(Не) выбрать тебя

Доен заебался. Нет, правда. Он эмоционально устал от работы в банке, где хоть и не толкает людям кредиты, но обслуживание сайта 24/7 — тоже тяжёлая работа, очень стрессовая. А ещё у Доена единственный лучший друг — это Ли Тэён. Ли Тэён — одна большая проблема вот уже 15 лет как. «Неврастеничка» — зовёт его Донён, когда в настроении. Когда Донён в настроении, он сидит рядом с ТэТэ, держит его холодную ладонь в своей, такой же ледяной, и даже терпеливо выслушивает гнусавое нытьё: — От тебя не греет. Когда он в настроении, то готовит для друга кривобокие панкейки, заливая те сливочным маслом сверх меры, присыпая собственноручно раскрошенными орешками, и уходит из квартиры, громко хлопая дверью. Чтобы получить через пару часов сообщение: «Снова перебрал с маслом. Ты меня ненавидишь ('_') «. Но сегодня — нет. Сегодня ничего этого нет. И не потому, что Донён устал после 12-часовой смены, и не потому, что Тэён опять с кем-то расстался, а сейчас вот заходится слезами в своей постели, не зная, чего хочет от этой жизни, от себя, от сидящего рядом молчаливого Донёна. Донён просто заебался от этого вот всего. От ритуальности и обыденности происходящего, от некоторой цикличности психов Тэёна и появления в его офисе очередного дебила-стажера. Ким переводит взгляд на друга, толкает в плечо: — Хватит быть размазней. Поэтому тебя пользуют и бросают. Включи уже мозги. — Мозги?! — Тэён подскакивает на месте от возмущения, лохматый, покрытый красными пятнами, — Ты думаешь, что я тупой?! Ли Тэён — сотрудник кафедры радиохимии, он абсолютно точно не тупой. Он очень успешен в своём направлении, он востребован. Но он — непроходимый тупица, когда дело касается его собственной личной жизни. Донён цыкает и отворачивается к стене, на которой всё ещё висят их школьные фотки, какие-то другие важные Тэёну лица, от которых лично Кима тошнит быстрорастворимой лапшой, съеденной пару часов назад перед уходом с работы. Большинство этих лиц, этих людей — те ещё отбросы, которых ТэТэ зовёт друзьями, приятелями, коллегами. Они плохо к нему относятся. Хотя сам Донён порой ведёт себя и того хуже. — Ты эмоционально тупой, — поправляет чужую мысль Ким, не стесняясь быть откровенным и жестоким в минуту горя своего друга. — А ты… А ты… Ты — бесчувственный чурбан! — у Ли из глаз катятся слезы, руки дрожат от усталости, но ногами он сталкивает друга с кровати, выпинывает в коридор и захлопывает дверь своей квартиры. Спустя секунду Донён слышит вой по ту сторону стены и устало выдыхает. У них всегда вот так заканчиваются подобные встречи. 'Подобные' — это когда ТэТэ бросает очередной гондон, а Донён снова напоминает тому о глупости излишней чувствительности. Вообще-то, да, ТэТэ всегда был тем, кто испытывает весь спектр эмоций на максимум, а Донён — только вселенскую грусть и усталость… с рождения. Нет, вроде раньше мама говорила, что он был подвижным, активным ребенком, но потом что-то как-то пошло не так, и Донён утерял способность к эмпатии, а потом лишился остатков теплых и холодных чувств к чему бы то ни было, к кому бы то ни было. Абсолютное равнодушие. Стоит поддерживать его по утрам, когда чайник свистит и давит на нервы; когда очередной дурак с практики 'случайно что-то нажал'; когда хочется легкомысленно купить любимых конфет и съесть, не покинув магазина. Когда хочется укутать кое-кого в мягкий плед, пригладить всегда растрёпанные волосы, оставить поцелуй меж бровей. Стоя под дверью друга, Донён заказывает тому мороженого, тщательно выбирает курьера по фоткам, звонит тому и, будто всё ещё на работе с тупым практикантом, даёт максимально однозначное задание: — Улыбаться ямочками. Говорить медленно. Спросить про самочувствие. Попросить чая. При желании — взять