэсина, и сразу уходит, по всей видимости, в спальню. Как ему и приказали. Он не просит Вэнь Кэсина отменить решение и даже не спрашивает, что послужило причиной. Просто выполняет приказ. Как он вообще выживал при дворе с такой упертостью? Вэнь Кэсин наполовину ожидает, что Чжоу Цзышу придет к нему на следующий день или через пару дней. Все же меч — Байи, если верить иероглифам на лезвии, — почти часть тела и важен для Чжоу Цзышу. Стоит того, чтобы попросить о снисхождении. Вэнь Кэсин сидит на кровати и сгибает клинок в кольцо, отпуская, чтобы услышать звон. Потом откладывает на столик и, наконец, слегка улыбается, когда наутро Байи исчезает. *** Чжоу Цзышу послушно проводит свои дни в их, а теперь его, спальне. Он не выходит, благо, уборная спрятана за еще одной неприметной дверью. То есть, совсем не выходит. Служанки приносят ему еду и забирают подносы, набирают бочку для купания. Вэнь Кэсин чувствует себя одержимым. Он хочет, хочет, чтобы Чжоу Цзышу попросил его хоть о чем-нибудь. Тогда Вэнь Кэсин сможет отменить собственные дурацкие приказы и перестанет чувствовать себя последним дерьмом. Чжоу Цзышу не приходит. Вэнь Кэсин запрещает приносить ему еду, и жестоко наказывает служанок, пытавшихся пронести добровольному затворнику баоцзы в рукавах. Он будто выкуривает зверя из норы. Чжоу Цзышу не приходит. Вэнь Кэсин запрещает воду — питьевую и для купания. Чжоу Цзышу не приходит. Вэнь Кэсин ежится под взглядом Ло Фумэн и думает, что в Диюй все это, он сейчас пойдет и просто выгонит Чжоу Цзышу из Долины. Трофей, раздери его напополам. Что было в его голове, не иначе Цзинь Ван обкурил его какой-то мерзостью, чтобы сплавить это сокровище. До комнаты он не доходит. Из теней появляются воины, затянутые в черную кожу, очень умело размахивающие кривыми клинками — и это полбеды, вторые полбеды свистят мимо его уха — крошечные метательные ножи. Он уклоняется, блокирует часть ножей веером, но вечно продолжаться так не может, кривые клинки тоже никуда не делись вместе с нападавшими, хоть их и удалось прилично проредить. Очередной нож он не успевает отшвырнуть, старается развернуться, чтобы поймать его плечом, а не горлом, когда тот звякает о знакомое лезвие. Чжоу Цзышу сражается молча, только пару раз шипит — достали, значит, но это не влияет на его эффективность, и вскоре они вдвоем стоят среди трупов в черном. Очень удачно появляется Призрак Перемен со Жнецами. Это стоит расследовать, но потом. Сейчас… Сейчас он в изумлении смотрит на Чжоу Цзышу. Чжоу Цзышу стоит на коленях, протягивая обеими руками меч. Ему. Вэнь Кэсину. Правильно. Он нарушил прямой приказ повелителя. И, конечно, надо ткнуть Вэнь Кэсина всей мордой в этот примечательный факт. При посторонних. Что ж. Двадцать плетей не убьют тренированного бойца. Чжоу Цзышу держат за руки, хотя он не сопротивляется, мантии наполовину сброшены и свисают с пояса, спина покрывается уродливыми отметинами. Призрак Перемен старается, бьет с оттягом, снимая кожу. Этот жополиз уверен, что хозяин ненавидит Чжоу Цзышу, хотя он… Что он? По окончании экзекуции Чжоу Цзышу встает с колен, заметно пошатываясь, но пытается уйти на своих ногах. Вэнь Кэсин хочет поддержать его под локоть, и Чжоу Цзышу вздрагивает и отшатывается. Вэнь Кэсин звереет. Он едва видит сквозь красную пелену, куда тащит Чжоу Цзышу, хотя куда еще — в спальню. В