Костер

- Как думаешь, куда нас все это заведет? Робкое пение ночных цикад сплетается в чарующую мелодию с немощным треском пылающего хвороста, что сгорал дотла в своем долге. Долге, что не терпел предательства и трусости. Долге позаботиться о людях, оберегая от тьмы и холода, обрекшего его на тяжелую ношу ответственности за жизнь беспомощных. И вверившими дровишкам эту миссию были двое Серых Стражей, что в своем долге сгорали также, как и эти хрупкие сучки. Жертвенно, самоотверженно, без остатка. Единственные выжившие Стражи Ферелдена, что были вынуждены принять на свои плечи ответственность такой тяжести, с которой должны были столкнуться еще очень нескоро. - О чем ты? – эльфийка хмурит брови в замешательстве, медленно оторвав свой взгляд от трепыхания языков пламени и переводя его на рядом сидящего Алистера. Тот, пересекнувшись взглядами с Лафри, тушуется и вновь отворачивается к костру. Глубокая ночь давно окутала своим ночным полотном их маленький лагерь, ставший для отряда местом ночлега, отдыха и откровений. Здесь утомленные долгими путешествиями скитальцы могли вздохнуть с облегчением и набраться сил к следующему дню, что снова будет пропитан великими свершениями и рисковыми схватками, каждая из которых в силах отнять чью-либо жизнь лишь одной шальной стрелой или пропущенным по неаккуратности ударом меча исподтишка. Благо, до сей поры им еще не доводилось никого терять. Каждый из них не раз возвращался раненным или истекающим кровью – доказательством тому оставались шрамы, что своей росписью навечно закрепляли подлинность сражений за их обладателями. У обоих Лафри с Алистером этих нитей хроники войны по всему телу было далеко не по одной. Но, к счастью, прямо сейчас почти ничего не грозило появлению на юных телах новых рубцов. Ночь была тихой и ясной, что благоговело расслабленной обстановке, поэтому коротали свою ночную вахту двое Стражей не за подозрительным вглядыванием темноту, а за приятной компанией друг друга, но все же не забывая держать ухо в остро, заботясь об отдыхающих спутниках. - Ну, ты и я, мы вдвоем. Наши чувства... я про это. – судорожно пожимая плечами, юноша лепечет как-то невпопад, волнуясь из-за темы, которую сам же и поднял. Он делает глубокий вдох, решив, что строит свою речь слишком сумбурно, что его совершенно не устраивало. - Ягодка, ты же знаешь, что я люблю тебя… Верно? – последний гласный ломается в голосе Алистера также, как и взвизгнувшая в костре ветка под воздействием пламени, будто подав знак. Этот юноша никогда не отличался красноречием, как он мог сам о себе судить, - всегда проще было оставаться в роли легкого не подъём приятеля, демонстрируя дружелюбную в своем легкомыслии натуру. Потому подобные серьезные разговоры давались ему... не сказать, что тяжело, но как-то неказисто. Но Табрис с предубеждениями Алистера о самом себе не могла согласиться. Ей нравился юморной, временами придурковатый характер парня. Нравились его глупые шутки и неуклюжее очарование, порой граничащее с чем-то наивным, не обремененным невзгодами, окружающими их. Таким был Алистер в момент их знакомства. Однако цени эльфийка своего верного спутника только за его сияющую сторону, которую дозволено видеть всем вокруг - стадия их отношений так и осталась бы на отметке «интереса». Быть чуткой, проницательной, но вместе с тем заботливой - этому ее научил отец, что таким же образом обращался со своей возлюбленной - Адайей. И даже если в большинстве своем дочь этой контрастной пары взяла от мамы, повзрослев бойкой и своенравной девушкой, знающей себе цену, то ту часть своего характера, что руководствовала ею в делах любовных... младшая Табрис ненароком реплицировала с Цириона. То, как отец обращался с ее мамой, всегда поддерживал, старался понять и принять и всегда оставался для Адайи не только мужем, но и лучшим другом, что с ней и в радости, и в горе — это было достойным примером для подражания. Поэтому сейчас Лафри не отмахивается от меланхолии своего возлюбленного, когда маска непоколебимости трескается на его лице. Лишь движется ближе к парню, мягко