If I'm gon' die for you If I'm gon' kill for you Then I spilled this blood for you… The Weeknd
За неделю до Рождества
Оживленная улица гудела от голосов людей, готовящихся к новогодним праздникам. Сидя в темном салоне Мерседеса, Сын Хен курил очередную сигарету и слушал далекий вой сирен, эхом разносящийся в холодном ночном воздухе. Яркие огни Сеула подсвечивали затянутое облаками небо, рыдающее снегом. Мелкие снежинки не успевали осесть на разогретый капот автомобиля, тая в сантиметре от его поверхности. Выдохнув дым, Сын Хен закрыл глаза и попытался собраться с мыслями. Заставил себя сосредоточиться. Ничего не вышло. Казалось, его мозг взбесился от электрических импульсов. Дже Иль едва не умер. Он едва не умер. Сын Хен чувствовал себя так, как будто находился где-то далеко, не в салоне Мерседеса. Часть его — та часть, которая имела самое важное значение — билась на столе операционной отделения интенсивной терапии. Билось, сражаясь за жизнь любимого мужчины. Только что они были счастливы, а в следующую секунду… Открыв глаза, Сын Хен поднес сигарету к губам и замер. Возле высотки, за парадным входом которой он наблюдал, остановился черный автомобиль. Из салона вышел молодой мужчина, появления которого он ждал уже больше часа. Наконец-то. Сделав затяжку, Сын Хен затушил окурок и надел кожаные перчатки. Он потянулся на заднее сиденье и, прихватив небольшую сумку, покинул тепло машины. Пройдя сквозь расступающийся поток людей, Сын Хен пропустил красный седан и пересек проезжую часть. Его целью был Сото Ацуси, брат Сото Масахиро — одного из лейтенантов группировки Кодо-кай. Молодой мужчина скрылся в дверях многоквартирного дома, на шестом этаже которого жила его корейская любовница. Сын Хен последовал за ним. Поднявшись по слабо освещенной лестнице, он оказался в пустом коридоре нужного этажа. В голове Сын Хена прозвучал голос одного из телохранителей хеннима. Слова «покушение» и «хенним ранен» казались нереальными, словно обрывки чужого сна. К прискорбию, все произошло наяву. С момента инцидента прошло шесть часов, и по мере того как проносилось время, Сын Хен натыкался на все новые и новые тупики. До этого момента. Еще вчера они могли похвастаться, что в Сеуле ничего не происходило без их ведома, но наемник, ранивший хеннима, казалось, появился из ниоткуда. Китайские триады поклялись, что не имеют к этому никакого отношения, как и другие иностранные группировки, работающие на их улицах. Сын Хен был уверен, что они не лгут, поскольку им разрешили заниматься своим бизнесом только потому, что Шин Дже Иль предоставил им некоторую свободу действий. Они не были настолько глупы, чтобы кусать руку, позволявшую им кормиться. Это было неподходящее время для войны между синдикатами. Лидерство Трех колец было настолько прочным, что даже если бы два местных капитана ушли в отставку, группировка продолжала бы прочно держаться на вершине пищевой цепочки. И каждая из мелких банд Сеула знала это. Таким образом, удар должен был исходить от кого-то за пределами этих кругов, либо от кого-то, еще не связанного с преступным миром, либо же от кого-то, связанного с высшими кругами и способного проложить себе путь с помощью серьезных денег. Именно так рассуждал Сын Хен еще полчаса назад. Но он ошибся. Наводка привела его к членам Кодо-кай, конфликты с которой были когда-то купированы посредством мирного договора. Договора, который заключил Шин Дже Иль. Но прямо сейчас он находился в отделении интенсивной терапии. Что же тогда оставалось, кроме личной вендетты? На данный момент Сото Асахиро являлся единственной зацепкой. Сын Хен планировал выжать из него информацию вместе с кровью. К его огромному раздражению, Асахиро не было ни в одном из его обычных мест обитания. Что побудило Сын Хена продвигаться вниз по служебной лестнице, а это означало, что его промежуточной остановкой стал младший брат Асахиро, Ацуси. Подойдя к нужной двери, Сын Хен расстегнул пиджак и несколько раз постучал по створке. Любовница Ацуси встретила его распахнутым халатом и широко раскрытыми глазами. — Чем могу?.. Протискиваясь мимо нее, Сын Хен бросил на пол сумку и вытащил из кобуры свой пистолет — один из пары броских Glock 22 RTF четвертого поколения, которые хенним подарил ему в качестве знака внимания. Из спальни, сверкая татуированным телом, выбежал молодой японец. Ацуси. — Какого хрена? Сын Хен медленно навинчивал глушитель на пистолет. — Где твой брат? — Зачем он тебе? — спросил Ацуси, нервно глянув на оружие. — Хочу обсудить с ним одну проблему. — Понятия не имею, где он, здоровяк, — ответил парень, и Сын Хен мог бы ему поверить, если бы его взгляд не метнулся к любовнице. Кивнув, Сын Хен шагнул к пискнувшей от страха девице и схватил ее за шею, прежде чем та смогла убежать. — Что ты творишь? — Ацуси сделал шаг вперед. Слыша, как от собственной крепкой хватки заскрипела перчатка, Сын Хен приставил пистолет к виску дрожащей девицы. Парень остановился, подняв руки в знак капитуляции. — Где он? — повторил Сын Хен. — Отпусти ее. Она ни в чем не виновата, — сказал Ацуси, нервно облизав губы. Сын Хен склонил голову набок, задумчиво разглядывая кретина, который, очевидно, не воспринимал ситуацию всерьез. В отличие от старых поколений «белых воротничков» якудза, воспитанный сопливой поп-культурой молодняк вроде Ацуси со скрипом вписывался в криминальную среду. По мнению этих наивных щенков современный мир подразумевал цивилизованный подход к решению любого рода проблем — агрессивные методы они считали пережитком прошлого. Не сталкиваясь с кровью и грязью андеграунда вплотную, они примеряли на себя роль крутых парней. Дети, играющие в грязные мужские игры и верящие, что нет никого сильнее их, потому что они совершали рискованные, по их мнению, поступки. Делали это на глазах у всех, прямо в общественном месте, жертвуя своим будущим и хвастаясь этим перед тощими девицами с материка, которые шли по следу легких денег. Но стоящий перед Сын Хеном татуированный клоун заигрался. — Ты знал о готовящемся покушении? Карие глаза Ацуси расширились. — Что? Сын Хен вздохнул. Если ему придется повторять каждый вопрос, это займет чертовски много времени, а у него не было такой роскоши. — Просто отпусти ее, и мы сможем поговорить, — пробормотал Ацуси, с надеждой махнув рукой в сторону кухонного стола. Потеряв терпение, Сын Хен указал на стул с пистолетом, надежно удерживая горло девчонки. Она была такой миниатюрной, что он легко протащил ее одной рукой, ее ноги скользили по ковру, когда Сын Хен двигался. — Что ты делаешь? — спросил Ацуси, с опаской следуя за ним. — Сядь, — рявкнул ему Сын Хен, уткнув дуло глушителя прямо девчонке в челюсть. Она ахнула, впиваясь ногтями в его предплечье. Ацуси стиснул зубы, но сделал, как ему было сказано, в то время как Сын Хен попятился к двери. — Возьми сумку, — сказал он дрожащей девице, отпуская ее горло. Всхлипывая, та схватила сумку. Когда она протянула ее Сын Хену, он кивнул в сторону Ацуси. — Иди к нему. Достань скотч и привяжи руки и ноги своего придурка к стулу. — Ублюдок, я!.. Ацуси резко запнулся, когда Сын Хен схватил девчонку за волосы и откинул ее голову назад. Она взвизгнула, врезавшись в него. — Привяжи его скотчем к гребаному стулу, — повторил Сын Хен рядом с ее ухом. — И сделай это чертовски туго. — Какого хрена ты, по-твоему, творишь? — не унимался Ацуси, пока его любовница обматывала клейкой лентой его запястья и лодыжки. — Тебя интересует данный момент или мои действия в целом? — ответил Сын Хен, наблюдая за работой рыдающей девицы. Когда она закончила, он схватил ее за руку и толкнул в кресло напротив пыхтящего Ацуси. Парень испуганно наблюдал за Сын Хеном. Мандариновый отблеск уличных огней придавал его волосам оттенок темно-красного дерева, будто они уже были окрашены кровью. На левом мизинце парня красовалось потрепанное золотое кольцо, металл потускнел и стал матовым от износа, — единственное украшение, которое он носил, не считая часов с толстым золотым браслетом. Между его передним зубом и резцом виднелся крошечный скол — треугольный дефект, который бросался в глаза, когда клоун открывал свой лживый рот. Сын Хен мог побиться о заклад, что «урон» был нанесен ему в детстве при встрече лица с качелями, но парень наверняка рассказывал истории, в которых получил его в разгар жестокой и кровавой бойни. — Ты знаешь меня, сопляк, — сказал он, глядя в глаза хмурящемуся парню. — Ты знаешь, чем я занимаюсь. Если говорить о том, на что я сейчас способен?.. — Сын Хен вздохнул и погладил девчонку по щеке костяшками пальцев, обтянутыми черной кожей. Она шмыгнула носом, дрожа как осиновый лист. — Как тебя