их спальню. Обдирает остатки мантий, толкает на кровать и стаскивает штаны. Потом раздевается сам — Чжоу Цзышу не двигается и не говорит. *** Вэнь Кэсин дает ему сразу два пальца и, едва сделав пару движений, — член. Он не тянется за маслом и даже не плюет в руку. Пусть будет так. Ему больно проталкиваться насухую, но он не намерен оскорблять Чжоу Цзышу и себя поблажками, толкается и давит, член остается каменно твердым, кажется, только от ярости, что горит в венах Вэнь Кэсина. Чжоу Цзышу отрешенно разглядывает потолок и закрывает глаза, когда Вэнь Кэсин набирает темп, член скользит значительно легче, и Вэнь Кэсин не хочет думать — почему. Он рычит: — Смотри, демоны тебя подери, на меня! — И, на выдохе, уже шепотом: — Попроси меня остановиться. Конечно, конечно же Чжоу Цзышу молчит, ебаная ледяная статуя. Он смотрит, как ему и велели, и от этого в разы хуже, поэтому Вэнь Кэсин переворачивает его и трахает, наваливаясь грудью, обхватывая одной рукой живот, избегая вялого члена, стараясь не смотреть на лопатки, иссеченные следами от плети. Чжоу Цзышу молчит, и Вэнь Кэсин смеется, когда у того разъезжаются колени и подламываются руки. Похоже, Чжоу Цзышу все же человек. Надо же. Вэнь Кэсин ложится сверху и продолжает, это похоже на тренировку, только не на спарринг с партнером, а на работу с манекеном. Чжоу Цзышу становится таким податливым и неподвижным под ним, что Вэнь Кэсину кажется, что он трахает труп. Еще через пару мгновений он понимает, что что-то не так в повороте головы Чжоу Цзышу, что-то очень не так со всем Чжоу Цзышу. Настолько, что Вэнь Кэсин трясет его за плечо: — А-Сюй? А-Сюй снова молчит, но это ничего не значит. Он всегда молчит. С того момента, как Вэнь Кэсин велел ему замолчать. Его глаза закрыты, из уголка рта течет кровь, пачкая простыни, хотя эта струйка — ничто по сравнению со всем остальным — пятнами там, где исхлестанная спина проезжалась по постели, и там, где красные капли, стекающие по ногам Чжоу Цзышу, впитывались в шелк. Лопатки Чжоу Цзышу в крови, член Вэнь Кэсина — в крови. Крови вокруг много, так много, что Вэнь Кэсин сползает с кровати и выблевывает свой обед, а, может, и завтрак в ближайшую вазу. Обед… завтрак. Сколько А-Сюй не ел? Кажется, Вэнь Кэсин запретил приносить ему и воду? Когда? Он не помнит. Едва одевшись, Вэнь Кэсин бежит, недостойно подхватив полы яркого, неуместно яркого сейчас ханьфу. Он врывается к Ло Фумэн и падает перед ней на колени. Он не знает, к кому еще может пойти. *** — Тебе повезло, что мы догадались оставить нескольких человек из его свиты до того, как ты отправил их обратно. Там был его личный врач. Я поселила его в Ведомстве неверных, он помогал девушкам. Еще неизвестно, повезло ли Вэнь Кэсину. Целитель осматривает А-Сюя, долго вслушивается в пульс на запястье, потом — на шее. Пожилой седой человек с выцветшими до оттенка старого золота глазами, смотрит на Вэнь Кэсина без страха. — Повелитель, я не могу дать твердого обещания, что мой пациент проснется. — Почему? — Хотелось бы, чтобы это прозвучало холодно и угрожающе, но выходит жалобно. — Я могу говорить откровенно? Повелитель знает о прошлом Цзышу? — В общих чертах. И да, откровенность приветствуется. Я не причиню вам вреда, пока вы не причините вреда ему. — Просто роскошная угроза, учитывая, от кого она исходит. Вэнь Кэсин