укладывая ладонь на его плечо в жесте поддержки, и совсем немного ликует в душе оттого, что ей дозволено видеть иную, неуверенную и переживающую, но такую искреннюю сторону Алистера. - Что тебя тревожит? Ты можешь рассказать мне. – Табрис не настаивает, но четко дает понять, что она готова к любому разговору, каким бы нелицеприятным он не представлялся самому Алистеру. Оглянувшись, на дне холодных сапфировых глаз эльфийки юноша находит невероятную теплоту, которой бескомпромиссно веришь. В голове его мелькает мысль, что, возможно, именно эта теплота подсознательно влияет на каждого, с кем имеет дело Табрис. Что именно из-за всеобъемлющей теплоты бывшие враги становятся друзьями, как тот антиванский эльф; что даже самые кичливые подлецы тают и мякнут, как та невыносимая болотная ведьма; что любой несчастный обращается именно к этой, на вид, грозной и отчужденной эльфийке, за помощью, интуитивно понимая, что эти теплые глаза его поймут и помогут с каждой проблемой. И эти глаза легко влюбляют в себя таких наивных дурачков, как Алистер, заставляя впервые в жизни испытывать столь сильные чувства к девушке, кажущейся столь далекой от банальщины вроде романтики и любви. И ведь Табрис действительно думала, что ей нет дела. Не после того, что она пережила в эльфинаже. Не после того, что человек сотворил с ней, ее сестрой и эльфами, которых она знала и которыми дорожила. - Я боюсь потерять тебя. – наконец, собравшись с мыслями, Алистер глубоко вздыхает и шепотом произносит самое трепетное, что таилось в его душе. Табрис как будто не была готова к такому выводу после столь долгой подготовки. - Ал... – вздохнув, эльфийка даже оторопела. Она умела находить нужные слова даже в самых безнадежных ситуациях. Умела убеждать, утешать и даже угрожать, если того требовали обстоятельства. Но лгать Лафри не умела. Особенно открытым нараспашку душам. Заметив понурость эльфийки, Алистер прекрасно понимал, чем вызвана ее растерянность. Понимал, что Лафри - не та, кто будет кормить его пустыми обещаниями о сохранении жизни, победе, счастливом будущем. Она не станет клясться в том, в чем никто из них не властен. Да и он не тот, кто был бы рад услышать подобную лесть. Уже не тот. - Я... Я тоже боюсь. – также тихо и откровенно прозвучало ее голосом. И он знает, как сложно ей сознаться в собственной уязвимости. Понимает немой посыл, заложенный в сжатии затертых мозолями пальцах на его плече. И почему-то Алистера намного больше успокаивает понимание того, что пребывает он во тьме бездны не один, чем если бы руку помощи ему протягивали из светлой, но столь далекой расщелины. - Предположим, что нам все же удастся пережить все битвы, мор, полчища порождений тьмы и, о, Создатель, даже сразить архидемона, испытав небывалый триумф. Все восхваляют нас, при жизни причисляют к лику святых наравне с Андрасте и, конечно же, воздвигают памятники, в каждом из которых все более и более отдаляясь от истины, что однажды я отращу бороду по пояс, а ты - хвост ящера. - Ну, предположим. – сдержанно хихикнув, как будто пытаясь скрыть свою любовь к тривиальному юмору Алистера, Лафри щурит глаза, но пытается удержаться за суть их разговора. – Так? - И это я еще не упомянул о том, как с поле битвы нас будут выносить на руках, пронося над головами, ведь живым легендам... - Алистер, я поняла. Мы - герои. – и все же ей приходится прекратить сей поток разыгравшейся комедии спутника. - И к чему ты все-таки клонишь? Поняв, что бдительный ум Табрис ему не усыпить, Алистер вздыхает, все же стряхивая всю свою спесь. - Что будет после этого? – проносится серьезно, откровенно. - ...