зовут, милая? — С-со Х-хи, — дрожащим голосом ответила та. — Хорошо, Со Хи. Убедившись, что Ацуси наблюдает, Сын Хен влепил ей звонкую пощечину обратной стороной ладони. Она вскрикнула и закрыла лицо рукой, теперь слезы из ее глаз потекли не на шутку. Ацуси выругался, дернувшись на своем стуле. — Итак, Со Хи. — Сын Хен коснулся подбородка девицы, наклоняя ее лицо к себе. Отпечаток его удара был ясен как день, красный и злой, на отметине блестели слезы. — Я никогда прежде не поднимал руку на женщину, но порой жизнь преподносит нам сюрпризы, которые переворачивают наши представления о морали. Поэтому ты должна мне помочь. Попроси своего бойфренда рассказать мне все, что он знает. Со Хи посмотрела на своего любовника, беспомощная и смущенная. Она ничего не знала, но это не имело значения. — А-ацуси?.. — проблеяла Со Хи. Сын Хен проследил за ее взглядом, ожидая. С ненавистью шипя сквозь зубы, Ацуси покачал головой. — Ты покойник, Бэк Сын Хен. — Я должен был умереть восемнадцать лет назад, — категорично заметил Сын Хен. — Но я здесь. — Его рука снова взметнулась, ударив Со Хи по пылающей щеке. Прежде чем девчонка смогла восстановить дыхание, он снова схватил ее за волосы и откинул ее голову назад. — Он что-нибудь знает, Со Хи? Твой любовник? Он упоминал при тебе имя «Шин Дже Иль»? Со Хи всхлипнула и попыталась покачать головой, но мертвая хватка Сын Хена не позволила ей двигаться. — Я н-не знаю. Н-не п-понимаю, о чем в-вы говорите… Сын Хену потребовалось меньше секунды, чтобы нажать на курок. Пуля попала Ацуси в живот, и он согнулся от боли, не в силах вздохнуть. Взвизгнув, Со Хи потеряла сознание, повиснув в тисках руки Сын Хена. Оттолкнув ее к спинке кресла, он посмотрел на скрючившегося от боли парня. — Возможно, теперь тебе есть что сказать. — Они убьют меня, — умоляюще прохрипел Ацуси. «С дырой в животе ты уже покойник», — подумал Сын Хен, но не стал озвучивать это вслух. Он подошел к Ацуси, который, казалось, впал в бред, бормоча что-то по-японски. Заставив его выпрямиться, Сын Хен посмотрел на покрасневшее, исказившееся от боли лицо. Глядя в подернутые слезами карие глаза, он вдавил дуло глушителя в кровавую дыру в его животе. Брызгая слюной и пытаясь уйти от давления, Ацуси истерично зарычал сквозь крепко стиснутые зубы. — Где Масахиро? — спросил Сын Хен. Он надавил сильнее, пока Ацуси не закричал, зажмурившись, и не выдавил несколько задушенных непонятных слогов, которые звучали как «с Уехарой». — Он с Уехарой? — уточнил Сын Хен, чтобы убедиться. Воя и задыхаясь, Ацуси кивнул. — Ты знал, что он планировал убить моего хеннима? — спросил Сын Хен, снова вжимая дуло в его живот. Когда Ацуси застонал, Сын Хен повторил: — Ты знал? Бледный как полотно парень судорожно закивал. — Кто еще знал? С кем ты был в сговоре? Сын Хен был почти уверен, что знает ответ, но хотел подтвердить информацию. Поняв, что Ацуси проигнорировал его, он решил прибегнуть к дополнительной стимуляции — приставив дуло глушителя к его ноге, он собрался выстрелить ему в колено. Стиснув зубы и зажмурившись, парень пронзительно взвыл от страха. — Пошел ты, Бэк Сын Хен! — прохрипел он, явно лишившись последних крупиц инстинкта самосохранения. — Этот жадный старый петух заслуживает гореть в аду! К слову, до меня дошли слухи о вас двоих! Вы отвратительны! Кивнув, Сын Хен вернулся к бесчувственной Со Хи. Она развалилась в кресле, как выброшенная кукла, и только сейчас Сын Хен заметил, что она обмочилась от страха. Он привел ее в чувство несколькими пощечинами и схватил за шею, заставив снова встать. Она вздрогнула, когда Сын Хен поднял пистолет и направил его ей в голову. Ацуси выругался, все еще пытаясь освободиться от клейкой ленты. Зажав девице рот, Сын Хен приставил пистолет к ее плечу, и та забилась в его руках, не в силах вырваться. Они оба рассчитывали на то, что парень сделает мудрый выбор. Ацуси переводил взгляд с Со Хи на Сын Хена снова и снова, взвешивая варианты. Задыхаясь от боли, он наконец прохрипел: — Только мы и Дайто… Уехара Дайто… — Ты, твой брат и Уехара? Ацуси кивнул. — Теперь… отпусти ее… — Конечно, — ответил Сын Хен и отшвырнул рыдающую девчонку в сторону. Подойдя к Ацуси, Сын Хен склонил голову на бок. — Как ты себя чувствуешь? — Масахиро отрежет тебе яйца, ты, гребаный педик! Глядя в карие глаза, Сын Хен поднял пистолет и выстрелил парню в голову. Его тело обмякло, завалившись вперед. Вниз по лбу поползла струйка крови. Девушка тихо всхлипывала на полу, закрыв лицо руками. Развернувшись, Сын Хен переступил через сумку и покинул апартаменты. В коридоре ждали двое парней из группировки. Кивнув Сын Хену, они вошли в квартиру. Позади него тихо закрылась дверь. Один мертв, двое остались.***
Скользнув за руль Мерседеса, Сын Хен стянул перчатки, завел двигатель и выехал в сторону больницы. Он поморщился от усиливающейся мигрени. Он не был склонен к головным болям, но события последних часов держали его в гипертонусе. В стране, где на урегулирование судебного иска против одной из крупных компаний ушли бы годы, — и в большинстве случаев не в интересах истца — криминальные синдикаты оказывали свою особую услугу обществу, хотя в конечном итоге они делали это только чтобы им платили за то, что они оставались вежливыми. Сын Хен не был уверен в отношении мотивов Кодо-кай. Ни одна легальная компания, ни один криминальный синдикат никогда прежде не противостоял им. Шин Дже Иль поддерживал цивилизованную политику во всем, что касалось бизнеса. Это было небольшой ценой за то, чтобы сохранить репутацию Трех колец незапятнанной, а встречи — гладкими. Но теперь речь шла вовсе не о поддержании приемлемого уровня взаимного уважения во время переговоров. Члены Кодо-кай пошли на прямой конфликт, перешагнули все границы, и теперь поплатятся за это. Это было тем, что Сын Хен обдумывал весь день, — способы дать японской группировке осознать ошибку, которую они совершили, и помочь им расстаться с жизнями. Но все же он не мог отделаться от ощущения, что во всей этой ситуации было что-то не так. Если «светлые умы» Кодо-кай решили, что настал подходящий момент для начала войны, это означало, что они получили какую-то информацию, которая создала у них — неважно, насколько ложное — впечатление, что власть Трех колец каким-то образом ослабла. Сын Хен представить себе не мог, каковы причины подобных суждений, и это сводило его с ума. Телефонный разговор с сержантом полиции Ли Мин Хо тоже не улучшил его настроения. Девятимиллиметровый Glock, из которого были совершены выстрелы, обнаружили в мусорном контейнере на окраине Гангнама. Учитывая, что члены Кодо-кай оказались слишком недальновидными, чтобы замести следы, говорило о своего рода непреднамеренности, которая плохо сочеталась с продуманностью хорошо спланированных покушений и приказами, идущими с самых верхов. Зачем якудза проникать на территорию главенствующего корейского синдиката и убивать его босса? Нужно быть полным идиотом, чтобы сделать это, ожидая, что тебя не обнаружат. Или чрезвычайно хитрым — если все, чего ты хотел, это быть обнаруженным… Кому еще могло понадобиться ворошить осиное гнездо? Полиции?.. Корея выглядела не очень хорошо на всех этих международных полицейских конференциях, их статистика — даже гладко причесанная — демонстрировала оскорбительно низкие показатели арестов за организованную преступность. Подрыв репутации одной из крупных банд путем подбрасывания улик, чтобы убедить другие банды в том, что она не соблюдала заключенные с ними сделки, могло подготовить почву для серьезных репрессий. Но опять же, были такие копы, как Ли Мин Хо, которые знали, что поддержание мирных отношений с джондал во многом способствовало улучшению показателей статистики преступности, которой завидовали развитые страны. Легальные компании, с другой стороны, сэкономили бы кучу денег, если бы им не пришлось платить джондал откаты, но Сын Хену было трудно представить сцены, в которых отделы стратегического планирования проводят мозговой штурм на тему способов уничтожения какого-либо конкретного синдиката. Кроме того, джондал всегда находили общий язык с крупными компаниями. Кто еще стал бы избавляться от их токсичных отходов дешево и без суеты? Или предотвращать забастовки? Или снабжать их дешевой рабочей силой? Или предлагать им стильные — и не очень — развлекательные заведения для проведения деловых и корпоративных вечеринок? Или даже лоббировать их интересы с политическими деятелями, чья карьера также частично финансировалась бандами? Сын Хен нахмурился и вздохнул, перестроившись к крайний правый ряд. Что-то происходило, и он не мог понять, что именно. Это было худшим кошмаром для такого человека, как он. Человека, на чьи плечи — временно, как он надеялся — была возложена ответственность за контроль передвижений всех фигур на шахматной доске сеульского андеграунда. Но он был обязан держать руку на пульсе, если хотел, чтобы бизнес Шин Дже Иля оставался на плаву, а его люди выжили.***
