Instinto de supervivencia

      Сколько себя помнила, Люсиль всегда боялась. Страх — это нормальное явление, один из базовых инстинктов, часть стремления к самосохранению. Страх свойственен всему живому, даже арранкарам — слабым в особенности, таким, как она. Даже сильные существа способны бояться, просто по мере роста своей силы они забывают о том, что это такое — испуг, тревога, боязнь за свою жизнь.       Страх — это двигатель инстинкта самосохранения. Если ты чего-то боишься, то должен избавиться от источника страха, чтобы вновь почувствовать комфорт. Если ты боишься расстаться с жизнью, то должен сделать всё возможное, чтобы её сохранить. Ты пойдёшь на что угодно ради спасения: будешь бороться, будешь убегать, будешь лгать.       Борьба — не метод Люсиль. Люсиль не воин даже и никогда им не была, числилась при дворе Лас-Ночес как прислуга. Подай-принеси, расскажи-покажи — вот что умеет делать «жалкое подобие арранкара», как её за глаза брезгливо называли товарищи вроде Лоли и Меноли, ещё до прихода Тии Харрибел к власти.       Хотя… какие они ей товарищи, и правда.       Люсиль не умеет драться, зато умеет говорить. Она искусно лукавит, хитрит и говорит то что надо и впопад. Может, поэтому и не умерла в первые же секунды штурма замка и даже смогла втереться в доверие к захватчикам-квинси настолько, что те уверовали в её искреннее желание предать арранкаров — да простит её Харрибел-сама — преклониться перед правителем Ванденрейха и пойти войной на шинигами, которые избавили их от гнёта Айзена с его Эспадой и даровали мир какой-никакой. Квинси отправили её в Зильберн вместе с первой «партией» сделавших правильный выбор.       Люсиль сама не понимала, на что рассчитывала тогда. Просто тот самый инстинкт — инстинкт самосохранения — подсказал ей, что главное — попасть в милость поработителей и убраться из Уэко Мундо. И остальные арранкары, оказавшиеся с ней в одном ряду и меньше всего ожидавшие встретить именно её, и без её слов понимали, что двигало хорошо знакомой им девчонкой. Все знали, что несчастная и слабая служанка Люсиль ни на что, кроме стирки/уборки/готовки, не способна.       Вот только Великий магистр штернриттеров об этом не знал, и Люсиль сомневалась, что он примет её объяснения в качестве пояснения, как такое ничтожное существо, как она, сумело пережить начало атаки квинси на арранкаров и даже каким-то странным образом удостоилось чести отправиться на аудиенцию к их императору.       Удивительное дело: Юграм Хашвальт, как его им представили, сразу же замечает подвох, стоит ему взглянуть на неё, такую маленькую и тщедушную на фоне остальных, полностью спрятанную под простой белой накидкой. Сомнения закрадываются у него и подтверждаются тогда, когда девушка украдкой смотрит на него из-под широкого капюшона, практически полностью закрывающего её лицо. Охристые глаза ошарашенно расширяются, столкнувшись с его острым взглядом. А ещё его реяцу вдруг начинает давить так сильно, почти удушая, и Люсиль готова потерять сознание тут же, только уже не от страха, а от осознания плачевности всей ситуации.       Этот квинси, должно быть, в разы сильнее Харрибел-сама.       — Выведите всех, — вдруг приказывает Хашвальт, обнажая меч, — кроме этого арранкара, — и указывает остриём на неё.       Люсиль не бьёт дрожь, и в истерике она биться не собирается, когда остаётся в помещении наедине с магистром. А что толку паниковать? Ей даже инстинкт самосохранения подсказывает: ты хоть бойся, хоть ври, хоть пытайся сбежать — не выйдет ничего, тут же замертво падёшь и понять ничего не успеешь. Наверное, поэтому она стоит смирно, сжав кулаки, в упор глядя на молодого мужчину, пока тот, молча поднося меч к её груди и чуть повыше, быстрым и отточенным движением разрезает узел. Накидка соскальзывает с острых плечиков и падает ей за спину, а она теперь остаётся, как ей кажется, полностью беззащитной.       