Тебе нужен подробный план действий на ближайшие 10 лет? Ал, я не думаю... - Эрл Эамон выглядит уверенным в том, чтобы посадить последнего Тейрина на трон. То есть, меня. – наконец изрекает самое главное, что так глупо тревожило сердце даже сильнее, чем смерть в пасти архидемона или расчленение на кусочки от лап порождений тьмы. - Ты все еще боишься выдвинуть свои права на престол? – Табрис предполагает, прекрасно осведомленная о тревогах Алистера. Они уже много раз обсуждали то, к чему они, как Серые Стражи, не должны были быть причастны – политику. Грязный, ядовитый, вяжущий своими интригами клубок змей. И Лафри была бы рада встать на сторону спутника, поддержав его нежелание ввязываться в этот ворох заговоров. Но каждый раз они приходили к одному выводу – лучшей кандидатуры, чем Алистер, во всем королевстве не найти. Оставлять трон в руках узурпатора Логейна было категорически нельзя. Анора, хоть и зарекомендовала себя, как мудрого правителя еще при живом Кайлане, однако также не в силах была стать доверенным лицом, при котором что бы возможным расслабиться и не ожидать ножа в спину, зная ее близкородственные узы с так называемым «регентом». И потихоньку, маленькими шажками, но Алистер принимал эту реальность – по крайней мере, Лафри так казалось. Но если для полной решительности им предстоит еще раз поднять эту тему… То эльфийка готова терпеливо выслушать и поддержать Тейрина вновь, успокоив и еще больше укрепив его уверенность в себе. Однако ее удивило то, что в этот раз она оказалась не права. - Я…. Нет, не боюсь. Ни самого титула «король», ни ответственности. – твердо заявляет Алистер, помотав головой и уперев взгляд в огонь перед ними. Лафри на мгновение показалось, будто то было не озорное отражение в зрачках - ярко горели сами глаза юноши. - Я много размышлял о твоих словах после встречи с Голданной. Ты была права, когда сказала, что мне пора остановиться, взять свою судьбу в собственные руки и перестать ожидать, что кто-то другой решит все за меня. Поэтому теперь я уверен, что смогу стать королем. Возможно, я несколько хуже разбираюсь в политике, чем Анора или Эамон, но я знаю, что нужно делать. Да и… всему ведь можно научиться, верно? Но что более важно – более такая судьба меня даже не пугает. – гордо ухмыльнувшись, пальцы Алистера сжимаются в кулак, словно физически ощущая скопившуюся в ладони силу духа. - Дико осознавать, что без тебя я бы никогда этого не понял. Но я хотел поговорить о другом. Потушив пламя взгляда о землю, Алистер медленно устремляет его на Лафри, оставив на дне янтарных радужек лишь меланхоличную дымку былого огня решимости. - Понимаешь... Мор для нас обоих скоро закончится, победой ли или... смертью. Но этот рубеж однажды будет нами пересечен и останется в прошлом. Но если я стану королем... Я буду им еще много, много лет. Ровно до того момента, пока скверна в крови не возьмет свое. - ...Понимаю. – в растерянном сознании эльфийки медленно рождается осознание, к чему именно ведет ночное откровение. - И я не могу единолично решить то, что касается нас обоих в равной степени. И сердце сжимается с небывалой силой, разнося импульсы боли до кончиков пальцев. Пронзенная этим током, бледная ладонь медленно соскальзывает с плеча Алистера. - Что же будет с нами, когда я унаследую престол? Тихий треск капитулирующих под натиском жара сучков давит на заостренные эльфийские уши. Будто невидимые сплетники, они обращают внимание на главную проблему, вымещающую кислород своими тягучими, затхлыми вопросами. Сегодняшней ночью костер - их главный свидетель, советник и судья. - Ну да, королевой я стать не могу. – горькой усмешкой, с сухих губ срывается истина. - Не можешь... – также обреченно прозвучало осевшим голосом Алистера. - Как бы сильно я сам этого не желал. Комок гадости подкатывает к горлу, заставляя напряженно сглотнуть. Это снова происходит. Только теперь намного больнее, чем презрительные взгляды, безмолвно указывающие твое место у грязи мутных луж. Намного больнее, чем таскание за уши от людских господ. Намного больнее, чем поток уничижительной брани, по абсурдному лживо конфликтующей с нежеланными, пошлыми взглядами. И Лафри хотела думать, что она уже давно привыкла к несправедливости этого жестокого мира. Хотела думать, что характер ее закалился достаточно, потому что каждый день ее жизни — это бесконечная борьба. Борьба ее эльфийского народа за честь, за жизнь, за свободу, за право быть услышанными. Борьба за простое счастье... всегда давалась сложнее всего. Потому что хрупкое