Сын Хен промчался по коридору, осторожно уворачиваясь от медсестер и людей в полосатых пижамах, пока не добрался до зала ожидания, в дальнем конце которого заметил четверых одетых в костюмы парней из группировки. Сидя в ряд, они выглядели как кучка заложников в банке. Сон Ву вскочил с пластикового стула, такой возбужденный, словно был под кайфом от пинду. Однако наркотик не заставил бы его выглядеть таким обеспокоенным; тревога, исходившая от мужчины и смешивающаяся с запахом дезинфицирующего средства, создавала плотное облако страха. — Что-нибудь известно? — спросил Сын Хен, с раздражением наблюдая, как оставшаяся на стульях троица потупила взгляды. — Врачи говорят, что перелом ребра был бы не так страшен, если бы кость не… — Сон Ву замолчал, со страхом подбирая слова, но Сын Хен сам закончил за него фразу. — Проткнула ему легкое. Дерьмо. Он раздраженно провел рукой по волосам и зарычал, не в силах сдержать нахлынувший гнев. — Какого черта вы вообще оказались в Чунгу? Шин Дже Иль собирался в DIA, чтобы встретиться с управляющим. — Не то чтобы хенним отчитывался перед нами, — виновато пожав плечами, ответил мужчина. — Он приказывает — мы выполняем. Он решил проведать новый бар, чтобы узнать, как продвигается подготовка к открытию, но сперва захотел съесть Алу… Алу… — Сон Ву заело из-за попыток вспомнить название блюда, и Сын Хен пощадил его — недовольно скривившись, он подсказал: «Алу Гоби». — Да, Алу Гоби, и мы поехали в «Чунгмуро». Сын Хен зажмурился. Получить три пулевых из-за чертовой картошки и цветной капусты. Да еще и в этой индийской засральне. Новый прилив злости накрыл Сын Хена с головой, но он не позволил ей верховодить. Развернувшись, он откинул полы пиджака и запрокинул голову назад, положив руки на бедра. Закрыв глаза, он заставил себя сделать несколько глубоких вдохов. — Вы что, первоклассники? — спросил Сын Хен, глядя в потолок. — Вы не можете ожидать, что я буду направлять вас в каждой чертовой ситуации. У вас есть младшие братья, люди, которые полагаются на то, что вы будете действовать вовремя и примете правильное решение. — Сын Хен посмотрел на тяжело сглотнувшего Сон Ву. — Черт возьми, мы здесь не наемные работники. Если ты будешь колебаться, люди пострадают. Или, что еще хуже, погибнут. И я не всегда буду рядом, чтобы помочь… — Он вздохнул, до боли стиснув зубы, а после процедил: — Если хенним не выкарабкается, вы знаете, что вас ждет. Сон Ву не успел что либо ответить. За спиной Сын Хена заскрипела резиновая обувь, и он обернулся. Крошечная медсестра смело посмотрела ему в глаза. — Операция господина Шин Дже Иля подошла к концу. Позади раздался хор облегченных выдохов. Сын Хен расслабился, не видя в женщине никаких признаков плохих новостей. — Как он? — Все пули извлечены, но пациент потерял много крови, — сказала медсестра и опустила взгляд на бумаги в своей руке. — Теперь мы ждем, когда он придет в сознание. Врачи будут наблюдать за ним. — С ним все в порядке? — настаивал Сын Хен. Ему стало любопытно, как именно он сейчас выглядел, потому что глаза женщины наполнились жалостью. — Пока слишком рано говорить об этом, господин. Будем надеяться, что ваш хен — боец. Послав ему тихую, ободряющую улыбку, медсестра ушла. Черт возьми. — Постойте, — крикнул он ей вслед. Когда она оглянулась через плечо, он спросил: — Я могу увидеть его? — Я узнаю, — ответила женщина, — подождите немного. Сын Хен кивнул. Снова ожидание.***
Тридцать минут спустя медсестра привела Сын Хена в палату с приглушенным светом. Дав ему пять минут, женщина тихо ушла. Сын Хен молча уставился на Дже Иля. Трубки тянулись от тыльной стороны обеих его рук, носа и рта. Мониторы следили за всеми мыслимыми жизненно важными функциями. Тихий, но пронзительный звуковой сигнал ЭКГ скорее успокаивал, чем раздражал. Если это означало, что сердце Дже Иля все еще билось, Сын Хен мог вынести любой шум. Он медленно подошел к кровати. Дже Иль был бледен. Очень бледен. Но он выглядел так, словно спал. Он не был похож на человека, который умер. Он не был похож на человека, жизнь которого висела на волоске. Но его неподвижный вид лишил Сын Хена равновесия, — он рухнул на колено и склонил голову. Как рыцарь, ожидающий вердикта своего короля. — Одного я уже убил, — словно отчитываясь, прохрипел Сын Хен. Слова лились из его рта, спотыкаясь друг о друга. — На очереди еще двое… — Глядя в пол, он растерянно покачал головой. — А ты… Ты должен проснуться. Ты должен. Проснись и вернись ко мне. Он крепко зажмурился, боясь, что горе уложит его на лопатки. — Они не могут заполучить тебя. Ты мой, — сказал Сын Хен срывающимся голосом. Подняв голову, он протянул руку и скользнул пальцами по ледяным пальцам Дже Иля. Сын Хен дрожал, глядя на его профиль. — Ты нужен мне. Он хотел поменяться с ним местами. Он хотел, чтобы Дже Иль был бы жив, свободен и полон энергии. Он чувствовал себя таким виноватым. Медленно поднявшись с колена, Сын Хен склонился над кроватью, вглядываясь в резкие черты бледного лица. Он наклонился ниже и закрыл глаза, прижавшись лбом к лбу Дже Иля. Сын Хен несколько секунд вдыхал запах антисептика, сквозь который проступали тонкие ноты изысканного одеколона. Вздохнув, он прошептал: — Я буду ждать тебя. Сколько бы ни потребовалось, я буду ждать, когда ты откроешь глаза и посмотришь на меня так, как ты делаешь это каждое утро. А пока отдыхай, я обо всем позабочусь. Поцеловав Дже Иля в лоб, он заставил себя уйти. Прочь из палаты. И его уход ощущался как нож, вонзившийся в сердце. Слыша удаляющийся звук кардиомонитора, он испытал острый приступ паники. Дже Иль выживет. Он должен выжить. Его сердце все еще билось. Он все еще дышал. Они зашли слишком далеко, прошли через слишком многое. И Сын Хен был слишком эгоистичен, чтобы позволить Шин Дже Илю украсть его сердце, а затем оставить его в одиночестве. Закрывая за собой дверь, Сын Хен вытащил телефон из внутреннего кармана пиджака. Он обдумывал следующий шаг. Ему необходимо связаться с главарем Кодо-кай и вырвать проблему с корнем. Если он не отдавал приказ о ликвидации Дже Иля… Кто-то прикоснулся к плечу Сын Хена. Поняв, что все еще держится за дверную ручку, он повернул голову. — Как хенним? — спросил Сон Ву. Сын Хену нужен был короткий перерыв. Тридцать секунд вакуума. Он не мог… Не сейчас… Четверо мужчин, ожидающих ответа, — это слишком много. Слишком много. — Хен, как он? — повторил Сон Ву. Чувствуя бешеный стук сердца, Сын Хен взглянул на обеспокоенных мужчин, затем снова на Сон Ву. — Жив, — сказал он и разблокировал телефон. Ища номер Кацумото Харады, он обошел замершего Сон Ву и, не оборачиваясь, бросил: — От палаты ни на шаг. Никто, кроме врачей, туда не входит. — Да, хен, — с готовностью прилетело ему в спину. Сын Хен зашел в лифт, когда на его звонок ответили. — Добрый вечер, господин Кацумото… Да, рад, что наше мнение совпадает… Встретимся в Hakone. Через час.***
Пара черных мерседесов остановилась возле ресторана Hakone, вывеска которого гласила: «Самые свежие суши в Сеуле». Выйдя из прогретого салона, Сын Хен ступил на влажный потемневший асфальт. Он поймал себя на том, что глубоко вдыхает, пытаясь подавить ярость, грозящую взять верх. Из алого транса его вырвал один из рядовых — мужчина похлопал по крыше мерседеса, и тот влился в плотное движение. Сын Хен шагнул вперед, в то время как его люди плавно рассредоточились, прикрывая его с флангов. Японское заведение было стильным и традиционным, вход в него довершал черный норен, украшенный дерзкими белыми иероглифами. Как только Сын Хен вошел, целая команда хорошеньких девушек в одинаковых кимоно поприветствовала его синхронным «ирасшаимасе». Одна из них опустилась на пол, чтобы расшнуровать его черные туфли, в то время как остальные улыбались и снимали с Сын Хена пальто, паря вокруг него, как стая колибри. Огромные резервуары с водой тянулись от входа до самого конца, прямо по середине помещения. Наполненные живой рыбой, они доминировали в огромном ресторане, вокруг теснились столы и кухня открытой планировки. Проведя окруженного эскортом Сын Хена в дальний конец ресторана, хостес в кимоно открыла дверь в отдельную комнату. — Бэк-сан, рад, что вы пришли. Сидящий в компании пары телохранителей Кацумото — сорокашестилетний вакагасира Кодо-кай — встал, чтобы поприветствовать его, и Сын Хен вернул поклон. Вежливым жестом японец