номер. — Эээээ, — курьер, чего с него взять — туповат — и Донён повторяет снова, и снова слышит, — Эээээ, господин Ким? — Что непонятно? — Я вот за это получу такие чаевые? — недоверчиво уточняет парень. — Да. Потому что я не умею всего этого делать. А человеку, которому ты доставишь заказ, это жизненно важно. Ладно, Донён ещё не настолько равнодушен. Он по-своему заботится о Тэ-Тэ, но иногда хочет, чтобы тот уже выучил, что такое химия любви, и понял, что если его мозг реагирует вообще на всех, то пора с этим что-то делать. Донён вот делает: встречается с миловидными девушками, которые не в состоянии и слова поперёк ему сказать, которые всегда с ним согласны, каждая — в рот смотрит, едва Ким начинает говорить. Наверное, у Донёна просто нет вкуса, раз он снова и снова выбирает красивых пустышек, с которыми самому скучно. Но терпеть рядом с собой Тэёна, который чуть что — начинает спорить, сводит дуги бровей над переносицей и переспрашивает: — А? Это точно? Ты уверен? А если я проверю? Что вот ты будешь делать, хах?! Донён просто ненавидит каждый раз, когда ТэТэ сомневается в нём, когда заставляет Кима сомневаться в себе. Донён просто ненавидит, когда ТэТэ вот так очаровательно хмурится, жуя губы и хлопая длинными ресничками. Ненавидит, когда Тэён, в итоге, оказывается прав. Донён заебался. Он просто по-человечески устал от Тэёна, от себя самого такого, который снова и снова приходит на помощь другу, который держит руку того в своей, и снова уходит. — Ох, бро, тебе стоит отдохнуть, — американская речь в центре Сеула ставит Кима в тупик, а произнесённые громким голосом слова нагло прорываются в мысли, вынуждая обернуться. В паре метров от Донёна стоит высокий парень в розовой шапке, клетчатой рубашке и джинсовой жилетке, что темнее на пару тонов джинсовых штанов, стёртые черные кроссовки. Самый обычный кто-то корейской внешности: потомок эмигрантов, решивший увидеть 'страну чудес'. Донён вешает ярлык и идёт дальше. Но останавливается, когда слышит заливистый смех. Обернувшись, видит рядом с прежним 'джинсовым' невысокого парня с белыми кудрями, одетого в красный спортивный костюм, изношенные до треснутой краски кеды: слишком яркий малый. — Джонни, дьюд! — смеётся 'яркий', — Далеко ты припарковался? — В другой части города? Ты думаешь, я помню? Доен, кстати, думал, что это только Тэён страдает подобной хуйней: бросить тачку на парковке института и уехать домой на автобусе. Оказывается — нет. — Джонни, я хочу поесть, отдохнуть, врезать тебе и… — И? — поднимает брови, ожидая ответа. — И я устал, Джонни. Блять, Донён тоже хочет себе такого Джонни, которому можно было бы вот так сказать: — Я устал, Джонни. На Кима оборачиваются двое. Наверное, это обыденность в такой толпе иногда на кого-то оборачиваться. Донён тоже смотрит себе за плечо, когда понимает: он сказал вслух. — Йоу, бро, мы знакомы? — кажется, это Джонни, подходит ближе, с интересом рассматривая Донёна, хмурится, — Вроде бы нет. — Мы не знакомы. Я прошу прощения, — ретируется в сторону Ким, оказываясь перехваченным за запястье тем самым 'ярким'. — Ты на тачке? — голос незнакомца оказался тише и жалостливее, — Я второй день в Сеуле, а уже стёр ноги. Просто подкинь нас до парковки Джонни, мы даже заплатим. Мы не бедные, но… — Вы тупые, — хмыкает Донён, стряхивает с себя руку, оказываясь в объятиях высокого амбала, отчего мурашки страха пробегают по позвоночнику, и Ким цедит, — У меня есть машина. Пара кварталов отсюда. Донён идёт чуть впереди, пока следом плетутся эти двое. Высокий — Джонни Со, низкий — Марк Ли. Старший и его младший. Но когда Донён садится за руль, то понимает: топ и боттом. Он ненавидит вот таких. Нет, не геев, но стереотипные парочки, где чётко распределены роли, где