счастье - самое личное, самое интимное и дорогое, что может быть у измученной души. Чувство счастья — это единственное, что может дать возможность испытать спокойствие и трепет даже самому холодному и зачерствевшему сердцу. Ничто и никогда не давило на ее сознание сильнее, чем тихий треск огня в данный момент. - Ягодка, – сжалившийся голос Тейрина возвращает эльфийку в реальность, где она только сейчас осознает, как сильно склонилась ее голова, отягченная столь тяжкими мыслями, - прошу, посмотри на меня. Он аккуратно проводит ладонью по дорогим сердцу кудрявым локонам к заостренной линии челюсти. И, пожалуй, ласковые прикосновения возлюбленного – это единственное, чему может беспрекословно повиноваться Лафри. Она поднимает глаза, и во взгляде ее таится нечто запуганное и отчаянное. Нечто столь инородное и чужое для ее взгляда, обычно выражающего уверенность и стойкость. Оно являет себя в залегших под глазами напряженных морщинках. Подчеркивается тенью от выступающей надбровной дуги, что глушит яркость сиреневых радужек. А оранжевый отблеск костра заменяет собой черноту зрачков, крича о тревоге, что плещет несдержанным фонтаном в ритм импульсов сердца. - Мне тоже не просто об этом говорить. И я правда хотел бы, чтобы вновь это оказалось не более, чем мое необоснованное волнение… Но, когда я унаследую престол, у всех начнут возникать закономерные вопросы о нас с тобой. Поэтому, пока у нас еще есть время, я считаю будет целесообразнее обговорить и подумать обо всем сейчас. - Алистер напряженно поджимает губы, смотря с такой теплотой и заботой, аккуратно поглаживая впалую от усталости щеку. Лафри никогда не была дамой в теле. С очерченными физическими нагрузками и частыми тренировками мышцами, но худощавой, сухой. Должно быть, последствия не самой роскошной, мягко говоря, жизни в эльфинаже. Однако с начала их скитаний по всему королевству в поисках союзников Стражей, Алистер мог только наблюдать, как с каждым днем Табрис становилась все более острее в лице, в фигуре. Постоянные сражения невольно наращивали мускулатуру до этого не воевавшей девушки, однако параллельно с этим стресс от постоянного груза ответственности выедал плавность ее силуэта. И если поначалу это не бросалось в глаза, да и, откровенно говоря, не особо его волновало, то теперь он жалеет, как много возложил ответственности на ее плечи. А ведь из них двоих – именно он старший Страж… Но после потери Дункана и всего ордена, что стал для него домом, Алистер не мог мыслить трезво. Не мог думать ни о чем другом, кроме поглотивших его горя и сожалений. И вот так, задним числом, лидерство в их постепенно разрастающемся отряде перешло Лафри. Она вела, она руководила, она помогала, заручалась поддержкой и вела переговоры, составляла дальнейшие планы, куда им держать путь на следующий день. Каким же кретином он был, оставив Табрис один на один со всеми трудностями лидерства. - …Может случиться так, что у нас и не будет будущего. Нет, оно будет. У тебя, у меня… Но не у нас. Думать о том, к чему так настойчиво вел Алистер, до последнего не хотелось. И Лафри соврет, если скажет, что до этой злополучной ночи у нее даже мысли не мелькало по этой теме. В конце концов, она привыкла всегда слишком много думать. Просчитывать, размышлять, планировать. И во благо было то, что мысли были способны быстро перетекать в действия. В условиях смертельного боя иначе быть не может: замешкаешься на секунду – и можно начинать собирать себя по косточкам. Но когда в вычисления этого уравнения пробирается переменная в виде эмоций, коэффициент скорости принятия активных действий уходит в минус. Отрицание приводит к избеганию – желание решать задачку решительно пропадает. Как часто она попрекала Алистера за то, что он позволяет сиюминутным чувствам распоряжаться его жизнью? Как часто наставляла его, говоря, что порой необходимо отключать эмоции и принимать решения холодной головой? «Нужно оценивать обстоятельства трезвым сознанием, смотреть на вещи не помутненным взглядом и отчетливо видеть положение последствий таким, какое оно есть.» И Лафри