Юграм с безразличным выражением лица оглядывает пленённую девушку перед собой: волосы яркие, недлинные, кожа бледная, глаза круглые, и зрачки в них дрожат, несмотря на показное спокойствие, как у загнанного в угол зверя, маленькая дыра пустого зияет на месте ярёмной впадины, и, если приглядеться, в ней можно увидеть пламя одной из свечей, установленных позади. Его внимательный взгляд опускается ниже: белая откровенная кофта по-смешному полностью закрывает руки, но при этом едва прикрывает грудь и совсем не скрывает то, что находится под ней — пару узких костяных вставок по бокам, смутно напоминающих остатки панцирного щита какого-нибудь животного. Хотя оно и на щит тянет с трудом — ничего толком не защищает даже, часть рёберных соединений разве что. И ничего, кроме юбки да ботинок, нет на ней больше.       Духовный меч при ней отсутствовал. Слабая сила в ней с трудом ощущается. Квинси в какой-то момент начинает сомневаться, способна ли она использовать сонидо или серо и есть ли толк от её иерро; может, ей и быстрая регенерация не поможет, даже если ранить не в жизненно важный орган. Правда, бесполезный для империи арранкар получается — бесполезный в принципе, если уж на то пошло. И для чего, спрашивается, её направили в Зильберн? С какой целью? Просто, чтобы позабавить Его Величество: насколько при бывшей Трес Эспаде обеднело население Уэко Мундо? А может, Хашвальт просто чего-то не понимает, не чувствует? Всё-таки ему ещё не доводилось иметь дело с арранкарами.       — Назови хотя бы одну причину не убивать тебя здесь и сейчас, — сухо произносит он, поднимая руку с мечом выше, подставляя острую часть к незащищённой тонкой шее.       Люсиль проглатывает ком в горле, нервничая, но не шелохнувшись от открытой угрозы её жизни, и упрямо смотрит в голубые глаза собеседника.       — Я могу быть полезной, — произносит она тихо, но вкрадчиво. Сейчас не врёт, говорит правду. Правда, вся полезность девушки заканчивается на её способностях кухарки-прачки-уборщицы, но какой-то внутренний голос ей подсказывает, что никакой завоеватель не откажется от бесплатной рабочей силы, а тем более от шанса принизить и использовать лишний раз презренного и никчёмного раба, чтобы вновь и вновь показать и доказать превосходство своего народа.       Мужчина чуть поджимает губы и щурится с подозрением. Её духовного волнения он не ощущает, видимых намёков на испуг не наблюдает, хотя, наверное, если бы здесь был Эс Нодт, он бы давно указал на явные признаки её страха. Оно и понятно — в этот момент всё-таки её судьба решается, причём на чаше весов причины избавиться от неё перевешивают все остальные. Слабая, бесполезная, явно здесь лишняя. На её месте мог оказаться кто-то более подходящий, но она эгоистично отобрала у другого арранкара возможность в числе первых предстать перед Его Величеством.       Девчонка всерьёз рассчитывала, что сможет каким-то чудом вымолить возможность продлить своё жалкое существование? Ну и наглость. Поразительная глупость.       — Признаться, я удивлён, что ты вообще смогла дожить до распределения и даже заслужила шанс отправиться в Зильберн, — Юграм убирает меч обратно в ножны, не отводя от неё обжигающе холодных глаз. Всё равно она сделать ему ничего не сможет, даже если очень захочет. — Не пойму только, как солдаты это допустили. И чем там Опи занимается?       Девушка сцепляет руки в замок, прислонив их к груди, пряча уязвимую дыру пустого, и продолжает пристально смотреть на него. Она действительно хорошо скрывает свою тревогу, не скукоживается под тяжестью чужого надменного взгляда. Похоже, наглости ей в самом деле не занимать, иначе почему она до сих пор вот так просто стоит перед ним, а не бросается в ноги, распинаясь и плачась, лишь бы её помиловали? Надеется на нескончаемую милость и душевную доброту от квинси? Забавно. Видимо, Тиа Харрибел сильно разбаловала арранкаров, так что те размякли.       Аж противно.       — Ты ведь непригодна для боя, — констатирует Хашвальт. — И даже вырваться из лап смерти не пытаешься. Не вижу смысла сохранять тебе жизнь.       Люсиль качает головой с грустной миной, не опуская рук.       — Разве ценность арранкаров сводится к боевым навыкам? — интересуется она, удивлённо моргнув. — Мы очень выносливы — это может пригодиться и в быту.       Рассуждает вполне здраво, мыслит практично, но даже не пытается оспорить слова о том, что она бесполезна. Значит, соглашается. Ну хоть солгать не пытается, и то ладно — всё равно толку от этого бы не было.       — Жизнь арранкаров вообще не ценна, — грубо реагирует собеседник. — Столь же бессмысленна, сколь жизнь обычных пустых. Не убедила. Штат слуг переполнен. Единственный доступный тебе вариант — смерть.       Девушка дует губы и пялится на него теперь исподлобья. Она уже слишком далеко зашла, и расставаться теперь с жизнью, не воспользовавшись предоставленным шансом, будет горько и обидно. Люсиль хочет и будет жить, и она готова пойти на всё, чтобы доказать своё право на существование. Ну то есть она действительно пойдёт вообще на всё.       «La vida a cualquier precio», — проносится у неё в голове, когда Люсиль делает шаг вперёд, приближаясь к собеседнику. Квинси едва заметно прищуривается, но не отстраняется, просто наблюдает за ней непрерывно. Девчонка-арранкар, разумеется, не представляет для него угрозы, но ему наверняка интересно понаблюдать за ней, хотя магистр никогда не признается в этом.       Ему ничего не стоит убить её, а теперь, когда жертва оказалась так близко, даже не придётся прилагать для этого никаких усилий. На что такая, как она, пойдёт, оказавшись на пороге смерти? Всё-таки будет бороться? Примет смиренно свою судьбу? Или снова попробует хитрить? Что бы она ни наплела в Лас-Ночес, даже если солдаты попались на её уловку, маловероятно, что капитан Ягдарми допустил бы её беспрепятственное проникновение в ряды «добровольцев» на службу при Ванденрейхе. Явно тут что-то не так.       Нужно быть настороже.       — Я могу доказать, что Вы сможете найти для меня место в своём штате, — с невозмутимым видом произносит Люсиль, подойдя к нему практически вплотную, и кладёт руки ему на широкие плечи, глядя снизу вверх глаза в глаза. Её будто ничуть не смущает тот холод и презрение, с которым он смотрит на неё в ответ.       Давление души квинси чуть усиливается, и девушка заметно вздрагивает, но не отходит от него, не отпускает. Впечатляющая стойкость для слабого напуганного арранкара, особенно в такой ситуации. Юграм, кажется, понимает, что она делать собирается, удивляется нахальству и дерзости девушки, но пока что ничего не предпринимает. С каждым мгновением происходящее становится всё любопытнее. Неужели ей правда хватит духу, чтобы пойти на это?       — Я сильно сомневаюсь, что тебе удастся сделать это, — говорит Хашвальт, чеканя каждое слово. Из-за разницы в росте — в прямом и переносном смысле, кстати — ему даже не нужно задирать подбородок, чтобы одарить её высокомерным взглядом.       — И всё же я попробую, — серьёзно заявляет Люсиль, вставая на носочки. Она быстро тянется к нему и целует в уголок плотно сжатых губ, как будто на пробу.       Странное дело: в её движениях ни намёка на какой-либо страх, а ведь он мог бы избавиться от неё в ту же секунду за столь нахальную выходку. А ещё арранкары по своему определению — мерзкий, низший вид. Противные существа. Но вот нахалка перед ним, кажется, даже отвращения не вызывает. Поражает скорее, волнует забытое, свойственное детям любопытство. От неё ненавязчиво пахнет мятой, прикосновение к губам обжигает какой-то свежестью, как будто настоящий баббелер, и руки у неё прохладные — это он даже сквозь ткань костюма чувствует.       Всё-таки пустота в душе — не просто метафора.       