всё пресно и понятно. В обычную пору Донёну было бы плевать, и он сам не знает, чего хочет в своих собственных отношениях, которые так и не наступают. Но сейчас он ненавидит этих двоих. — Что? Он видит в зеркале заднего вида, как Джонни укрывает Марка своей рубашкой, оставаясь в белой майке. Это выглядит несколько неуместно, но Ким следит за дорогой и только крепче сжимает руль, когда слышит: — Джонни? — М? — А ты не хотел… Ты никогда не думал об этом? — О чём? — О чём?! — паникует Донён. Ему до их отеля ехать ещё минут 30. Они не посмеют осквернить салон его 'ягуара'! — Ну, знаете, ребята, — бубнит Марк, скидывая кеды, у одного из которых подошва тут же отходит от корпуса, — Когда вы третий день вместе, всё время вместе, когда вам вдруг чего-то хочется, когда становится так одиноко, что ты думаешь: 'Эй, Марк-и, а почему бы тебе не протянуть руку этому дьюду? Эй, Марк-и, а почему бы тебе не опереться на этого дьюда? Эй, Марк-и, а почему бы тебе не обняться с этим дьюдом?.....' — Марк, мы поняли, — кривится Донён. Джонни кивает, Марк зевает. До Донёна доходит, и он оглядывается на сидящих позади: — Подождите, три дня вместе?! — Да, мы вместе приехали из Чикаго. Сели на соседние кресла, — отвечает Джонни, коротко смеётся, — И перелетели океан. Два дня вместе. — Три, — устало поправляет Марк. — Три дня, и ты хочешь засосать его?! — ужасается Донён. Окей, по сравнению с этими двумя, ТэТэ — само благоразумие! — Да, — шмыгает носом Марк. — И я не вижу смысла не отозваться на эту просьбу, — заявляет Джонни, тут же прижимая к себе яркого маленького парня, смачно чмокая щёки того, обнимая за плечи и стараясь захватить смеющиеся губы. Донён заебался. Его бесят вот такие парочки, которым на всех пох. Его бесят имбицилы, которым плевать на чувства окружающих. Ему… Его… Его искренне бесят открытые люди, его бесят парни с ямочками, его раздражают тёплые, улыбчивые, добрые, спокойно говорящие. Его бесят те, которые легко проявляют заботу, которые ведутся на милое личико, мягкие объятия, сладкие речи. Его бесят все те, кто легко играет роль ведущего, кто готов взять роль ведомого. Его бесят счастливые пары, его бесят поцелуи Джонни и Марка. Его бесит, что он не может позволить себе всего того же с простодушным Тэёном. И он заебался от своих чувств, которые настолько заледенели, что уже не могут растаять долгое время, которые не могут треснуть по шву, когда ТэТэ снова и снова плачет, вопрошая в потолок: — Когда же меня полюбит хороший человек? Наверное, Донён — мудак. Холодный мудак-карьерист, который никогда не сможет проявить к своему другу большего чувства, чем дозволяют рамки их текущих отношений. Наверное, Донён просто мудак, который любит причинять себе боль, любит причинять боль Тэёну. Донён — мудак, который прерывает увлекшихся на заднем сидении его 'ягуара': — Парни! Парни, вашу ж мать! Марк стекает с мощных бедер Джонни на соседнее кресло, утирается запястьем и судорожно выдыхает: — Господи! Со зачесывает свои волосы и прокашливается. — Ребята, три дня?! Три дня?! Как вы можете?! — негодует Донён, — Вы что, вы — животные?! — Это просто… — отвечает более разговорчивый Марк, — Это чувство, оно сильнее меня, оно сводит меня с ума, я тону в этом… — Заткнись! У тебя эмоции! — Донён оборачивается к случайным пассажирам на светофоре, рассматривает их обоих и хмурится, — Новые впечатления, новый человек, новая страна. Да ты бы в любого также влюбился! Ты — слабовольная амёба! — Кто такая «амёба»? — тупит Со, чем доводит глаз Кима до нервного тика. — Нет, Донён, — отвечает Ли, — Дело в человеке. Если бы рядом сел кто-то другой, если бы он был не таким разговорчивым, если бы он не решил поселиться ко мне в один номер… — А ты чем руководствовался, переезжая