искренне верила в эту догму, следуя которой проживала отведенное ей время. А теперь, внезапно осознав себя в положении, когда они с Алистером поменялись ролями «разума» и «сердца», Табрис понимает, насколько ей страшно. Ей не было так страшно даже в день той трагедии, что должна была стать ее свадьбой: потому что, даже несясь напролом через все чертово поместье эрла с украденным мечом наперевес – в ее душе была крепкая уверенность в том, по какому сценарию она следует. Крепкая уверенность в том, что ее ждет за очередной открытой дверью. Крепкая уверенность о том, что она убьет каждого, кто встанет на ее пути. Сейчас Лафри ощущала, как опора из-под ее ног ускользает, сбрасывая в пучину неопределенности. - Лаф…? - И ты предлагаешь закончить на этом? – голос ее пропитан сталью, однако остекленевшие глаза выдают притворство голоса моментально, пронзая острее, чем самые усердно заточенные копья. До этого момента Алистер и помыслить не мог, что привычно спокойная и хладнокровная Табрис способна на такой взгляд. Неумолимо проигрывая под натиском испепеляющего пламени, хрупкие веточки хнычут, испуская ввысь свои тлеющие пепельные слезы. Лафри хотела бы последовать их примеру – в последний раз взмыть в бесконечность ночного неба горящей искрой, а после раствориться в холоде ночи, не успев упасть наземь. Хотела бы прямо сейчас вскочить с места, прервав диалог. Сбежать, скрыться от подступающей истины, будто это решит все проблемы. Но закатывать истерики было не в ее характере. Строгий ум даже в такой ситуации заставлял до конца оставаться стойкой, осознавая, что каждое дело, каждый разговор должен быть доведен до конца. - Я понимаю, Лафри. Я знаю, – объясняется Алистер, страдальчески вздохнув. – Но это… не будет ли так правильней? Как король, я должен буду оставить наследника. Это вопрос не только долга, но и… здоровья. Ты знаешь, что Стражи до старости не доживают. По той же причине, нам не рекомендуется заводить детей, даже если кровь осквернена только у одного родителя. А если оба родителя – Стражи… Это еще больше рисков. И поэтому мне нужно будет найти жену, королеву. Меня отнюдь не греет эта мысль, но это мой долг. К тому же, ты… - Эльф. – фыркает Табрис, заканчивая нелицеприятную мысль. Обхватывает руками колени, упирая их в грудину. Сама того не замечая, стойкая и крепкая по привычке фигура складывается в неуютный комок. Больше она не смотрит на Алистера – только прожигает роговицу глаз в жарком дыму костра. – Можешь не продолжать, я поняла. Я бы все равно не согласилась рожать тебе ребенка, не беспокойся. – хоть и правду молвили ее уста, все равно нотка обиды сочилась в голосе. Эльфийка бросила попытки понять, чем конкретно это было вызвано – слишком много потенциальных причин. - …ты все это будешь видеть. Я не хочу заставлять тебя через это проходить, ягодка. – все же завершает свою мысль Алистер, уставившись в багровую макушку, которую только и оставалось созерцать пытливому взгляду. Наступает тягучая, неуютная тишина. Алистер выложил все карты на стол, сказал все, что он только мог сказать. Теперь оставалось лишь ожидать ответа Табрис. Короткие блондинистые локоны липнут к мокрым от пота вискам. Парню хочется обвинить во всем жженый воздух вокруг них, но панически колотящееся сердце выдавало с потрохами истину – душила его исключительно тревога на душе. Что творилось в голове дражайшей его душе девушки – он мог только бессильно предполагать. Так хотелось бросить это все, забыть, как бредовый сон, и просто прижать ее к себе, прямо к сердцу, шепча на ушко извинения о том, каким кретином он был, что так глупо пошутил. Да вот только ничего из этого не было шуткой, а Лафри всем своим видом показывала, что лучше оставить ее в покое. Спина ее скрутилась дугой, умаляя и без того не выдающуюся габаритами эльфийку, а через потрепанную временем лоскутную рубашку вот-вот прорезались бы шипы. От этого Алистеру внезапно вспомнилась та самая роза, что стала очевидным знаком симпатии друг к другу для них обоих. В тот день, когда он осознал, что, среди всей грязи и безнадеги, он