Люсиль чуть отстраняется от него и заглядывает в глаза, пытаясь рассчитать его реакцию, понять, возымело ли это хоть какой-то эффект. Но квинси просто смотрит на неё, даже не покрывшись румянцем. Никаких эмоций — это немного ранит её, задевает. Впрочем, наверное, какое действие с её стороны, такое и впечатление с его, и ожидать другого было бы странно.       Юграм почти насмешливо фыркает.       — И что? Ты думаешь, этого достаточно для того, чтобы сохранить тебе жизнь? Как глупо. Я ожидал большего от зверька, загнанного в угол. Жалкое зрелище. Самой-то не…       Он не договаривает — она не даёт. Без лишних слов подаётся вперёд и целует уже нормально, вкладывая в этот поцелуй всю свою жажду жить. Люсиль знает — так вымолить что-то у мужчины легче всего. Такой трюк у неё и с членами Эспады когда-то проходил.       Девушка проводит язычком по его губам, пытается угадать в мыслях отдалённо знакомый горьковатый вкус, сжимает пальцами его плечи, прижимается чуть ближе, не обращая внимания ни на всколыхнувшееся давление его реяцу, ни на отсутствие ответной реакции, ни на всю абсурдность ситуации в целом. У Люсиль нет смущения, у Люсиль нет неловкости; всё, что есть у бедной Люсиль, это желание жить. «Хочешь жить — умей вертеться» — ей так как-то Сандервиччи-сама сказала, разрубая своей Голондриной кучку чем-то провинившихся перед ней нумеросов. Хотя Чируччи наверняка имела в виду что-то своё, но Люсиль поняла это по-своему и запомнила.       Плечи мужчины чуть напрягаются, что не укрывается от неё, а в следующее мгновение он вдруг обхватывает ладонями её щёки и толкает, вжимая спиной в ближайшую стену, перехватывая инициативу. Целует более напористо, более требовательно, с большим… желанием. Люсиль в удивлении распахивает глаза, смотрит прямо перед собой, не ожидав такого. Наверное, это можно счесть хорошим знаком? И чтобы не спугнуть магистра, она послушно приоткрывает рот, позволяя ему углубить поцелуй. Необычно даже, что такой сдержанный на вид человек вдруг проявляет какую-никакую страсть: гладит её по лицу, запускает длинные пальцы в её волосы, касается шеи, проходя по ключицам в опасной близости от дыры пустого, и целует жадно.       Сдаться на милость квинси — это вполне нормально, это закономерно, это почти не страшно.       Страшно становится, когда Хашвальт неожиданно опускает руку ниже, и, положив ладонь на половинку её маски пустого, цепляет край кофты, чтобы пробраться выше, к груди. Девушка хмурится и сама хватается за его руку, пытаясь убрать от себя. Мычит недовольно и пихается уже инстинктивно. Разница в силе очевидна и, разумеется, сомнению не подвергается, но всё же Люсиль арранкар так или иначе и способна выпускать коготки и показывать зубки — просто чтобы хотя бы призвать к вниманию. Она резко отстраняет его за плечи, и Юграм повинуется, снова возвышается над ней и смотрит на неё индифферентным взглядом, но руки от костяной пластины под грудью не отнимает; накладка панциря плоская, чуть шероховатая на ощупь, но на удивление тёплая. В отличие от неё самой.       Она хмурится ещё сильнее и впервые заметно съёживается под холодным пристальным взглядом. Маска пустого, как и дыра пустого, для арранкара вещи довольно-таки… интимные. Это напоминание о прошлом, неотъемлемая их часть, то, что не всегда доступно чужим глазам. И касаться её кому-то дозволяется очень и очень редко. А он вот так легко, без разрешения… Неправильно это как-то.       — Вы что делаете? — недоверчиво спрашивает Люсиль, сама вжимаясь спиной в стену позади.       Хашвальт сухо усмехается.       — А на что это похоже? — он наконец отпускает её маску и поднимает руку к её лицу, обхватывает пальцами щёки и чуть сжимает их. — Ты думаешь, пары целомудренных поцелуев достаточно, чтобы заслужить право продолжить своё бесполезное существование? — острые голубые глаза поблёскивают в полумраке, и Люсиль на мгновение чудится, будто в них мелькают дьяволята, пляшущие в отражающихся огоньках синего пламени свечей. — Этого мало.       