морщится. Защитничек. Эх. Целитель смотрит скептически, но продолжает: — Я не понимаю, что с ним. В похожее состояние впадают во время пыток и унижений, отделяя сознание от тела, чтобы не испытывать мучений. Не каждый может вернуться обратно. Однако Цзышу — талантливый воин, очень специфически обученный. Его нынешнее истощение, его раны даже и близко не сравнятся с тем, что ему приходилось испытывать. Один из этапов этого специфического обучения — проверка умения терпеть пытки, не выдавая информацию. Единственное условие для процесса — отсутствие необратимых повреждений. Ломаются все. Вопрос в том, сколько испытуемый выиграет времени. Его результат пока никто не превзошел. С контролируемым разделением сознания он тоже знаком. Но… Я не вижу, зачем ему это. Даже, учитывая травматический первый интимный опыт с мужчиной… — Первый? — Вэнь Кэсину становится совсем плохо, он оглядывается в поисках вазы. — Повелитель не знал? Ну, это теперь неважно. Действительно. Это уже неважно. Вэнь Кэсин извиняется и выходит, чтобы полить желчью — в желудке уже ничего не осталось — какую-то чахлую растительность, чудом выжившую на скалах Долины. Целитель терпеливо ждет его возвращения. — Так вот. Нет никаких предпосылок к такому состоянию, но… Создается ощущение, что Цзышу просто не хочет возвращаться в собственное тело. Или не может. Повелитель не против перечислить, что случилось с Цзышу в последнее время? Вэнь Кэсин позволяет себе ненадолго закрыть глаза, а потом бесцветно перечисляет все, что случилось с А-Сюем в последнее время. В основном, с ним случился Вэнь Кэсин. Целитель оживляется на рассказе о нападении: — Нападавшие были в черном с кривыми клинками и метательными ножами? Их лезвия обычно отравлены, и, если это Пьянящая мечта, то симптомы могла вызвать именно она. У Цзышу есть противоядие. Где он держит свой набор? Вэнь Кэсину уже не хочется блевать. Ему хочется, чтобы кто-нибудь основательно надавал ему по щекам, но где ж найти такого храбреца. Разве что к Ло Фумэн сходить. Он выдавливает, что противоядие случайно уничтожено. Целитель неодобрительно хмыкает и обещает сварить новое, предупреждая, что понадобится несколько дней. Вэнь Кэсин не понимает, почему старик так спокоен, не обвиняет его, не возмущается. Интересная, должно быть, у А-Сюя была жизнь, если все произошедшее с ним в Долине целитель воспринимает как что-то обыденное. Но, по крайней мере, у него была жизнь. Целитель выставляет его за дверь, и Вэнь Кэсин усаживается прямо на землю. Он подождет. К сожалению, одиночество ему не светит. — Я забыла, что даже маленькие звереныши в конце концов становятся мужчинами, — говорит Ло Фумэн, которая явно подслушивала, и слово «мужчины» в ее устах звучит как непристойность. — Если он умрет, я устрою тебе свадьбу, Повелитель. Такую, какой ты заслуживаешь. Даже если мне для этого придется вернуться в мир живых настоящим призраком. Вэнь Кэсин только кивает. Если А-Сюй умрет, он… А что он? Продолжит жить, наверное. Будет править Долиной как раньше. Может быть убьет еще кого-нибудь. Это же Долина. Точно убьет. Если Ло Фумэн и Лю Цяньцяо, конечно, не исполнят свою угрозу. Ему даже в голову не приходит наказать Ло Фумэн за дерзость. *** Вэнь Кэсин не знает, сколько прошло времени. Должно быть, уже ночь? Или вечер. В Долине вечные сумерки — не понять. Целитель зовет его внутрь и сует