в его номер?! — Донён переводит взгляд на Джонни, — Чем?! Хуем?! — Нет. — Светофор, — 'яркий' прикрывает глаза, и Ким оборачивается к дороге, уже спиной слушая, — Это не обязательно должен был быть секс. Это просто особенная связь, которая создаёт нашу дружбу, которая перетекает во что-то большее. — Три дня, — напоминает Донён. — Судьбы мира решаются за секунды, — философски отвечает Марк. Он и Джонни не расплачиваются за проезд, выходят на парковке. Пару шагов Ли ковыляет в одном кеде, а потом оказывается на руках Джонни, заливаясь звонким смехом. Такие счастливые, что бесят.        Донён заебался. Он устал. Он ненавидит Тэёна. Но больше всего прочего он ненавидит себя. За то, что он не соответствует требованиям ТэТэ и никогда не сможет измениться. Он ненавидит себя за то, что такой сильный, за то, что такой холодный и расчётливый, за то, что за 15 лет так и не научился оказывать Тэёну достойную тому помощь, за то, что так и не решился пойти на поводу у чувств и хотя бы один раз предложить ТэТэ встречаться. Донён ненавидит себя ещё больше за то, что сейчас, в начале третьего ночи, звонит в дверь Тэёну, за то, что на заспанный вид того кривится и спрашивает: — Ты уснул с мороженым на диване? Его друг молчит, опускает взгляд на футболку, на ткани которой лежат остатки сладости, растекаясь всё дальше и дальше некрасивым пятном. Это бесит Донёна, потому что ТэТэ — всегда опрятный, и в квартире у него порядок, и на рабочем месте у него убрано. Кроме тех случаев, когда его сердце разбито вдребезги. Донён ненавидит, что они снова проходят этот этап. Ненавидит себя за то, что знает, как именно его друг это переживает: — Ты, блять, смотрел тупой сериал, ел мороженое, уснул на диване. Ты же как всегда, блять! — Ты разбудил меня, чтобы напомнить о том, какой я жалкий? — вздрагивает Тэён, тут же шмыгая носом и смаргивая влагу с глаз, — Ты пришёл через несколько часов после того, как довёл меня, чтобы совсем добить? Доен, ты — ужасный человек. Донён поджимает губы и отводит взгляд в сторону. Кивает. — Да. Да, ТэТэ. Я — самый ужасный на свете. Я не умею тебя успокаивать, но уж извини: это не я тебя довожу! Это не я играю твоими чувствами. Я не умею этого делать! Потому что я — бесчувственный чурбан! Так ведь? Градус ненависти к себе повышается, и Ким вталкивает Ли в квартиру, закрывает за ними дверь. — У меня никогда не было красивых ямочек. У меня другой разрез глаз. У меня не тот вкус к музыке, — спускает воздух из-за щёк, — Я всегда не такой. Верно? Всё это время я был не таким! А ты?! У ТэТэ трясутся губы, он даже не заботится о слезах, которые так и текут по щекам. Донён думает, что будет глупо и жестоко обвинить сейчас Тэёна в слепости, но он делает это. Потому что: когда, если не сегодня? Пусть всё решится сегодня. — Тэён, ты был слеп всё это время. Твои розовые очки, и мои — как у людей в черном, в которых я вижу большее, — глаза у Ли раскрываются так широко, что становится ясно: он даже не догадывался все это время, — Я заебался быть тем, кого ты не выбираешь, следуя за своими идеалами, которые снова и снова разбивают тебе сердце. И я заебался ненавидеть себя за то, что просто-напросто другой человек. Не тот, которых любишь ты, но который любит тебя. Тэён снова захлёбывается слезами. Он вплетает пальцы в свои волосы, сжимает их, пытается спрятаться в своей комнате, но спотыкается о свои же ноги. И если бы не Донён, то ТэТэ так и упал бы, так и не оказался бы в своей кровати, воя в подушку, обнимая ту руками и ногами, вздрагивая от лёгкого прикосновения к лопаткам. Донён настолько ужасен, что ТэТэ теперь даже не может переносить его обычного дружеского похлопывания по плечу. Ким поджимает губы и кивает. Поднимается с кровати, собирает