хочет посвятить этот маленький лоскуток красоты ей, и действительно набрался дерзости воплотить желаемое в действительное – Алистер понял, что вляпался по уши и назад для него дороги нет. Лафри же этот скромный подарок дал понять намерения юноши, что тогда неуклюже переминался перед ней с ноги на ногу. Ал никогда не забудет ее растерянный вид в тот момент, когда она с недоумением смотрела на протянутый бутон. Он же все улыбался, как дурак, ликуя, что, застав их прекрасную командира врасплох, смог увидеть на ее лице что-то кроме отчужденности и холодной задумчивости. Но, конечно, снаружи своего восторга он не показывал – по крайней мере старательно пытался. Сейчас же Табрис сама была живым воплощением розы – все такой же прекрасной, но отгородившейся от всего мира своими шипами, грозящимися больно кольнуть любого, кто приблизится. Какие же бредовые мысли крутятся в его загнанном паникой сознании. - Ты сам этого хочешь? – спустя несколько томительных минут, Табрис спрашивает ровным голосом, но к Алистеру полностью не поворачивается. Только аккуратный профиль вздернутого носика выглядывал из-за копны вечно взъерошенной кудрявой челки. Контровой свет пламени очерчивал силуэт оранжевым контуром, зажигая темно-багровые завитки до состояния ярко-алого хаоса. - Нет, не хочу. – с придыханием, правдиво отвечает Алистер. – Конечно, не хочу. Но ты должна понять. В задумчивый момент тишины парню начало казаться, будто треск сучков выстроился в отчетливый ритм. Шестеренки осмысления полученного ответа, что крутились в голове эльфийки. - Никто не может заставить делать короля то, что ему не по душе. Ожидания людей – это лишь их собственные проблемы. – итог их работы робко молвится усталым голосом Табрис. - Что ты имеешь в виду? - То, что быть королем – не наказание, Алистер. Альтернативу можно отыскать в любых обстоятельствах, было бы только желание и силы двигаться против общества, как бы тяжело это ни было. Пролившийся свет истины изумляет Алистера, что вскидывает брови в удивлении от такого ответа. Лафри не смотрела на него, но будто ощутив конфузию спутника, находящегося на грани от того, чтобы принять окончательное решение, она тихо добавляет, напоминая словно лишь себе одной: - Уж я-то знаю. На слова эльфийки нутро юноши реагирует так, будто это откровение снизошло на него совершенно неожиданно, непредсказуемо. Первым делом, душа мечется в негодовании: как она может говорить об эгоизме, когда на другой чаше весов стоит целое королевство и весь его народ, перед которым король должен нести долг!? Как она может говорить об эгоизме, когда весь акт коронации Мэрикова бастарда – чистой воды благодетель ради народа Ферелдена? Как она может говорить об эгоизме, если все это время наставляла отречься от собственных желаний и отдаться делу, стоящему на порядок выше личных мотивов? Алистер, было дело, уже хотел разразиться возмущением, яростно возразив и выказав то разочарование, что вспыхнуло в груди так стремительно. Но одернутый неведомой силой, нечто заставляет его еще раз подумать перед тем, как вестись на поводу у эмоций. И начав размышлять дальше, уперев задумчивый взгляд в постепенно гаснущий, притихший в решающий момент очаг пламени, Алистер внезапно обнаруживает, что ничего противоречащего всему тому, чему его наставляла Табрис все это время, - тут и подавно нет. «Мне пора остановиться, взять свою судьбу в собственные руки и перестать ожидать, что кто-то другой решит все за меня.» Эти слова звучали из уст самого Тейрина, наконец повзрослевшего, как он думал, и осознавшего все. Да вот только он только сейчас додумался до того, чтобы применить эти выводы на сложившуюся перед ними ситуацию. Он слепо твердил себе о «долге», при этом должным образом не обдумав, что в таком случае вновь останется невольником, плывущим по течению и выбирающим самый простой путь. Ведь так было бы действительно проще – жить так, как от тебя того ожидают другие. Потому что это означало сиюминутную боль в определенный момент, однако неизбежное смирение и равнодушие к тому, что следует после. Иной выбор