указал ему на дзабутон. Расстегнув пиджак, Сын Хен сел, его люди заняли места по обе стороны от него. — Каково состояние Шин-сана? — участливо спросил Кацумото. Сын Хен на мгновение задержал на нем взгляд. Японец был невысоким, но коренастым, его тронутые сединой волосы и спокойное самообладание придавали ему безобидный вид, но картину портил шрам, пересекающий левую щеку. Сын Хен знал, что этого якудзу нельзя недооценивать. Эти непоколебимые глаза видели слишком много, чтобы позволить страху затуманить рассудок. — Удовлетворительно, — ответил Сын Хен. Японец коротко кивнул, глядя ему в глаза. — Рад слышать. Что вы будете заказывать? Вам нравится «Сакана-но икизукури»? Сын Хен едва не фыркнул. — Понятия не имею, что это. Какие-то суши? Кацумото улыбнулся, и шрам натянул левый уголок его губ. — Сашими. В самом свежем виде. Сын Хен покачал головой. — Признаться, у меня нет аппетита. Но не откажусь от саке. — Этот ужин за мной, Бэк-сан, — вновь улыбнувшись, сказал Кацумото, — так что позвольте мне сделать выбор. Я помню, что вам по душе теплое саке, поэтому заказал «Куромацу». Сын Хен кивнул. Пока Кацумото делал заказ на японском, в комнату вошла вторая официантка с напитками. Держа в руке крохотную черную очоко, Сын Хен позволил официантке наполнить ее ароматным саке. Когда обе девушки удалились, Сын Хен сделал глоток. По горлу, оставив на языке пряный вкус, прокатилось тепло. Время выложить карты на стол, или, скорее, пройти сквозь огонь и узнать, есть ли возможность избежать пепелища. — Кацумото-сан, давайте перейдем к делу, — твердым тоном заявил Сын Хен. — Произошел вопиющий инцидент, и мне хотелось бы прояснить ситуацию, чтобы в конечном итоге наказать всех виновных. Я подумал, что для начала было бы неплохо поговорить с вами, поскольку все это попахивает нечестной игрой. Шрам японца стал еще ярче. Теперь мужчина, как и его люди, был полностью настороже. Он ступал на опасную почву, и все присутствующие это знали. Он не мог безразлично отмахнуться от обвинений, если не хотел развязывать войну, в то время как Сын Хен должен был убедиться, что нарушение не будет проигнорировано лидером группировки. — Крайне признателен за то, что вы позволили мне объясниться, Бэк-сан… — терпеливым тоном ответил Кацумото. — Учитывая обстоятельства, я предполагал несколько иной исход. Сын Хен опустошил очоко, и рядовой потянулся к сосуду с саке, чтобы обновить напиток. — Я стараюсь следовать пути моего хеннима. Он предпочитает более… консервативные методы правления. Кроме того, мне нравится мысль, что к его возвращению все, чем он владеет, будет находиться в состоянии мира. В глазах японца отразилось удивление, сменившееся странным теплом. — Вы напоминаете мне хатамото, — с улыбкой сказал он, сделав глоток саке. — Самурая, несущего знамя своего сегуна. Полагаю, Шин-сану можно лишь позавидовать… Итак. — Он поставил очоко на стол. — Как вы и сказали, проникновение на территорию главенствующей корейской группировки с намерением убить ее лидера — вопиющий инцидент. Я полностью согласен, что мои люди должны понести наказание за свое преступление. Мы тоже их ищем. Насколько мне известно, одного вы уже ликвидировали. Сын Хен промолчал. Глядя на японца, он сделал глоток и нахмурился, пытаясь распознать ложь в его словах. Они изучали друг друга несколько мгновений, во время которых были слышны лишь голоса, доносящиеся из основного зала. Тишина в комнате стала напряженной, заряженной. Рядовые полностью сосредоточились на двух мужчинах, сидящих лицом друг к другу. Осушив очоко, Сын Хен прервал молчание. — Знаете, что не дает мне покоя? Мысль о том, что какой-то кретин, находящийся под вашим командованием, решил, что может пересечь черту. Так что же мешает кому-то вроде… — Сын Хен небрежно пожал плечами, — ну, скажем, меня пересечь ее в обратном направлении? Что удерживает меня от убийства вашего оябуна? — Он подался вперед, наблюдая за японцем, который был вынужден унижаться, выслушивая соперника по вине своих подчиненных. — В отличие от этого бездарного тупоголового стрелка, ранившего моего хеннима, я бы метил в жизненно важные органы. Что если я не поверю вашим словам и решу, что вы и весь ваш синдикат — всего лишь куча самоуверенного мусора, разинувшая пасть на кусок, который ей не прожевать? — Наблюдая за тем, как один из рядовых подливает ему саке, Сын Хен усмехнулся, а затем посмотрел в потемневшие глаза Кацумото. — Как вы, японцы, это называете? Катакиути? Вы позарились на власть и жизнь моего хеннима. Служа ему, я убивал и за меньшее… Люди Кацумото выглядели как испуганные совы, две пары глаз расширились от удивления, а затем сузились от возмущения, но они были достаточно дисциплинированы, чтобы посмотреть на своего босса в поисках указаний, прежде чем открыть свои большие рты. И их босс показал, что невозможно стать капитаном могущественной банды, если ты не обладаешь необходимыми чертами характера. Кацумото сохранял спокойствие. Сын Хен ждал его ответа. Если бы имело место объединение японских банд, в городе начались бы беспорядки, которые невозможно удержать в рамках криминальной среды. Появились бы жертвы среди гражданского населения. — Я могу заверить вас, Бэк-сан, что Кодо-кай не планирует нарушать перемирие, — завидно ровным тоном заявил Кацумото. — В подтверждение этому позвольте преподнести вам подарок от лица моего оябуна. Его доставили самолетом из Осаки час назад. Когда один из рядовых Кацумото поднялся на ноги, Сын Хен внимательно следил за его действиями. В руках Кацумото оказался длинный предмет, упакованный в черный шелковый чехол. Сын Хен вздернул бровь. — Это семейная реликвия моего оябуна, Мацуи-сана, — объяснил Кацумото, сдергивая чехол. Это был меч. Сын Хен услышал, как один из рядовых ахнул у него за спиной. Да, любопытно. До Сын Хена доходили слухи, что предки Мацуи Хирото были самураями, а этот японский клинок обладал статусом самого ценного предмета во всем его доме. Но он никогда не подумал бы, что старый лис расстанется со своим сокровищем. Хм… — Полагаю, в данном случае денежная компенсация была бы расценена как оскорбление, — пояснил Кацумото, поднимаясь на ноги и обходя стол. Сын Хен чувствовал затылком, как его люди напряглись, готовясь к нападению. Но Кацумото лишь опустился на колени и, как подобает японскому обычаю, поклонился Сын Хену, протягивая меч двумя руками. — Вы правы, я бы ни за что не принял деньги, — ответил Сын Хен и склонил голову, принимая клинок. — Надеюсь, этот меч всецело послужит в качестве проявления уважения к Шин-сану. Мацуи-сан передает ему пожелание скорейшего выздоровления. Выйдя из поклона, Кацумото поднялся на ноги и занял свое место напротив Сын Хена. В следующий момент дверь в комнату тихо скользнула в сторону. Официантка вернулась с большой рыбой на блюде. Подаваемая на льду, она была разделана на филе, порции на один укус были изящно разложены вокруг ее полого брюха. Сын Хену потребовалось мгновение, чтобы понять, что рыба все еще жива. Ее глаза смотрели на него в немом ужасе и — он был уверен — с болью. Рот рыбы открывался и закрывался, казалось, она не верила в происходящее, когда Кацумото взял палочки и съел ее мясо у нее же на глазах. Растерзанное ножом существо было подано на шампуре, пронизывающем ее от основания хвоста через все тело. Шампур выходил прямо из-под жабры. И все же несчастная тварь хватала ртом воздух… ее рот открывался и закрывался, глаза выражали панику и беспомощность. — К слову о пытках, — сказал Сын Хен, посмотрев на Кацумото. — Я ожидаю, что вы не убьете своих людей, если обнаружите их первыми. Японец кивнул. — Разумеется, Бэк-сан, — сказал он, всем своим видом выражая готовность сотрудничать. Поднимаясь из-за стола с мечом в руке, Сын Хен добавил: — В таком случае я прошу вас держать меня в курсе. — Конечно. Кацумото встал и поклонился ему. Ответив на поклон, Сын Хен вышел из комнаты в сопровождении своих людей.***
Четыре дня спустя