в руки какую-то банку. — Повелитель, я обработал раны вашего… гм…, напоил пациента бульоном и лекарственным чаем и рад сообщить, что все функции тела и рефлексы в норме, состояние похоже на естественный сон. Эта мазь — для внутренних повреждений. Поскольку вы с Цзышу…гм…если Повелитель не против сам… Целитель замолкает под взглядом Вэнь Кэсина, а потом просто сбегает со всей возможной скоростью, на которую способны его старые кости. Вэнь Кэсин второй раз за этот бесконечный день раздевает А-Сюя. На нем только штаны, грудь пересекают бинты, свежие простыни сверкают чистотой. Лицо А-Сюя спокойное и расслабленное, даже хмурая морщинка между бровями исчезла. Вэнь Кэсину очень хотелось бы увидеть его улыбку. Наверняка убийственно красивую. Он погружает пальцы в банку и колеблется… Но это важно, он сдувает с глаз выбившиеся из прически пряди и приступает. У Вэнь Кэсина длинные пальцы, и сейчас он благодарен природе. Он двигает ими внутрь и наружу, осторожно поворачивает, чтобы равномерно распределить лекарство. Он не возбужден, как не был бы возбужден, если бы перевязывал А-Сюю обычную рану или отсасывал яд… Ладно, плохой пример. В общем, Вэнь Кэсин не возбужден и очень сосредоточен. Настолько, что замечает что-то неладное, только когда дыхание А-Сюя учащается и слышится явственный вздох. Вэнь Кэсин впивается взглядом в лицо — все еще спящее, а потом опускает глаза и вздрагивает. Член А-Сюя оставляет прозрачные капли на подтянутом животе, полностью вставший. Вэнь Кэсин не решается коснуться его. Но оставить А-Сюя вот так тоже нельзя. В конце концов Вэнь Кэсин поднимается, запирает дверь (и чуть не убегает, когда видит, что мазь на пальцах приобрела красноватый оттенок), а потом набирает новую порцию из банки, смазывая обе руки. А-Сюй снова вздыхает, но не просыпается. Даже вот так, почти отсутствующий, с минимумом видимых реакций он чувствительный, отзывчивый и изливается шокирующее скоро. Вэнь Кэсин моргает быстро-быстро, чтобы не заплакать. Ах, — думает он, — вот как это могло бы быть. Вэнь Кэсин тщательно вытирает семя и остатки мази влажной тканью и топчется у кровати. Он почти слышит Ло Фумэн, ругающую его за излишнюю драматичность, когда становится на колени и укладывает голову на одеяло, которым прикрыл А-Сюя. Это не особо удобно, но гораздо хуже сейчас было бы пытаться заснуть где-то еще. *** Наутро ничего не меняется, кроме новообретенной боли в шее Вэнь Кэсина. И Ло Фумэн, расположившейся в удобном кресле. Как она вошла вообще? Где взяла кресло? Хотя с Ло Фумэн такими вопросами можно не задаваться. — Повелитель? — Ну я повелитель, — мрачно отвечает Вэнь Кэсин, которому совершенно не светит еще одна отповедь от той, которую он еще недавно звал тетушкой. Ло Фумэн смеется. Нормальным своим глубоким грудным смехом и смотрит, ну, не ласково, но почти. Вэнь Кэсин не знает, что сделал, чтобы заслужить такие перемены. — Ты знаешь, повелитель, твой Чжоу Цзышу немного похож на твоего отца. Вэнь Кэсин всю жизнь в Долине цеплялся за остатки воспоминаний, но, какими бы они ни были обрывочными, в них Чжэнь Жуюй ничем не напоминал высокомерного ледяного принца. — Вы, мужчины (в этот раз «мужчины» — просто умеренно грязное ругательство, а не гадость, которую нужно выплюнуть и забыть), так цепляетесь за свои мечи, — Она снова смеется, когда Вэнь Кэсин делает протестующий