вещи, замирает на пороге, бросая последний взгляд в сторону комнаты, где остаётся самый чувствительный человек из всех, кого он знает. Донён не хочет петь грустных песен в дождь и жалеть себя. Он исправится, хотя бы раз в жизни даст по тормозам посреди гоночной трассы, хотя бы раз в жизни попробует безумство трёх дней. Ведь Донён, правда, любит Тэёна. Скидывает обувь, скидывает куртку в небольшом коридоре, отряхивает руки и снимает пиджак. Падает на кровать за спиной у ТэТэ, обнимает того за пояс, прижимая к груди, напевает глупую мелодию их школьных лет, замечая, как Ли затихает. Вслушивается в ровное дыхание, перешедшее в сонное сопение, скромно улыбается, откладывая дела на утро, наслаждаясь маленькой слабостью: своей и тэеновой. Как бы Донён не заебался после 20 часов без сна, он не может уснуть. Просто держит глаза закрытыми, вслушиваясь в каждый шорох, предчувствуя каждое движение Тэёна, напрягаясь каждой клеточкой тела, когда тот поворачивается к нему лицом, когда робко касается пальцами предплечья, изучая, думая о чем-то своём. Против воли Донён распахивает глаза, когда шаловливые пальчики Тэёна проводят по надбровной дуге. — Я и правда не знал, что нравлюсь тебе всё это время. Мы же дружим столько лет. Ты же встречался с девушками. Я же тоже не в твоём вкусе, — шепчет севшим голосом Тэён. — У меня просто нет вкуса, — усмехается Ким. — Это было ужасно с твоей стороны: успокаивать меня, видеть рядом с новым парнем, — поджимая губы. — Это было никак. Большую часть времени я не чувствую к тебе ничего. — Но твои слова вчера, — Ли хмурится, стараясь осмыслить. — А меньшую часть времени я безумно люблю тебя, стараясь проводить рядом каждую свободную минуту. Даже если разум кричит, что я не для тебя. Этой ночью Донён впервые подумал: «А что, если…?», но так и не смог договорить, не смог дофантазировать, не решился в своей собственной голове представить себя и ТэТэ вместе. Просто не решился. Но сейчас, видя, насколько серьёзно Тэён обо всём этом думает, Донён решается… Уйти. Снова. Чтобы снова ненавидеть себя. — Тебе нужно время, — кивает Ким, поднимаясь с кровати. Но ТэТэ хватает за запястье, утягивает обратно, смотрит в глаза, скоро облизывает губы, хмурится-хмурится-хмурится, и спрашивает: — А ты… Ты никогда не думал…? Глаза Донёна становятся только больше. Он никогда до этого мига не думал, что будет целовать Тэёна, он никогда прежде не думал, что будет касаться его, он никогда не думал, что вдруг сможет вот так легко — по желанию ТэТэ — перейти из статуса 'друг' во что-то большее. Теперь он думает об этом, и волнение постепенно захватывает сознание. Тело не подчиняется разуму, тоска стягивает что-то в груди, так что хочется сжать едва теплые пальцы ТэТэ своими ледяными в надежде согреться, хочется обнять того, хочется целовать тонкие, искусанные за ночь губы. Вздохи становятся короче, судорожнее, мысли не формируются в предложения, и Донён только открывает-закрывает рот, находя своё положение просто отвратительным. — Я иногда думаю о тебе, — Тэён прикусывает нижнюю губу, переплетая их пальцы, мягко улыбаясь, — Пару раз в месяц, когда меня снова бросают, я думаю: 'Хм, Тэён, эта проблема не в тебе. Доён-и же всё ещё с тобой, на твоей стороне. Разве остался бы он с тобой, если бы проблема была в тебе? '. — В своих мыслях ты зовёшь меня так? — нервы сдают, и Донён с запозданием ощущает стекающую по виску каплю пота. — Да. Но только иногда. Когда мне… Особенно больно и одиноко. Я мыслями полагаюсь на тебя. — Я зову тебя 'ТэТэ', — Ким жуёт свои губы, оказываясь сраженным давними желаниями, которые, будто титаны, запертые в бездне, обретя силы и гнев, разрывают его душу в порыве слепой ненависти. — А вслух — 'неврастеничкой', — хмыкает