Почти. Это слово могло бы стать прозвищем Бэк Сын Хена. Он неплохо учился в начальной школе и, возможно, смог бы закончить ее на приемлемом уровне. Но его нерадивые родители решили, что выпивка и азартные игры — предел их мечтаний, а их сын может послужить хорошей ставкой в «го». Так что Сын Хен закончил только пять классов. Почти. Родись Сын Хен несколькими годами раньше, он мог бы присоединиться к банде, которая совершила ограбление магазина Helene Jewelry and Gold в Итевоне. Новость о ней попала в газеты даже в Чхонджин. Это была профессиональная операция, которой руководил Мин Джи Хо из Чунгу. Его мелкая, но находчивая банда предпочитала для большой работы таланты с материка — бывших военных, которые знали оружие, могли выполнять приказы и которым нужны были деньги. Двоюродному брату Сын Хена было тогда двадцать четыре года — подходящий возраст для подобной работы. В газетах писали, что Мин Джи Хо провел свою команду по магазину за четыре минуты и украл бриллиантов на добрых сорок миллиардов вон. Но Сын Хену в том году было всего одиннадцать. Почти. И сегодня, после оперативного решения проблемы, возникшей в одном из борделей, Сын Хен, сопровождаемый парой охранников, сел в машину. Почти. Его внимание привлек шум заварухи. Как выяснится чуть позже, какие-то отчаявшиеся чудаки решились на «гениальный» шаг. Они ограбили — попытались, если быть точным — ювелирный магазин Chaumet, но один из них, пятясь от разбитых прилавков, споткнулся о портфель покупателя. Нескольких потерянных секунд было достаточно. Сын Хен курил, глядя, как фургон, набитый полицейскими, с визгом затормозил, заблокировав успевших глотнуть свежего воздуха парней от безымянного фургона «Мицубиси», припаркованного на другой стороне улицы. Еще пара членов «команды мечты» выскочили из дверей и попытались добраться до ожидающего их фургона, сжимая в руках автоматы Black Star. Один из них поспешно прицелился и выстрелил в полицейский транспорт. Копы открыли ответный огонь, и на этом все закончилось. Делая затяжку, Сын Хен наблюдал, как люди в форме начали оттеснять кричащих зевак. Он не понимал, почему дураки выбрали для ограбления именно это место. В Сечо-гу располагалось множество ювелирных магазинов, но он был переполнен туристами. Это означало толпу, множество патрулирующих полицейских и камер. Работа на колесах была самоубийством. Мимо Сын Хена прошел мужчина в деловом костюме с шикарным шелковым галстуком. Темные глаза окинули его долгим заинтересованным взглядом, но когда Сын Хен недовольно вздернул бровь, мужчина отвернулся и исчез в толпе. Достав из пачки новую сигарету, Сын Хен обхлопал карманы своего шерстяного пальто в поисках зажигалки. В следующий момент перед его лицом появились руки, держащие зажигалку и прикрывающие огонь от ветра. — Хен, — услужливо произнес Чан Ву. С непривычки Сын Хен застыл на пару мгновений, но потом склонился к пламени. Сделав затяжку, он наблюдал, как полицейские повязали горе-преступников. Сложись все в пользу последних, на поиски ломбарда ушло бы меньше десяти минут. Кроме того, сегодня была пятница, а в пятницу всем нужны деньги на «го». Ближайший ломбард, способный выдать достаточно налички за высококлассную ювелирку, распахнул бы перед ними свои алые церемониальные двери в духе архитектуры дворца Чхандоккун — врата, отделяющие опустившихся и отчаявшихся от легионов, которые находятся в мире со своими стремлениями. Четверка оказалась бы в полутемной комнате с высоким потолком, где за столом, приподнятым на полфута над головой любой заблудшей души, сидел лысый мужчина средних лет. Сеульские ломбарды были внимательны в этом отношении — наличие ростовщика, сидящего высоко, означало, что вы могли сдавать товары, скрывая свое пристыженное лицо. В конечном итоге вся эта ювелирка оказалась бы «в кармане» у Шин Дже Иля. Если бы он соизволил проснуться, черт возьми… — Хен, — вновь произнес Чан Ву, и Сын Хен посмотрел на него, поднеся сигарету к губам. Мужчина читал с экрана своего телефона. — Кодо-кай нашли Уехару. Задержав дым в легких, Сын Хен закрыл глаза. По венам потекло мрачное удовольствие от предвкушения «общения» с японцем.***
Прежде чем Сын Хен успел осознать, его Мерседес с парой автомобилей сопровождения оказался на окраине Кванджу в провинции Кенгидо. Проехав через большие деревянные ворота, кортеж оказался на территории свинофермы, окруженной членами якудза и джондал. Не позволяя Чан Ву похоронить Шин Дже Иля раньше времени, Сын Хен самостоятельно вышел из салона на пронизывающий холод. Выдохнув облако пара, он поморщился от витающего в воздухе стойкого запаха навоза. У входа на свиноферму курили несколько парней из Кодо-кай. Кивнув Чан Ву, Сын Хен направился в сторону скотобойни. С каждым шагом подошвы его обуви погружались в слой размягченной грязи, но он не обращал на это внимания — все его существо уже находилось внутри, движимое яростью, решимостью и кофеином, который вот уже пять дней заменял ему приемы пищи. Преодолев небольшое расстояние до каменного строения, Сын Хен кивнул на приветственные поклоны рядовых якудза и шагнул через порог в сопровождении одного из японцев. Чан Ву шел следом. Когда-то эта свиноферма служила исключительно по прямому назначению, но десять лет назад приобрела новую функцию, став идеальным местом для удержания, допросов и убийств. И сегодня Сын Хен был в настроении пустить кровь. Вне зависимости от того, что скажет объект его мести. Оказавшись в холодильном цеху, Сын Хен заметил сидящего на стуле Кацумото и стоящий за его спиной промышленный парогенератор, а после взглянул на Уехару. Абсолютно голый молодой мужчина висел на стальном крюке среди подвешенных туш свиней. При виде Сын Хена он начал извиваться, то и дело панически поглядывая на сковывающую его руки веревку. Бессмысленно. — Он что-нибудь сказал? — спросил Сын Хен, снимая пальто и передавая его Чан Ву. Поднявшись со стула, Кацумото убрал руки в карманы брюк. — Нет. Я просто предложил ему исповедаться в грехах перед смертью. — Японец пожал плечами. — Но, полагаю, совесть его не мучает. Избавившись от пиджака, Сын Хен поправил сидящую на плечах кобуру. — Тем лучше, — ответил он, закатывая рукава рубашки. — Вы нашли Сото? — Они были вместе, — сказал Кацумото, дернув головой в сторону паникующего Уехары. — Сото умудрился улизнуть, но его уже поймали. Скоро привезут. Забрав протянутые Чан Ву кожаные перчатки, Сын Хен лишь кивнул. Кацумото уловил посыл — пройдя мимо, он похлопал Сын Хена по плечу и вышел из холодильного цеха. Сын Хен посмотрел на подвешенного японца. — Ты гребаный педик! — заорал Уехара, в ужасе наблюдая за его приближением. Извиваясь на крюке в тщетных попытках освободиться, он кричал и проклинал стоящего перед ним Сын Хена, пока висел там, обездвиженный больше своей болью, чем веревкой. Как только он выдохся, Сын Хен преодолел разделявший их шаг, схватил мужчину за подбородок и заглянул ему в глаза. — Я собираюсь разобрать тебя на части. Кусок за куском. — Надеюсь, этот старый мудак сдохнет, так и не проснувшись, — процедил японец сквозь стучащие от страха зубы. — А ты подрочишь на его прах. Чувствуя, как под кожей закипает ярость, Сын Хен стиснул зубы. Как бы сильно его ни грызло желание убить ублюдка здесь и сейчас, он не позволил себе торопиться. Он хотел поработать над Уехарой вдумчиво и тщательно. Оттолкнув его лицо, Сын Хен подошел к столу, полному инструментов, необходимых для подобного рода встреч. Взяв болторез, он вернулся к висящему на крюке мужчине. Глядя в потемневшие от ужаса глаза, Сын Хен негромко произнес: — Давай начнем с пальцев ног и будем продвигаться вверх.***
Несколько часов спустя, покрытый кровью и испариной, Сын Хен сунул руку в карман брюк и достал пачку сигарет с зажигалкой. Устроившись на холодном стуле, он уперся локтями в колени и щелкнул кремниевым колесиком. Воздух холодильного цеха наполнился дымом. Глядя себе под ноги, Сын Хен рассматривал несовершенства белоснежного кафеля. Он закрыл глаза, вспоминая стерильность палаты, в которой лежал Шин Дже Иль, и услышал эхо звуков кардиомонитора. Сын Хен копался в собственных эмоциях, пытаясь понять, почему смерть двух японцев, причастных к покушению на жизнь Дже Иля, не принесла ему ни капли удовлетворения. Последние несколько дней гнева, не находящего себе выход, были тяжелым грузом, который Сын Хен с удовольствием нес на своих плечах. Бессонные ночи, сдерживание импульсов, вдумчивая внутренняя реорганизация, кипение на медленном огне. Каждая секунда, приближающая его к цели, казалось, имела смысл. Эти убийства должны были превратиться в кровавый дар, который Сын Хен желал преподнести Дже Илю. Но Дже Иль не торопился просыпаться. Делая затяжку, Сын Хен поднял взгляд. То, что осталось от Уехары, слабо покачивалось на стальном крюке над огромной лужей крови — всеми пятью литрами, которые когда-то поддерживали жизнь в том, что называлось человеком… За спиной шаркнула обувь. Все это время Чан Ву был таким неподвижным, что Сын Хен напрочь о нем забыл. — Хен, они здесь. Он промолчал. Сделал последний затяг, отправил окурок в полет. Мерцающий кончик потух, соприкоснувшись с кровью Уехары. Сын Хен услышал звуки приближающихся шагов. Несколько секунд спустя пара якудза втащили в холодильный цех не сопротивляющегося мужчину. Сото Масахиро. Сорокалетний лейтенант Кодо-кай, решивший вымостить себе