приведет их к постоянным испытаниям, которые они будут проходить наперекор предрассудкам и чужим ожиданиям. Алистер ошибочно полагал, что постигшая его философия говорит о решительности перед целью всеобщего блага. Однако все обстояло иначе. Все это время речь шла о решительности перед всеобщим осуждением. - Светает. Констатирующий факт голос Лафри возвращает парня в реальность, рефлекторно притянув взгляд в направлении востока. И ведь правда – из-за горизонта начали просачиваться первые лучи восходящего солнца. Эльфийка поднимается на ноги, оттолкнувшись руками о колени, и, потирая затекшую шею неуклюжим движением, разворачивается противоположной стороной от Алистера в направление палаток. Тот все еще не мог уловить ни взгляда, ни хотя бы выражения лица Табрис, что в купе с монотонной речью девушки сохраняли от него тайну ее настроя. Как долго они сидели в тишине? - Пойду разбужу Лелиану – сегодня ее очередь делать утренний обход. Затуши костер, прежде чем соберешься уходить, хорошо? Видимо, достаточно долго, чтобы Лафри решила, что отсутствие ответа – это конец. - Лаф, погоди! – Алистер, сконфуженный резким испугом о том, что она может уйти, так и не услышав его окончательного решения, моментально подскакивает на ноги вслед за эльфийкой, сокращая дистанцию за пару широких шаров и хватаясь за чужую руку. Табрис стопорится на месте, покачнувшись, однако оглядываться все еще медлила. - Я… Ты права. Создатель, ты, как всегда, права. – принимая свое поражение, юноша страдальчески вздыхает, утомленный теми эмоциональными горками, на которых их носило последний час нелегкого разговора. – Думается мне, что если уж мы смогли пройти вместе через скитания по лесам, горам, болотам, полчища порождений тьмы и сотни взаправду смертельных боев с теми, кто искренне желал нас изничтожить… То как-нибудь и кучку бурчащих снобов осилим. Вместе. Окольцовывая пальцами тонкое девичье запястье, Алистер замечает, как оно начинает дрожать в его хватке. Более томить не было смысла, поэтому парень притягивает Табрис к себе, укрывая в широких объятиях и так удобно зарываясь носом в ее макушку. Только сейчас напряженные плечи эльфийки начали расслабляться, когда она заняла столь привычное место у самого сердца возлюбленного. - Прости меня, ягодка, прости. Мне стоило решить все раньше и не тревожить тебя попусту. – Алистер распыляется в извинениях, усыпая Лафри нежными поцелуями в макушку, висок, щеку. Та оставалась безмолвна, и он начал было беспокоиться что ему потребуется приложить больше усилий, чтобы загладить свою вину. Но после он заметил дрожь, пронизывающую все тело девушки, а затем и странное спертое дыхание с ее стороны. Дернув бровями к переносице в недоумении, Алистер оторопел, одолеваемый сомнениями. Не верилось, что то, о чем он подумал, могло оказаться правдой. Благо, гадать ему долго не пришлось – он слегка отстранился, взяв плечи Табрис в свои руки, и попытался заглянуть ей в лицо. Та, ловко пользуясь разницей в росте, все также старалась держать голову опущенной, однако проворачивать свой трюк ей помешали пальцы парня, подцепившие обрамленный татуировками подбородок и аккуратно приподняв лико к его взору. - Неужели… Наша стальная леди способна плакать? Что же я наделал, дурак. – хоть слова парня и были похожи на издевку, в голосе его не звучало ничего иного, кроме искренней заботы и ласки. От подобного тона Тейрина, дрожащие губы эльфийки поджались пуще прежнего, а брови изломились в подобии гримасы, старающейся казаться грозной. - Это все из-за нервов… Как мне еще было реагировать на все те бредни, что ты решил внезапно вывалить на меня? – предательское дрожание связок Лафри шло вразрез ее стыду и намерениями как можно скорее прекратить акт демонстрации своей слабости. Да вот только сложно было в столь эмоциональный момент противостоять теплу от рук любимого, что теперь с обеих сторон поддерживали ее лицо, аккуратно собирая катящиеся по щекам бусины слез. Табрис не бросала отчаянных попыток сдержать всхлипы, опустив промокшие ресницы и пытаясь сконцентрироваться на