Ли. — Прости. Оба не смотрят в лица друг друга. У Донёна кружится голова, у груди чешется, хочется вычесть из своего организма предателя — сердце, только бы не чувствовать этой тяги к ТэТэ, только бы не осознавать её, не переживать сейчас их особенную близость. И не надеяться. А это становится сложнее: Тэён закидывает на бедро Донёна своё, когда придвигается ещё ближе, когда, прикрыв глаза, осторожно касается своим носом чужого, доверчиво приоткрывает губы. И Донён целует. Поддерживая за щеку, жадно проводя зубами по тонкой кожице губ ТэТэ, боясь раскрыть глаза и увидеть правду, сглатывая стоны их обоих, не успевая думать о своих руках, которые обнимают чужие рёбра. — До-… — пищит Тэён, оказываясь прижатым к кровати спиной, ощущая дорожку поцелуев на шее, больнючие укусы в плечо, — Доён. Доён просыпается, будто ото сна, отрицательно качает головой: — Это всё твои эмоции. Я пользуюсь… — Ты никогда не пользуешься мной, — ТэТэ устало прикрывает глаза, — Спасибо, правда, — ведёт ладонями ниже по своему телу, стягивает по ногам спортивные штаны, — Но сейчас я так хочу быть любимым. — Хоть кем-то, — хмыкает Ким. — Тобой. Только тобой. Между ними пролетают секунды, спустя которые Тэён, прикрыв глаза от смущения, дополняет себя, доверчиво оглаживая напряженные плечи Донёна: — Всё нужное в ящичке с бельём. С левой стороны. На секунду Кима парализует. А потом всё ускоряется до мелкой трясучки ладоней. И это утро становится лучшим утром за последние годы его жизни. Это утро становится незабываемым, потому что Донён чувствует себя таким живым, таким желанным, таким преисполненным чувствами, что Тэён под ним задыхается от страсти, которую Ким цедит по капле на его тело: достаточно насмотрелся на то, как ТэТэ приходит в себя на следующее утро после секса с очередным кем-то: плачет из-за болей и вынужденности просыпаться одному, стонет от недовольства из-за прилипшей к ногам простыни, жалуется на голод и засосы на видных местах. И Донён знает, как сильно его ТэТэ любит быть маленьким и хрупким в постели, как научился получать удовольствие, принимая. Донён добавляет ещё два пальца, с трудом проникая ими в Тэёна, кусает до фиолетовых пятен рёбра, чтобы отвлечь от боли, проявить свою застаревшую любовь на закрытых участках тела. Впервые он слышит, как его ТэТэ хнычет в сексуальном контексте, как дёргает коленями, готовясь сжимать кого-то (его), а не подушку-подружку. Не зная точно — откуда, но Донён помнит, что Тэёну проще сложиться пополам, чем стоять на четвереньках; помнит, что ТэТэ важно смотреть в глаза, чувствовать на себе чужое обожание — даже если это длится считанные секунды, а потом навсегда исчезает. Но сегодня подобного не случится: Донён уделит ему не просто 'внимание', подарит не просто 'обожание' чужому телу, но и отдаст всего себя, покажет свою любовь. Ведь у него есть все козыри на руках, есть знание тайн Ли Тэёна. Донён не будет дураком, и воспользуется имеющимся карт-бланшем этим утром. — До-о, — заикается ТэТэ, протягивая руки, когда Ким уже раскатывает по своему члену презерватив, — Доён. Пожалуйста. Маленькое затишье перед бурей на поцелуи, на нежности, в которых ТэТэ нуждается. Сладкий-сладкий Ли Тэён, которому нравятся общительные парни с широкими плечами и ямочками на щеках, которому нравятся всякие подонки, разбивающие сердца, которому нравятся сериалы сомнительного качества, идущие в выходные сразу после кулинарных шоу. Тэён, который впервые за всё время их дружбы решил выбрать Донёна. Донёна, у которого впалые щеки, у которого не получается легко заводить знакомств, который не умеет отдаваться чувствам и собственным эмоциям, чтобы через считанные часы уже в мыслях разрешить себе поцелуи. Доён, который впервые решил остаться и озвучить