дорогу к власти через убийство человека, который возглавлял главенствующий корейский синдикат. Ублюдок, едва не спровоцировавший войну между синдикатами из собственной прихоти. — Рад, что вы смогли присоединиться к нам, Сото-сан, — сказал Сын Хен, поднимаясь со стула. Японец не ответил, наградив его надменным прищуром. Мужчины потащили его к крюку, висящему рядом с остатками тела Уехары. Сото был так сосредоточен на собственном выживании, что заметил кровавое месиво, лишь оказавшись с ним нос к носу. Сын Хен позволил ему как следует насладиться инсталляцией боли и насилия. Он довольно быстро убедил Уехару, что никогда не бросает слов на ветер — японец действительно оказался разобранным на части. Кусок за куском. Пальцы, ступни, части его ног, его член, его яйца, пальцы рук, кисти. Куски были свалены в кучу, свернувшаяся кровь образовала вокруг них темно-красную липкую массу. В промежутках между линчеванием Сын Хен любезно уделил время гарниру — он использовал электрический ток, оставив следы ожогов на торсе Уехары, убедившись, что ублюдок прочувствовал все нюансы боли каждой молекулой своего тела. Электричество было мучительным — Сын Хен знал это по личному опыту, — но не оно убило Уехару. Вероятно, причиной смерти стала потеря крови. Или болевой шок. Но это не имело значения. Теперь он был мертв, висел, как кусок мяса, который скоро сделает местных свиней очень счастливыми. Сын Хен подошел к столу с инструментами и обернулся через плечо, услышав голос Сото. — Ты гребаное животное, — прошипел тот, с отвращением глядя на окровавленную тушу своего подельника. — Спасибо, полагаю. Выбрав нож для филе, Сын Хен приблизился к Сото и начал срезать с него одежду, не заботясь о том, была ли при этом порезана его кожа или нет. — Твой папочка еще не умер? — спросил якудза, пытаясь увернуться от ножа. Сын Хен вздохнул, начав избавлять мужчину от брюк, на что тот лишь рассмеялся. — Собираешься меня трахнуть? — Можешь болтать что угодно, — сказал Сын Хен, сдергивая с него лоскуты. — Но это не подарит тебе быструю и легкую смерть. Когда Сын Хен обошел его со спины, Сото напрягся. — Иди нахуй, гребаный педик. Сын Хен проигнорировал его. Он знал, что представляет собой реакция «бей или беги». Когда человеком руководит адреналин, его можно загнать в экстремальное состояние, в котором он способен выпрыгнуть из окна высотки, спасаясь от бушующего пожара. Но нынешняя ситуация обладала совершенно иным калибром. Возможно, сейчас японцем двигала гордость. Избавив Сото от остатков одежды, Сын Хен решил сменить тактику. Он отшвырнул ногой сваленную в кучу одежду и встал перед мужчиной. — Знаешь, — сказал он, разглядывая яркие татуировки, покрывающие торс и бедра японца, — альтернативой было бы послать пару мужчин, чтобы забрать твою милую маленькую жену и отвезти ее в теплое, тихое место с хорошей звукоизоляцией. Я бы попросил их прихватить с собой камеру, чтобы мы могли насладиться действием в прямом эфире. Четверо или пятеро подлых парней могут сломить такую хрупкую женщину максимум за час. Сото стиснул зубы, его нос сморщился от ярости и отвращения. — Ты, блядь, понятия не имеешь, через что она прошла. Якудза дернулся, обронив сдавленный звук, когда Сын Хен провел по его прессу лезвием ножа. Порез зарыдал несколькими каплями крови. — Жизнь несправедлива, Сото, — сказал Сын Хен, посмотрев на мужчину. — Мы с тобой знаем это лучше большинства. С ненавистью глядя в ответ, Сото загнанно дышал. Отчаяние и злость буквально сочились из его пор. — Ты прав, — сказал он наконец. — Но в таком случае я бы предпочел, чтобы ты проделал все это дерьмо со мной, а не с ней. Попытка Сото изобразить браваду ослабла из-за дрожи, сквозившей в его голосе — Сын Хен провел острым ножом по его груди, усиливая давление. На пути лезвия образовывались красные бусины. Набухая, они скатывались вниз по телам карпов, извивающихся на коже японца. — Что именно? — спросил Сын Хен, слушая тихие звуки страдания. — Ты хочешь провести несколько часов, подвергаясь групповому изнасилованию? Сото сглотнул. — Ты знаешь, что я имею в виду, Сын Хен, — выдавил он. Сын Хен промолчал, задумчиво повторяя режущие движения, пока покрытая татуировками бледная кожа мужчины не окрасилась в красный цвет, а голос не охрип от боли и слишком частого дыхания. Остановившись, Сын Хен вновь заглянул ему в глаза. — Скажи, оно того стоило? Поплывший от боли якудза одним лишь усилием воли заставил себя сфокусироваться. Его взгляд следил за кровью, стекающей по острому лезвию и собирающейся на кожаной перчатке Сын Хена. — Да, — заявил Сото с уверенностью человека, которого ожидал завтрашний день. — Этот старый сукин сын захапал себе весь Сеул, ведя себя как гребаный Манса Муса. Он всего лишь чертов полукровка, выползший из утробы корейской шлюхи… Послышался скрип кожи, и в следующий момент голова японца запрокинулась назад — кулак Сын Хена с треском врезался ему в лицо. Брызнула кровь. Тряхнув головой, Сото зарычал на Сын Хена, обнажив зубы, окрашенные в алый цвет. Едва сдерживая животное, пытающееся прорваться через кожу, Сын Хен спросил: — Помнишь, что я сказал тебе во время нашей последней встречи? — Катись в ад! — воскликнул Сото и плюнул ему в лицо. Закрыв глаза, Сын Хен вытер со щеки слюну, смешанную с кровью. Прекрасно. Убрав нож за пояс, Сын Хен вернулся к столу и взял маленький пузырек с желтоватой жидкостью. Он воткнул иглу шприца в мембрану. Слушая, как висящий на крюке мужчина выплевывает ругательства на японском, он набрал необходимую дозу химии, повернулся и нажал на поршень — с конца иглы сорвалось несколько крохотных капель. Сын Хен посмотрел на японца. — Я сказал, что в следующий раз оторву твое чертово лицо. Удовлетворенный ужасом, заполнившим распахнутые глаза, Сын Хен подошел к сопротивляющемуся мужчине и вонзил иглу ему в шею. Загнав поршень до упора, он отбросил шприц в сторону. Сын Хен принялся ждать. Эффект проявился меньше чем через минуту. Все мышцы Сото расслабились, лицо приобрело обреченную мягкость, язык перестал слушаться, с приоткрытых губ потекла окрашенная кровью слюна. Но взгляд японца оставался трезвым. Не желая давать ему больше времени на осознание ожидающей его участи, Сын Хен достал нож и полоснул его по лицу. С приоткрытых губ сорвался нечленораздельный звук. Он продолжил методично резать по периметру лица мужчины, вонзая лезвие под кожу, чтобы разорвать мембраны и ткани. Когда в руке Сын Хена оказалось достаточно свободной кожи, за которую можно было схватиться, он начал отрывать ее от плоти, одновременно скользя лезвием по внутренней стороне, разделяя живые ткани. Как мясник, освежевывающий животное. К тому времени, как он закончил, тело японца тряслось, кровь лилась с его изувеченного лица. Подняв маску из кожи, чтобы Сото мог видеть, Сын Хен заглянул ему в глаза. Из-за расширенных зрачков они казались абсолютно черными. В этот момент якудза напоминал ему ту рыбу, беспомощно глядящую на него с блюда, пока Кацумото пировал ее живой плотью. Чувствуя собственную дрожь, Сын Хен приблизил лицо к тому, что осталось от лица Сото. — Вот что случается с теми, кто покушается на его жизнь, — процедил он, чувствуя, как сдают нервы. Швырнув оторванную кожу на груду частей тела Уехары, Сын Хен сделал несколько шагов в сторону огромного парогенератора, чтобы перейти к главному акту. Он развернул шланг из нержавеющей стали. Аппарат уже был подключен. Все, что оставалось сделать, — это нажать на рычаг. Пар с тихим шипением вырывался на свободу. Чувствуя, как безумие медленно прогрызает мозг, Сын Хен натянул пару толстых перчаток и ухватился за конец шланга, подтягивая его к парализованному телу, которое отчаянно мычало, наблюдая за происходящим. Немая мольба в обезумевших глазах лишь подогрела сумасшествие и ярость Сын Хена. Под барабанный бой в ушах он раздвинул ноги мужчины. Не теряя времени, Сын Хен засунул шланг ему в задницу и выпустил пар. Задушенные онемением вопли были нечеловеческими. Кто-то выругался. Кого-то стошнило. Сын Хен не желал наблюдать за происходящим. Он оставил японца в таком состоянии, позволив пару сварить его внутренние органы. Мужчина продолжал выть, словно зверь, но Сын Хен не слышал его — мир пульсировал красным, зрение сузилось до размеров точки. Дезориентация. Дже Иль. Сын Хен коснулся груди — что-то выползало у него изнутри, что-то темное и горькое. Кто-то коснулся плеча Сын Хена, но он не обратил на это внимания. С головы до ног покрытый кровью, он покинул холодильный цех.***