жест. — Веера, мечи, неважно, — вы размахиваете ими, будто ничего нет сильнее… — А-Сюй очень неплохо размахивал мечом… — Да. А потом ты у него отобрал меч. И не только. Хотел получить над ним власть. Вышло? Вэнь Кэсин молчит, потому что не хочет спорить, а не потому, что Ло Фумэн права. В смысле, да, не вышло. Но это уже неважно. — Чжэнь Жуюй тоже умел размахивать мечом. И в нем тоже это умение не было самым важным. Без меча он, в отличие от многих, не чувствовал себя слабым. Мужество далеко не всегда в том, чтобы убивать. Иногда я думаю, что он должен переродиться женщиной. Он бы выдержал. Ах, прости, повелитель. Я пришла не за этим. Вэнь Кэсин ограничивается приподнятой бровью, он не доверяет сейчас собственному голосу. — Есть зелье. В нем используются те же травы, что и в Пьянящей мечте. Если добавить каплю крови человека, можно разделить с ним сон. И, при некотором везении, позвать его обратно. — Это опасно? Ло Фумэн уже выудила из рукава нефритовую бутылочку и серебряную иглу. Иногда Вэнь Кэсин задается вопросом, почему не она правит Долиной. — Для него — не более, чем его нынешнее состояние. Просто я боюсь, что противоядие будет готово слишком поздно, чтобы вернуть его. Для тебя опасность есть, но при твоем уровне развития и, — Голос Ло Фумэн становится ядовитым. — И отсутствии травм, небольшая. Не позволяй себе заблудиться, и все будет хорошо. Выясняется, что Ло Фумэн тоже иногда ошибается. *** Во сне А-Сюя шумно и солнечно. Вэнь Кэсин осматривается. Какой-то город, торговая улица с прилавками, тавернами, продавцами, выкрикивающими, несомненно, заманчивые предложения, запахами еды и благовоний. И куда ему идти? — А-Сюй! — Что? — А-Сюй! — Ну, чего тебе, лао Вэнь? — А-Сюй… — Вот чума на мою голову. Вэнь Кэсин замирает, его зрение темнеет по краям, оставляя в фокусе картину двоих за столиком. А-Сюй в светлом и струящемся, с наполовину распущенными волосами и… и он сам. В той же слишком яркой одежде, которая осталась грудой валяться около окровавленной постели. Вэнь Кэсин из сна смеется и наклоняется к А-Сюю, почти касаясь своим носом его: — Шисюн — так тебе больше нравится? А-Сюй закатывает глаза, но не отстраняется, и уголок рта подергивается в полуулыбке: — Шиди, что мне сделать, чтобы ты заткнулся? Вэнь Кэсин из сна снова смеется: — У меня есть идея! — И тянется губами к губам, а настоящего Вэнь Кэсина будто кто-то тянет за шиворот назад, прочь от солнечной счастливой картины. Он борется и кричит: — А-Сюй! — И снова, и снова, срывая голос, а потом по наитию: — Шисюн!.. Его, кажется, никто здесь не видит и не слышит, но А-Сюй переводит взгляд со своего Вэнь Кэсина на Вэнь Кэсина, которого уносит неодолимая сила, и растерянно спрашивает: — Лао Вэнь? Улица растворяется в зелени и бликах на поверхности реки, мальчик, немного старше его самого, отпускает щенка побегать по берегу, а сам сажает в волосы Вэнь Кэсину сверчка из сухой травы, а потом такого же — себе. У мальчика ужасно знакомые серьезные глаза и почти незнакомая почти-улыбка. Мальчик говорит: — Теперь ты мой шиди, Ян-эр. Когда мы вернемся в поместье «Четыре сезона», я покажу тебе… Вэнь Кэсин не слышит, что мальчик собирался ему показать, его голова взрывается болью, он чувствует, что по щекам течет жидкость, соленая на губах, а потом изо рта стекает другая, более густая, но тоже соленая. Вместо