толику того, что давно уже испытывает к своему другу. Который дошёл до того, что сейчас полностью погружается в Тэёна, шипит, когда тот сжимает его предплечья, терпит и старается держаться, чтобы не кончить, едва начав. Не верит, что это сейчас происходит по настоящему, а не снится ему уставшему. С каждым новым толчком Тэён запрокидывает голову, подставляя под поцелуи горло, громче всхлипывает и сильнее сжимает кожу на спину Донёна. С каждым его стоном, Ким старается быть медленнее, старается растянуть удовольствие на подольше. Наслаждается каждой секундой их близости. Боится надеяться, что после этого утра у них будут и новые. А потому пользуется возможностью, оставляя засосы на плечах ТэТэ, ложась на грудь того для передышки, разминая пальцами его ягодицы и впитывая в себя каждое жалкое мяуканье-хныканье. Тэён очаровательно плачет во время секса, красиво задыхаясь от напряжения и невозможности ласкать себя в том же темпе, в каком Донён берёт его. Так что Киму приходится помочь ему, приходится в который раз замедлиться, чтобы прочувствовать момент полностью. Чтобы запомнить, как по-особенному очаровательно поднимаются над переносицей брови ТэТэ во время оргазма, как дрожит всё его тело в объятиях Донёна, как глухо он стонет, принимая Кима, просто держась руками за простынь.        — До, — заговаривает Тэён, когда Донён уже поднимает его с кровати, собираясь нести в душ. — Что такое? — Я не знал… Я даже не думал, что всё это время мне нужен был только ты, — обнимая Кима за шею, оказываясь на его руках, — Правда, До, прости. Донён прижимает ТэТэ спиной к стене, когда давит пальцем на выключатель и мягко улыбается: — Но иногда ты думал обо мне. — Я — твой единственный друг. Было бы низко с моей стороны воспользоваться… Этим так. После всех парней, про которых ты знаешь, — отводя взгляд в кафельный пол ванной. — А есть такие, о которых я ещё и не знал? Донён шутит, но также знает, что сейчас Тэён переживает из-за этого. Это жестокая шутка, но Ким мог быть ещё бессердечнее, а сейчас только обнимает ТэТэ, вставая рядом под лейку, сразу подавая тёплую воду и нежась какое-то время в настороженных объятиях. — До, — зовёт Тэён, обнимая за лопатки так отчаянно, что сердце Донёна заходится от ощущения жалости, обожания, желания греть и дальше свою 'неврастеничку', — Мне не хватало тебя всё это время. — Теперь у тебя будет всё моё время.

***

Донён заебался. Просто по-человечески с этой неблагодарной работой, которую никто не видит, но стоит убрать один винтик — и вся система валится — упс! Эта работа гребёт его 12 часов, вычитая из жалких 24 почти 13, из которых Ким видит Тэёна и так каких-то 6 или 7, если их графики совпали, и они оба не спят, слишком уставшие, чтобы хотя бы разговаривать. Донён просто заебался ощущать в своих руках ТэТэ, владеть им, спать с ним, готовить с ним раз в месяц, когда совпадают выходные. Он просто не может больше так жить: быть рядом и не пользоваться этим. Только смотреть на уже спящего ТэТэ; целовать его запястья, до рассвета уходя на работу; урывать поцелуи в машине между сном и кофе. Новый сотрудник смеётся ему в лицо: — Ты постарел, дядя! Донён молчит, держа в голове одну только мысль: прежде он сбегал от Тэёна, сбегал от самого себя, ненавидел весь мир, чтобы только не ненавидеть себя. Теперь же он может быть собой пренебрежительным, высокомерным, сухопарым, с пристрастием к 'тяжелому металлу', который ТэТэ терпеть не может, но — любимым. А 'любимый' есть то же, что и 'счастливый'. И Донён хочет больше этого счастья. Донён меняет место работы, чтобы теперь успевать водить Тэёна на все заслуженные для них двоих свидания. Теперь Донён лишь грустит, что не решился раньше признаться своему ТэТэ. А Тэён больше не плачет.