Переживая последствия адреналиновой бури, Сын Хен откинул голову на подголовник. Мягкие кожаные сиденья сводили его с ума. Или, может быть, дело было в тревожных взглядах, которые бросал на него водитель через зеркало заднего вида. Но к его чести, он был более сдержан, нежели Чан Ву, который то и дело оборачивался на заднее сиденье. Сын Хен настойчиво игнорировал обоих. Их ожидала трехчасовая поездка до Сеула. Мерседес парил, словно на облаках, двигаясь по влажной от таящего снега дороге. В попытках позволить стереосистеме выбить из его головы все мысли о произошедшем на скотобойне, Сын Хен подобрался к медитативному состоянию настолько близко, насколько мог. Но вскоре звучащая музыка начала кислотой капать на нервы, так что после брошенного им короткого приказа салон наполнился тишиной. Ночь лишила реку Хан ее освежающих синих оттенков, но Сын Хену показалось, что вдалеке он увидел огни нескольких рыбацких лодок. Он закрыл глаза. Двигатель мягко урчал. Салон был слишком мал для трех человек. В нем едва хватало места, чтобы дышать. Сын Хен обнаружил, что жаждет его близости. Его голоса. Но в этом ему было отказано. Сын Хен не сопротивлялся и не боролся, он не мог. Казалось, он находится вне себя, не имея возможности контролировать собственное тело. С ним всякое случалось. Ему было все равно, переживал ли он холод, голод, боль или страх… Потому что даже страх притуплялся, превращаясь в безымянную, звенящую тишину, которая казалась совершенно безличной. Это были не его эмоции. Или его?.. — Хен, ты в порядке? Сын Хен открыл глаза. Свет пролетающих мимо фонарей выхватывал половину лица Чан Ву, обеспокоенно разглядывающего груду развалин, покрытых кровью. — Сказочно.***
Приняв душ и переодевшись, Сын Хен приехал в клинику и добрался до палаты Дже Иля, где устроился в углу в одном из пары глубоких кресел. За окном бесшумно и густо валил снег. Огни Сеула подсвечивали потолок темной комнаты, пока Сын Хен думал и ждал. Какое-то время все, что он делал, это прислушивался к звукам кардиомонитора и шелесту аппарата ИВЛ, наполняющего воздухом легкие Дже Иля. Сын Хен никогда бы не подумал, что будет уделять столько внимания дыханию спящего, каждому его выдоху, а затем мгновению тишины, которое позволяло усомниться в продолжении цикла. Эта тишина ощущалась как самая маленькая из смертей, прежде чем следующий, контролируемый аппаратурой вдох, возвращал спящего к жизни. Сын Хен почувствовал жжение в слезных каналах. Сцепив пальцы в замок, он беспомощно смотрел на мужчину, которого любил большую часть своей жизни.***
Покинув госпиталь, Сын Хен отмахнулся от охраны и направился в небольшой парк, окруженный клеткой из бетона и стекла. Снег становился таким густым, что налипал на ресницы, и Сын Хену приходилось постоянно моргать. Отряхнув деревянные рейки, он сел на скамейку с большой чашкой кофе в руке и откинулся на спинку, рассеянно уставившись в пространство. Покрытый снегом город медленно просыпался. Сын Хен сидел, опустив голову, пока растущее число прохожих не сообщило ему о приближении утреннего часа пик. Наемные работники целеустремленно шагали по тротуарам, чтобы начать свой долгий рабочий день, не обращая внимания на члена джондал, с головы до ног одетого в черное. Это была жизнь Сын Хена, но на самом деле он ее не выбирал. Правда заключалась в том, что у него никогда не было шанса стать одним из тех офисных работников, которые теперь проходили мимо и у которых обязанностей было больше, чем куча бумаг, громоздящихся на их столах. У родителей Сын Хена не было денег, которые понадобились бы ему для обучения в колледже. Не говоря уже об университете. С другой стороны, какой смысл поступать в университет, если ни одна компания никогда не наняла бы пэкджона для чего-то большего, кроме уборки своих офисов? Конечно, Сын Хен мог бы выбрать низкооплачиваемую работу, но тогда ему все равно пришлось бы работать под началом босса джондал, поэтому он выбрал кратчайший путь и без лишних споров присоединился к мафии, работая в единственном бизнесе в Корее, где действовала политика найма меньшинств. Все эти годы он был беззаветно предан Шин Дже Илю, шел на любые жертвы, которых от него требовали. У него не было роскоши в виде свободного времени, он никогда не ездил в отпуск. Даже его старый дом был превращен в место для обучения новых членов организации. Он убивал за Шин Дже Иля, когда это было необходимо, надежно хранил его секреты. Но он никогда не жаловался. Потому что был рад взять на себя хотя бы часть груза ответственности, взваленной на плечи этого невероятного, амбициозного, ослепительного мужчины. Мужчины, который практически вырастил его… Сын Хен вздохнул, прогоняя внезапный укол одиночества. Когда проходящая мимо него толпа стала сгущаться, Сын Хен поднес к губам стаканчик и залпом проглотил остатки остывшего безвкусного кофе. Избавившись от стаканчика, он встал, стряхнул с себя снег и медленно побрел в сторону машины. Когда в его измученном от недостатка сна мозге сформировался план на предстоящий день, во внутреннем кармане пальто зазвонил телефон. Вытащив его, Сын Хен увидел на экране имя Сон Ву. Не позволяя себе надеяться, он ответил на звонок. — Говори. Ответ заставил его запнуться на полушаге. Повисшую тишину нарушала лишь гремящая в ушах кровь. Сын Хен побежал.***
Дже Иль подавил желание закрыть глаза и отдаться наркотической дремоте. Вполуха слушая занудный бубнеж медиков, он пытался заставить себя мыслить яснее, но голова, казалось, была набита ватой. Не говоря уже о горле, саднящем после удаления дыхательной трубки. Врачи сообщили, что он почти пять часов пролежал на хирургическом столе, и что лишь уровень его физической подготовки позволил ему выжить. Дже Иль предположил, что его девиз «отдохнем на том свете» тоже внес свою лепту — список нерешенных дел, которые ему еще нужно было сделать, был настолько длинным, что им можно было бы пополнить запасы в магазине обоев. И во главе этого списка стояло желание увидеть одного единственного человека. К слову, какого черта Сын Хен так задерживался? Попытавшись поднять голову и возмутиться, Дже Иль потерпел неудачу. Он недовольно вздохнул. Сын Хен должен сегодня же обеспечить ему амбулаторное лечение, потому что Дже Иль, черт возьми, не собирался оставаться в госпитале до Второго Пришествия. Кроме того, ему сообщили сегодняшнюю дату — он скорее согласится на эвтаназию, чем станет встречать новогодние праздники в этой стерильной палате, набитой жужжащим над ухом персоналом. Нет, покорнейше благодарю. — Сожалею, но это вынужденные неудобства, — ответил один из врачей, и Дже Иль мысленно простонал, поняв, что рассуждал вслух. Не быть ему шпионом. — Не больше десяти минут, — сказал другой мужчина кому-то снаружи. — Господин Дже Иль пока слишком слаб, ему необходим отдых. — Спасибо, — ответил знакомый низкий голос, придавший Дже Илю сил. Он повернул голову в сторону закрывшейся за медиками двери. Даже если бы вся труппа Национального театра Кореи решила выступить перед его кроватью, все, что он увидел бы, — это запыхавшегося молодого мужчину, стоящего там и пялящегося на Дже Иля со странным выражением на бледном лице. Дже Иль улыбнулся. Тот факт, что Сын Хен примчался к нему, будто на крыльях, согревал сильнее, чем здешняя система отопления, явно настроенная таким образом, чтобы пациенты почувствовали себя гостями чимчильбан. За минусом изможденного вида его преемник выглядел просто потрясающе в черном деловом костюме и тяжелом зимнем пальто. Вся его одежда слегка блестела от растаявшего снега. На месте была и обычная хмурость в обертке из степенной элегантности, которая придавала Сын Хену более зрелый вид. Дже Иль всегда считал, что его место, скорее, на подиуме, нежели в захудалом подбрюшье преступного мира в роли боевика джондал. — Сын Хен, — хрипло промурлыкал Дже Иль. Его голос все еще был таким слабым, что ему пришлось с трудом сглотнуть, чтобы продолжить, и этой секундной заминки Сын Хену хватило, чтобы вперить в него огненный взгляд и разразиться тщательно контролируемым потоком гневных слов. — Ублюдок. Ты оказался единственным раненым из всей этой гребаной шайки, которая тебя охраняла. Четверка тупых безруких джопок, которые даже не знают, как пишется слово «хуй», справились лучше, чем всемогущий Шин Дже Иль. Кто, черт возьми, тебя обучал? Принцесса Турандот? И она сказала тебе, что самовлюбленные щеголи не истекают, блядь, кровью, или это была одна из тех умных идей, которые каждый день возникают в твоем усохшем от старости мозге? Нет, я полагаю, это произошло потому, что ты чертовски крут, чтобы брать для охраны больше людей. Потому что многочисленный эскорт — это только для изнеженных слабаков, а не для несравненных стареющих пижонов, происходящих из древнего рода безрассудных японских воинов. От