зелени, реки, щенка и мальчика он видит тела родителей, смеющихся Призраков и Повелителя Долины… Вэнь Кэсина охватывает острая потребность бежать, бежать как можно дальше и как можно быстрее, но он оказывается распластанным на постели, его удерживают, иглы вонзаются в акупунктурные точки, голос целителя А-Сюя кричит что-то про напиток Мэн По и глупость жалких знахарок, а голос Ло Фумэн, хотя нет, не может у Ло Фумэн быть такого тихого испуганного голоса, просит что-то сделать, кого-то спасти. «Наверное, А-Сюя», — думает Вэнь Кэсин, недоумевая, при чем тут напиток забвения, а потом ему в рот вливают отвратительно пахнущее лекарство и после этого — темнота. *** Вэнь Кэсин хочет остаться в темноте навсегда. Темнота не страшная. У темноты теплый голос и прохладные ладони. Вэнь Кэсин помнит, что не заслуживает ни этой теплоты, ни этой прохлады, но все равно удовлетворенно вздыхает, когда рука накрывает его лоб. Он не знает, сколько прошло времени. Только знает, чувствует, что это время истекает. Вэнь Кэсин хочет открыть глаза, но это выше его сил. Губы тоже почти не слушаются, но он все же выталкивает два слова: — Попроси меня… Теплый голос смеется, это красивый звук, а потом отвечает: — Вот чума на мою голову. Хорошо. Я прошу об одном: береги себя, лао Вэнь. *** Вэнь Кэсин просыпается. Он просыпается один, хотя вокруг пахнет духами Ло Фумэн, а еще горькими лекарствами, дурманящими благовониями, не пахнет только тем, кого он хочет видеть больше всего. Вэнь Кэсин знает, что его нет не только в комнате, но и в Долине. А, значит, у повелителя есть срочные дела. В волосах что-то мешается, и Вэнь Кэсин раздраженно выпутывает это что-то, а потом долго держит на ладони сверчка из сухой травы. Вэнь Кэсин выходит из комнаты и разыскивает трех шпионов Цзинь Вана. Тех, о которых он точно знает. Шпионы умирают быстро, они просто исполнители воли своего хозяина. Еще в двоих Вэнь Кэсин не уверен, но тоже убивает, просто, чтобы подстраховаться. Никто не должен знать, что А-Сюй покинул Долину и ушел не для того, чтобы вернуться к Цзинь Вану. Вэнь Кэсин просто знает это. Потом Вэнь Кэсин идет к Ло Фумен. Ло Фумэн вызывает целителя и ругает Вэнь Кэсина за то, что не оставил хотя бы одного шпиона, чтобы он мог посылать фальшивые сообщения. Вэнь Кэсин кивает. Целитель соглашается послать весточку Цзинь Вану. Что написать, они придумают чуть позже… Лю Цяньцяо подает ему чай и ускользает, а Ло Фумэн, тетушка Ло, садится напротив. Вэнь Кэсин спрашивает — не ее, а пространство над ее головой: — Он вернется? Тетушка Ло вздыхает: — А ты бы вернулся? Вэнь Кэсин думает, что нет. Точно не вернулся бы. Но он бы и не ушел вот так, тихо, не отрезав предварительно голову, ну… себе. — Если судьба будет благосклонна, вы еще встретитесь. *** — Хозяин! Почему этот бродяга даже не поставил плошку для монет? Хотя кто ему подаст, такому чахлому. Они с Гу Сян путешествуют уже три месяца. За пределами Долины мир шумный и бестолковый, герои цзянху — жадные и лицемерные, простые люди — простые, вино — ароматное, еда — вкусная. План Вэнь Кэсина уже начал действовать, а пока он может расслабиться. Он рассматривает бродягу, развалившегося на мосту и усмехается: — А-Сян, этот человек не просит милостыню, он просто наслаждается солнцем. Бродяга улыбается убийственно красивой улыбкой и поднимает глаза.