a warm flower for you

феликс, если честно, все это ненавидит. у него трясутся коленки, из-за чего ноги немного подкашиваются, а изо рта вылетают облачка белого пара, тут же застывая на холоде и едва не осыпаясь вниз хрустальными осколками. на ли только костюм и пальто, пусть и осеннее, но не слишком теплое и почти не способное удержать тепло. он смотрит на других участников и понимает, что он не один такой: хёнджин немного подпрыгивает, чтобы согреться, минхо кусает губы, чтобы скрыть дрожь, и тут же оказывается в надежных, тёплых объятиях хана; сынмин и чанбин облепляют их макнэ в плотный кокон, закрывая от холодного, пронизывающего ветра, и ждут, пока операторы сменят пленку в камере и будут готовы снимать снова. они все друг у друга и, наверное, не замерзнут совсем, хотя им тут торчать ещё минимум полтора часа, а феликс. феликс, если честно, холод ненавидит. феликс чувствует его каждой клеточкой своего тела и, о господи, готов молиться, чтобы все это побыстрее закончилось и они поехали домой. он беспомощно оглядывается, стараясь вытянуть взглядом хоть кого-то, кто мог бы ему помочь, но мемберы уже разгруппировались как смогли, а чана почему-то рядом не оказывается. ли крепко сжимает руки в замок, стараясь разогреть леденеющие пальцы, и судорожно выдыхает: дрожь проходится по спине, рассылая неприятные и даже болезненные ощущения по всему телу, и заставляет феликса содрогнуться так, что чёрные пряди некогда идеально уложенных волос падают на глаза, заслоняя обзор. остаётся опустить взгляд себе в ноги и надеяться, что ничего страшного не произойдет хотя бы в ближайшие минут пять, иначе, господи боже, феликс здесь просто умрёт. судьба явно не согласна на такие условия. спустя ещё буквально немного ли чувствует, как сильно его трясет от этого противного, пробирающего до костей холода, и отступает назад, уже готовый прислониться к ширме для фотосессии, чтобы хоть немного снять напряжение. ноги совсем не слушаются, и феликс отчаянно растирает руки, стараясь не шмыгать носом и просто не плакать, потому что холодно до безумия, а вместе с ним подступает и сковывающий горло страх, избавиться от которого в одиночку – невозможно. феликс конечно, может, и не один, но все же это совсем не то. он прислоняет замок из собственных пальцев ко рту, стараясь разогреть руки дрожащим, но все ещё горячим дыханием, и, не сдерживаясь, всхлипывает, думая о том, что менеджер убьет его, если он заболеет. а он заболеет стопроцентно. чану, наверное, такая идея будет тоже несильно нравиться. феликс вдруг опускает голову, понимая, что слёзы уже ну совсем не остановить, и стыдливо прячет лицо в подрагивающих ладонях, размазывая непрошеную влагу по щекам и едва не стирая весь нанесенный макияж. ну вот, теперь его точно убьют. зато хотя бы не от холода умрёт, это уже что-то.. — феликс, куда ты? бархатный, знакомый, до невозможности родной голос бан кристофера чана ласкает слух не хуже самой лучшей классической музыки, и ли поднимает голову, из-за накативших слёз не сразу понимая, что происходит. чан смотрит обеспокоено, даже как-то слишком проницательно, и феликс снова бесстыже всхлипывает – и вспоминает об этом только когда в глазах напротив загорается страх. — эй, ты что, плачешь? — нет! – почти вскрикивает феликс, спешно вытирая ладонями щеки и смахивая слёзы на землю, но пальцы замершие не слушаются совсем, и от этого становится ещё хуже: феликс готов как ребенок реветь в голос, потому что ему правда не нравится, а ещё страшно очень, что так будет постоянно, каждую минуту его чертовой жизни, и вообще.. "и вообще" рассыпается в прах, как только чан сильными, теплыми ладонями накрывает запястья феликса, заставляя убрать руки от лица, и сжимает их в замке из собственных пальцев, согревая и успокаивая совсем как горячий домашний чай с мёдом и бергамотом. чан волнуется, ли не может этого не увидеть, но почему-то не ругается: наоборот, обвивает руки феликса крепче, заставляя приятное тепло разлиться по всему телу, и тот блаженно выдыхает, чувствуя, как слёзы отступают на задний план. становится удивительно легче. — что же ты не сказал, что так сильно мёрзнешь? – чану, кажется, и не холодно совсем, и феликс чувствует себя провинившимся ребенком, который сотворил какую-то дурость просто от нечего делать: опускает лицо ниже, буквально кожей ощущая чужой взгляд, и прикусывает дрожащие губы. — я не хотел мешать. чан заботливо улыбается, бережно растирая холодные руки феликса, и качает головой, чуть наклоняясь, чтобы найти чужие глаза взглядом. — ты не мешаешь вовсе, что ты такое говоришь? феликс буквально чувствует, что готов расплакаться снова только от этого нежного, растекающегося по венам голоса криса, но сказать ничего не успевает: его притягивают за талию ближе, и ли ахает, рефлекторно хватаясь одной рукой за чужие плечи. чан выглядит уверенно, даже расслабленно, когда незаметно от других поднимает руку, кладя её феликсу на шею, под волосы, и осторожно поглаживает бледноватую от холода кожу, заставляя ли едва ли не извиваться, только бы тепло никуда не ушло. эти прикосновения, этот жар, эта любовь – вот ради чего на самом деле живет ли феликс. — нас могут увидеть, – почти заплетающимся от неожиданности языком выдает феликс, поднимая испуганный взгляд на чана, но сталкивается с таким спокойствием, что тушуется моментально. и как чану только удается оставаться таким всегда? — главное, что тебе тепло, ликс. феликс краснеет за считанные секунды и наконец улыбается, чувствуя, как дрожь в коленях уходит насовсем. чан игриво приподнимает бровь: украшение проходится туда-сюда под кожей, и ли воздушно смеётся: такого чана он любит больше всего на свете. — будешь греть меня, пока тепло не закончится? – переходя на привычный, легкий английский, шутит феликс, чувствуя, как его пальцы крепче сжимают пальцы кристофера. чан улыбается в ответ. — так долго, как тебе понадобится, чтобы больше не мерзнуть. и поворачивается к операторам, давая знак, что они готовы, а у феликса в душе – огромный тёплый цветок, посаженный бан кристофером чаном ещё три года назад.