Собеседница пялится на него в недоумении и приоткрывает надутые губы, как будто хочет что-то сказать. Магистр отпускает её, после склоняется над ней, нависая угрожающей тенью, и цедит:       — Не ты ли собиралась доказать, что заслуживаешь место в штате наших слуг? Старайся лучше.       Её передёргивает от недвусмысленного намёка. Глупо, наверное, что она в самом деле легко надеялась отделаться. Просто не думала, что квинси захочет… почувствовать с ней что-то большее. Всё-таки арранкары — те же пустые, просто разумнее и сильнее, но это не отменяет того факта, что они всё ещё второй сорт, мерзкие и грязные — в понимании людей, разумеется. То, что он не оттолкнул её сразу же, как только она его коснулась, — поразительно. То, что он дал ей понять, что она таким образом правда может выбить себе право на жизнь — уже чудо. И если Люсиль вынесет это… испытание и останется в живых, то это будет настоящий подвиг для неё.       У Люсиль нет смущения и нет неловкости, но в самый неподходящий момент она почему-то вспоминает, что у некоторых живых существ существует понятие «гордости». Даже у неё должно быть нечто подобное. Может, именно поэтому, когда Юграм отстраняется, давая ей чуть больше пространства, она выныривает у него под рукой и пятится в глубь зала, не отрывая взгляда от мужчины. Он снимает ножны с мечом и ставит их туда, где мгновение назад стояла девушка, бросает рядом на стул белоснежный форменный плащ и начинает приближаться к ней, глядя в упор.       Стоит Люсиль упереться поясницей в стол, как он сразу же оказывается перед ней и приподнимает, усаживая на него. Люсиль бёдра машинально сжимает вместе и оттягивает и так некороткую юбку ещё ниже, почти полностью закрывая колени, а у самой взгляд теперь кажется затравленным, потому что она, поджав припухлые губы, смотрит на Хашвальта снизу вверх, как недобитая дичь на охотника. Хашвальт прижимает её руки к столу и протискивается между девичьих ног, снова нависает, так что его длинные светлые волосы закрывают ей лицо, и говорит, понизив голос:       — Но тебе вовсе необязательно это делать. Ты всё ещё можешь сдаться.       «И умереть» — но это он не договаривает.       Девушка дуется и хмурит брови.       — Вам это тоже делать необязательно, — парирует она.       — Верно, — тут же соглашается Юграм. — Мне просто стоило сразу тебя убить, — и опрокидывает её, заставляя лечь на стол. Он подхватывает её под бёдрами, сжимая упругую плоть чуть ли не до синяков, и притягивает ближе к себе. Смотрит всё так же серьёзно и надменно, но на этот раз во льдистых глазах появляются отголоски желания. Может, это желание овладеть, может, желание унизить, может, даже желание напугать. В любом случае, сводится всё к одному.       Люсиль беспомощно царапает ногтями лакированную столешницу под собой. Она не против такого, наверное, просто положение у неё неудобное — в обоих смыслах, к слову — ей бы схватиться за что-нибудь, вцепиться крепко пальцами и держаться, чтобы… Чтобы комфортнее было. Потому что когда квинси небрежно задирает на ней юбку и ведёт широкой ладонью выше, наконец цепляя мешающую ему всё это время плотную ткань кофты и приподнимает, обнажая грудь, странные ощущения одолевают девушку сильнее. Живот сводит, как будто в нём всё в узелок завязалось, по молочной коже пробегают противные мурашки, и она как будто даже чувствует испарину.       Её никогда не трогали так, как это делает он: вроде неласково, но всё равно почти аккуратно и вдумчиво, изучающе. Ловкие пальцы бегают по небольшим полушариям груди, обводят места стыка костяных пластин с её кожей и поднимаются выше, вновь оказываясь слишком близко к дыре пустого. У Люсиль живот начинает неровно вздыматься при дыхании от осознания, как ему, должно быть, любопытно узнать, что случится, если он дотронется до края дыры или вообще проникнет внутрь. Неизвестность её немного пугает и в то же время будоражит, но всё же она бы не хотела проверять, что на самом деле случится, если магистр захочет удовлетворить своё любопытство.       