дыхании, чтобы возвратить себе контроль. А Алистер смотрел на нее в упор, заново открывая для себя очарование эльфийки, не в силах стереть с лица умиленной улыбки. Это так странно: она плакала, не в силах сдержать рвущиеся на волю эмоции, а сердце его сжималось одновременно от переживания, но в большей степени от радости оттого, что это ознаменовало еще один преодоленный ими барьер. Юноша не мог вспомнить ни одного случая до этого, когда бы она позволила лицезреть ее в таком состоянии. Рассеянную, уязвимую, с покрасневшими глазами и носом. Создатель, и он действительно еще несколько минут назад намеревался бросить эту девушку и сжечь все мосты между ними, что они так кропотливо строили все это время? Осознание своей опрометчивости пришло быстрее обычного, принеся с собой глубокое сожаление и желание зацеловать возлюбленную. Второе он не стал откладывать. Губы невесомой бабочкой опускаются на вздернутый носик, через мгновение отстраняясь. Затем такой же поцелуй приходится в лоб. Попытавшись отвернуться, следующий чмок приземлился в скулу Табрис. - Прекрати. - Нет уж, ягодка, не прекращу, пока последняя твоя слезинка не иссохнет. Я лично за это ответственен. – под негодующий всхлип девушки, Алистер прикасается к губам – ставшими родными, но все еще остающимся столь желанными. Задерживается чуть дольше, чем предыдущие разы, однако действует все еще деликатно и ласково, не позволяя акту заботы пересечь черту страсти и пошлости. - Глупое прозвище. – освободившись из захвата поцелуя, Лафри наконец вздыхает полной грудью, сразу выдавая претензионное бурчание. - Эй, что не так с «ягодкой»? «Розочка» тебе тоже не нравилась. - Потому что все прозвища глупые. Не идут они мне. – рассудительно пожав плечом, Табрис смахивает очередную выступившую слезинку. Хоть она немного смогла нормализовать дыхание – время от времени все еще судорожно вздыхала. Алистер считывает очередной знак к действию, и протестуя против решения Лафри самой избавиться от влаги на лице, вновь чмокает куда-то в уголок глаза. В глазах девушки его лицо по-настоящему сияло – то ли лаской постепенно поднимающегося солнца, то ли яркой улыбкой, что не сходила с его уст ни на мгновение. - Скажешь тоже – все тебе идет, ты просто не привыкла. – хихикнув, пытается убедить ее Алистер. – М-м-м… Тогда как насчет «солнышка»? - Создатель, нет. - «Бусинка»? - Алистер. - Погоди – погоди! Вот «лучик» - прекрасно подходит! - Какая банальщина… - Ага, то есть дело все было в оригинальности! Понял. – озаренный, весело захохотал Алистер. – «Булочка»? «Дива»? «Зорюшка»? - Клянусь костями Андрасте, Алистер, еще одно слово, и я тебя ударю. - Значит, надо придумать такое, чтобы тебе понравилось, э-э-э… «Загогулинка»..? Ауч! Пристальный взгляд, повидавший не мало чудес и ужаса их сложного, но столь невероятного мира, обрамляется счастливыми морщинками, когда тонких губах неумолимо растягивается улыбка. Проснувшаяся около получаса назад Винн все это время молчаливо переживала за молодые, любящие сердца, случайно став свидетелем их откровения, вслушиваясь в душещипательный диалог и иногда аккуратно выглядывая из-за завесы своей палатки. Несколько раз она чуть было не срывалась с места, подталкиваемая искреннем желанием помочь столкнувшейся с трудностями внешнего мира и запутавшейся в своих чувствах парочке, однако каждый раз себя одергивала, убеждая саму себя, что им нужно справиться с этим самим, чтобы обрести бесценный урок на всю оставшуюся жизнь. И сейчас, глядя на обнимающихся и искренне улыбающихся Лафри и Алистера, чародейка понимала, что не зря. - Ах, молодежь. – мечтательно вздыхает старушка. Возможно, где-то в осеребрённой мудростью голове таятся воспоминания о собственной молодости и любви, оставшейся в далеком, выцветшим временем прошлом. Но это уже совсем другая история, которая наверняка уйдет на покой вместе с ней, так и оставшись нерассказанной. А сейчас Винн опускает занавеску, отделяющий ее взор от прекрасной своей юностью и готовностью преодолевать все невзгоды любви, в последний миг окинув взглядом робко дотлевающий костер.