рвущегося наружу смеха Дже Иля спасали лишь рассыпанные по телу очаги боли. Это было на грани фантастики — слышать, как ярость Сын Хена выражается в этой неуважительной тираде, произнесенной едва ли не шепотом. Покой пациентов из соседних палат был сохранен исключительно благодаря вежливости Сын Хена, которая явно претерпевала неслабое испытание. А то, как мужчина дрожал, пытаясь взять себя в руки, было настолько до нелепости очаровательно, что сердце Дже Иля забилось быстрее — кардиомонитор предал его, наполнив палату частым пищанием. Сын Хен бросил на аппарат хмурый взгляд. — Иди ко мне, — пробормотал Дже Иль, протягивая руку и заставляя при этом дребезжать все провода и капельницы. Сын Хен смотрел на руку так, словно она вот-вот его укусит, а Дже Иль терпеливо ждал, когда он примет предложение мира. Наконец, сильные пальцы сомкнулись на его пальцах, но Сын Хен опустил голову, виновато уставившись в пол. Дже Иль потянул его на себя и — на-а-адо же — это простое действие потребовало от него прямо-таки титанических затрат энергии, которая стремительно опускалась ниже приемлемого уровня. Мысленная пометка: пулевые ранения и кома — зло. — Давай, не заставляй меня умолять, прямо сейчас у меня нет на это сил, — тихо сказал он, задыхаясь от всех противоречивых эмоций, которые грозили захлестнуть его. Потребность заключить этого прекрасного мужчину в свои объятия была наиболее подавляющим из его чувств. Сын Хен поднял голову, боль и гнев все еще горели в его вишневых глазах, но Дже Иль видел в них куда большее. Эмоции, которые он не мог толком разобрать, настолько тесно они были переплетены. Эмоции, из-за которых его сильный, гордый преемник выглядел потерянным и уязвимым, как маленький ребенок. — Прекращай, ты меня убиваешь, — прохрипел Дже Иль, и дернул его на себя так сильно, как мог. Вышло не особо продуктивно, но Сын Хен поддался — он навис над Дже Илем, удерживая свой вес на вытянутых руках, и поддался снова, когда его притянули ближе. Дже Иль закрыл глаза, вдыхая знакомый аромат одеколона и радуясь тяжести на груди. Эта близость на все сто процентов стоила усилившейся боли, которую он ощутил. Его руки немедленно поднялись выше, чтобы обнять Сын Хена. Пальцы беспокойно заскользили, поглаживая мягкие черные волосы, сильные руки и напряженную спину, которая медленно расслаблялась в его хватке… пока огромное тело не задрожало над ним. Глядя в потолок, Дже Иль проглотил застрявший в горле ком. — Не нужно, Сын Хен, — прошептал он. — Все хорошо. — Я боялся, что вы… — пробормотал Сын Хен, уткнувшись лицом ему в плечо. — Знаю, — ответил Дже Иль, не прекращая успокаивающих движений своих рук. — Прости, что напугал. Это все моя беспечность. Сын Хен приглушенно проворчал: — Держу пари, черт возьми. Дже Иль не смог сдержать улыбки. И не смог промолчать. — Ты скучал по мне? Сын Хен вскинул голову, чтобы наградить Дже Иля возмущенным взглядом, а после снова спрятал покрасневшее лицо в изгибе его шеи. Жар дыхания обжег кожу, когда Дже Иль услышал нечленораздельный ответ. Игнорируя боль, он засмеялся и прижался губами к виску Сын Хена. — «Очень сильно» — это как? — лукавым тоном спросил он. Сын Хен лишь зарычал в ответ, но этого было достаточно. Несколько минут спустя Сын Хен оторвался от него, вытирая глаза, и тихо заявил: — Вы горячий. Казалось, рядом с Дже Илем он никогда не мог придать своему голосу достаточную силу, чтобы говорить громко. Интригующая черта для такого крупного мужчины. — Ты тоже, — ответил Дже Иль, когда его ладонь провокационно прошлась по бедру Сын Хена. — Обожаю, как ты выглядишь в костюмах. Сын Хен не выглядел впечатленным. — Я говорю, что у вас жар, — заявил он, снимая с себя промокшее пальто. — А я тут пытаюсь разрядить обстановку флиртом… Отбросив пальто на ближайший стул, Сын Хен прикоснулся ко лбу Дже Иля внешней стороной ладони. — …но, кажется, не выходит, — разочарованно пробормотал Дже Иль. — И? Каков вердикт? Это серьезно? — Он выжидающе вздернул бровь и самым нахальным тоном заявил: — Потому что, если уж быть до конца откровенным, причиной моей лихорадки являешься ты. Сын Хен опять покраснел. Боже, как же ему нравилось дразнить этого угрюмого мужчину. Снимая пиджак, Сын Хен смущенно опустил голову, но подхватил волну Дже Иля. — В таком случае, полагаю, я должен попытаться разобраться с этим. — Пожалуйста, проведи тщательный осмотр, — сказал Дже Иль, всеми силами стараясь вывести Сын Хена из себя. — Могу поклясться, что с каждой секундой мне становится все хуже. Закатывая рукава рубашки, Сын Хен повернул голову к окну и задумчиво уставился вдаль. — Как только раны немного затянутся, я в вашем полном распоряжении. Дже Иль неслышно усмехнулся. — Слишком долго ждать, черт возьми, — заявил он, кряхтя от боли и пытаясь сеть выше. — Я тут не молодею. Скажи врачу, чтобы выписал меня как можно скорее. — Нет, — твердым тоном заявил Сын Хен и подтащил кресло ближе к кровати. — Вы останетесь здесь на весь период восстановления. Дже Иль сделал все, что в его силах, чтобы выглядеть возмущенным, но это было сложно — устроившись на краю кресла, Сын Хен уперся локтями в бедра и осторожно взял его за руку. — Ты научился спорить со мной, мальчик? Выполняй приказ. — Отказано, — ответил Сын Хен. Подавшись ближе, он опустил голову к руке Дже Иля и, не сводя с него глаз, нежно поцеловал внутреннюю сторону запястья. Этот жест всегда был фаворитом Дже Иля. Не дыша, он наблюдал, как губы мужчины скользнули по его коже, прикосновение заставляло его таять. Сын Хен умел быть обескураживающе нежным. Дже Иль замер. Ах да, он здесь злится, вообще-то. — Позови врача, — упрямо приказал он. — Живо. Касаясь губами его запястья, Сын Хен покачал головой. — Очаровательно, — проворчал Дже Иль, подставляя руку под поцелуи. — Всего четыре дня в коме, и я лишился власти. В таком случае я ожидаю соответствующую компенсацию. Уголок рта Сын Хена дернулся в подобии улыбки, и он потерся щекой о ладонь Дже Иля. — Вы самая яркая причина слухов, связывающих джондал со взятками и шантажом. — Эти слухи так же верны в отношении политиков, полицейских, бизнесменов, врачей и государственных служащих. Это по-корейски, — заявил Дже Иль. Не переставая касаться его руки губами, Сын Хен закрыл глаза. Дже Иль знал, что физический контакт был слабостью Сын Хена. Ему нравилась простота прикосновений. Он жаждал этого даже больше, чем острых ощущений от секса. — О чем ты думаешь? — прошептал Дже Иль. Посмотрев на него, Сын Хен пожал широкими плечами. — Просто пытаюсь прикинуть в голове стоимость своих активов. — И? — спросил он, пощекотав пальцем подбородок Сын Хена. — Есть что-нибудь достаточно ценное, чтобы заплатить за мое добровольное сотрудничество? Сын Хен медленно улыбнулся — настоящей, честной улыбкой, которая, казалось, растопила его суровую внешность. Дже Иль поймал себя на том, что смотрит на него с восхищением. Бледный и задумчивый, Сын Хен был греховно красив. Но когда он улыбался, становился просто сногсшибательным. — Возможна ли оплата натурой? — спросил Сын Хен. Дже Иль улыбнулся ему в ответ. — Это единственный вид валюты, который мне интересен. — Его глаза оценивающе скользнули по телу Сын Хена, заставив мужчину вздрогнуть, как от прикосновения к обнаженному члену. — А теперь поцелуй меня. Легкая, почти интимная улыбка на этих твердых губах была единственной наградой, в которой нуждался Дже Иль. Поднявшись с кресла, Сын Хен склонился над ним и едва успел коснуться губами его губ, когда дверь в палату открылась. — Боюсь, время вышло, — авторитетным тоном заявил врач, нарушая их уединение. — Господину Шин Дже Илю пора отдыхать, — сказал он и обратил свое внимание на Сын Хена, который вернулся в кресло и смотрел на него через плечо. — А вам придется навестить его завтра. Сын Хен кивнул, молча соглашаясь с требованием врача, и посмотрел на Дже Иля. Он вновь выглядел таким же разбитым, как в первую минуту своего появления в палате. Перед Дже Илем сидел мужчина, которого он любил, и он не собирался пускать ситуацию на самотек, не собирался позволять какому-то старому ворчливому, потерявшему страх докторишке заставлять его сильного, умного, компетентного Сын Хена чувствовать неловкость и одиночество. Никто не смеет смотреть на Сын Хена свысока. Не в его смену, черт возьми. — Сидеть, — приказал Дже Иль, когда Сын Хен начал подниматься с кресла, и взглянул на врача. — Скажите, любезный, как много вы знаете о членах джондал и их склонности к взяткам? Сын Хен неслышно рассмеялся, опустив голову. И черт возьми, Дже Иль был готов купить весь этот проклятый госпиталь, лишь бы иметь возможность и дальше видеть Сын Хена счастливым.