Да она сама даже себя там не касалась…       Юграм хмыкает, реагируя то ли на её заметное напряжение, то ли на что-то своё, и оставляет дыру нетронутой, просто ведёт по ложбинке вниз, к животу, и дальше, чтобы бельё сдвинуть в сторону, даже не снимая. Он проводит между складок, собирая кончиками пальцев выступившую влагу, а Люсиль бездумно прогибается в спине, запрокинув голову, и дышит тяжело, прерывисто, но сильная рука удерживает её на месте и сдвинуться никуда не даёт.       Арранкары одинаково нейтрально воспринимают и холод, и жару, и дождь, и снег, и не обращают внимания на перемену погодных условий. Но когда девушка слышит вжик ширинки, утопая в подозрительных мыслях и чувствах, кажется ей, что она вот-вот сгорит в пожаре. В том самом синем пламени, которое колышется сейчас вокруг них на фитильках десятков свечей; в том пламени, которое полыхает в Лас-Ночес, поглощая тела пустых, арранкаров, бескрайние пески и их замок. А когда Хашвальт, к своему удивлению, входит в неё резко, но беспрепятственно, почти до упора, Люсиль и вовсе думает, что вознесётся на мгновение. Не от сильного желания близости или ощущения наполненности, а от чего-то другого, менее… приземлённого.       Может, от жажды пережить это и продолжить жить дальше с чувством выполненного долга.       Юграм наклоняется к ней ближе и начинает двигаться, глядя в её большие охристые глаза с какой-то жадностью. Да, глаза у неё всё-таки тёплые — хоть что-то. Хотя… в ней тоже оказывается горячо, мокро и достаточно узко, и податливое лоно принимает его легко — хорошо так. И ощущается это… совсем ново, не так, как с девушками-квинси, с которыми он путался раньше иногда, когда совсем невмоготу становилось.       Интересные всё-таки существа арранкары.       А он ведь не думал, что опустится до такого. Не думал, что наглой девчонке хватит духу продолжать свой фарс, но спектакль затянулся, а потом стало просто поздно его прерывать. Насколько же велико в ней желание жить, раз она зашла так далеко? А стоит ли её жизнь вообще этого? Жалкая жизнь пленённой девицы-арранкара. Но по её полуприкрытым, подёрнутым поволокой глазам он понимает — стоит. Только уж больно расслабилась она, ему кажется, как бы ещё и удовольствие получать не начала.       Мужчина ощутимо болезненно щипает её за ягодицу, отчего Люсиль взвизгивает, почти застонав, толкается резко, погружаясь полностью, и замирает, глядя ей глаза в глаза, грубо и вкрадчиво говорит, понизив голос:       — Ну и какого это — раздвинуть ноги перед поработителем-квинси, чтобы выбить право на своё существование? Что бы сказала твоя уважаемая Тиа Харрибел, увидь тебя в таком виде? Ты ведь, того и гляди, наслаждаться своим унижением ещё начнёшь. Самой-то не противно от себя?       Люсиль прикрывает глаза, прогибаясь под ним, облизывается и кривит губы в какой-то почти издевательской улыбке.       — А Вам самому не противно? — шепчет она. — Вы же вот-вот кончите от близости с грязным арранкаром. Явно больше меня этим наслаждаетесь.       Юграм хмурится и тоже ухмыляется, наклоняясь ближе, произносит ей на ухо:       — Уж больно ты говорлива. Наверное, стоит вырвать тебе язык, когда закончим, — и он припадает к её шее, покусывая и посасывая, не заботясь об её комфорте. Чёрт, она всё ещё ощущается как баббелер у него на языке. Ужасно мятная, ужасно щиплет всё во рту, но так и просится пробовать её больше. Как наркотик. Ядовитая дрянь.       А девушка, услышав его угрозу, глаза округляет, уставившись прямо перед собой, и хватается за мужские крепкие плечи, пальцами сжимая сильно-сильно. Мурашки по коже пробегают быстрее, и она сжимает его внутри от вспышки тревоги, потому что не знает, то ли он правду ей озвучил, то ли просто издевается, чтобы припугнуть. В любом случае, Хашвальт наконец чувствует, как колыхается её реяцу, и улыбается уголками губ довольно куда-то в район её ключицы, прежде чем облизнуть мягкую кожу.       — О, так тебе всё-таки страшно? — он спускается ниже, вновь оказываясь в опасной близости от дыры пустого. Горячее дыхание щекочет чувствительное место, и Люсиль выгибается под ним, но даже отодвинуться не может и просто дёргает его за длинные волосы, пытаясь хоть немного отстранить его от себя, только квинси никак не реагирует. — А может, мне после этого отправить тебя к Зольдатен как полевую девку? Раз ты ни на что другое не способна.       Люсиль тихонько рычит в раздражении и царапает его загривок.       — Вы так… не поступите, — цедит она с придыханием. — Вы не такой…       — Ну да, — с издёвкой соглашается Юграм. — И ты не бесполезная.       Движения мужчины что сверху, что снизу становятся более хаотичными. Девушка чувствует его везде: его прикосновения и щипки, его поцелуи и укусы, шлепки двух тел друг о друга и пот, от которого так неприятно липнет к коже одежда. Наслаждение не чувствует — вернее, не совсем такое, какое должна была бы… Но всё это не важно. Важно то, что она понимает: это скоро подойдёт к концу.       И поэтому Люсиль расслабляется и, прикрыв глаза, продолжает держаться за Хашвальта и растворяется в том, как он всё с тем же забавным мальчишеским любопытством исследует её. Как диковинку на выставке, право слово. Хотя… сильно ли пленная раба отличается от экспоната? Они и Харрибел-сама наверняка вот так же разглядывали, презрительно. Лишь бы чего похуже не делали только…       При воспоминании бывшей Трес Эспады девушку снова передёргивает, и она сжимается неуютно, ощущая укор совести — или типа того. И когда квинси особенно сильно вдруг кусает её за надплечье, она громко шипит и сжимает его ещё сильнее внутри. Юграм запрокидывает голову и дёргает её особенно сильно на себя, стаскивая её таз со стола. Люсиль издаёт испуганный писк, подавившись воздухом, и цепляется за него, прижимаясь ещё крепче.       Утробно рыкнув, мужчина выходит из неё, оставляя за собой пустоту и пуская прохладу, а спустя пару мгновений, изливается ей прямо на задранное бедро. Люсиль кривится брезгливо, чувствуя липкое семя на своей ноге. Она поднимает на него взгляд и смотрит в завешенное волосами лицо, в глаза под чёлкой, прилипшей ко лбу. Квинси дышит глубоко, приоткрыв рот, глядя вниз, куда-то сквозь неё. Отпускать её он не торопится.       Девушка облизывает пересохшие губы и, понизив голос, спрашивает осторожно:       — Так я… доказала?.. — Юграм смотрит на неё, и она договаривает: — Ну, что заслуживаю место… в штате слуг?       Хашвальт делает глубокий вдох и выдыхает через рот. Он почти аккуратно усаживает её обратно на стол и поправляет на себе одежду, потом отходит от неё, отворачиваясь. Люсиль сдвигает ноги, всё ещё морщась от ощущения… своей испачканной кожи, и одёргивает юбку вместе с кофтой, продолжая поглядывать на магистра. Ей нужно, чтобы он ответил. Чтобы сказал это — что она будет жить. Поэтому она неотрывно следит за каждым его движением, наблюдает, как он снова надевает на себя плащ, как цепляет на пояс ножны с мечом.       Когда мужчина оборачивается, их взгляды пересекаются. Его лицо, как и до этого, не выражает никаких эмоций, голубые глаза всё так же разят холодом, и голос звучит спокойно.       — Накинь, — он кивком указывает на разрезанную им накидку, которая всё это время валялась на полу. — И иди за мной.       Девушка спрыгивает со стола и хмурится.       — Мы же договорились? — уже более требовательно и громко произносит она. — Вы не убьёте меня?       Юграм бесшумно вздыхает и как-то двусмысленно качает головой, отворачиваясь.       — Иди за мной, — просто говорит он.       — Эй!.. — недовольно вскрикивает Люсиль, но тут же прикусывает язык, почувствовав давление его реяцу на себе.       Люсиль сжимает кулаки и стискивает зубы, сердито уставившись ему в спину. Тем не менее, она отходит от стола, быстро поднимает плащ и накидывает себе на плечи, запахиваясь. Она поднимает взгляд — Хашвальт молча ждёт её на пороге комнаты.