Западня

Кружащиеся красные пятна стали розовыми, потом побелели. Сполохи серого, сумрачного света прорезали там и сям чернильную тьму. Нина пришла в себя, и пробуждение ее было таким резким и полным, будто ее окатили ледяной водой. Несколько секунд она пыталась собраться с мыслями, но тут же стало ясно, что это бесполезно. Единственное, о чем она могла сейчас думать — еще ни разу в жизни ей не было так худо: болели руки, плечи, разламывалась шея, а челюсть раздирала такая боль, что сомнений не оставалось — скорее всего, она сломана. Языком обнаруживались выбитые где-то в глубине зубы. Нина открыла глаза. Боль, пульсирующая боль в висках снова сомкнула ее веки. С закрытыми глазами Нина попыталась встать. Но что-то было не так. Она хотела поднять руку — и не могла. Я провалилась, подумала она, и это была первая ее ясная мысль. Я попалась. Мне конец. Она через силу открыла глаза — у нее вырвался чуть слышный стон. Но предметы в комнате понемногу обретали четкие очертания. Нина снова попыталась встать. И снова не могла сдвинуться с места. Тогда она попыталась шевельнуть ногами. Ноги были связаны. Точнее, прикованы. Прикованы к чему-то, очень напоминающему электрический стул. Руки и ноги были прикованы накрепко. Где я? Нина обвела глазами помещение. Напротив нее какой-то человек в белом халате, сгорбившись, возился у длинного стола. Он стоял к ней спиной, и она могла различить только его круглую, абсолютно лысую голову, всю усеянную безобразными пятнами. Человек что-то негромко напевал себе под нос. Нина слышала мелодию, но слов не понимала: <b>- Chto stoish’, kachayas’ Belауа bereza…</b> В нос бил едкий больничный запах — смесь лекарств, спирта и — сомневаться не приходилось — крови. Внутри у Нины все сжалось. — Где я нахожусь? — спросила она вслух. Говорить было тяжело и больно. Нина опустила голову. Боль немного утихла. Все вокруг было таким стерильно-белым — стены, потолок, халат возившегося у стола человека. Белым и чистым. Как на том свете. Куда же она попала? Помещение было похоже на лабораторию. Но что, черт возьми, она тут делает? Казуя должен был убить ее — после того, как ему стало все известно. Она сумела расправиться с его охранниками, но сам он, ослепленный нечеловеческой яростью, не оставил ей ни единого шанса. Нина пыталась отбиваться, однако силы ее были на исходе после всех приключений той ночи. Казуя почти не напоминал человека и, казалось, стремился разорвать ее на части. Что заставило его остановиться? И почему она оказалась здесь? Человек в халате наконец обернулся и подошел к ней. Теперь Нина видела, что он очень стар — на вид ему можно было дать лет девяносто. Сквозь круглые очки на нее, заинтересованно поблескивая, смотрели выцветшие бледно-голубые глаза. — Ну и акцент же у вас, дорогая, — сказал он почти весело, слегка улыбаясь и качая головой. — Ирландский, я полагаю? Признаюсь, я не слишком силен в лингвистике, но это ваше произношение отличу всегда. Он поднес к глазам какой-то пузырек, наполненный неяркой зеленоватой жидкостью. По спине у Нины пробежал холодок плохого предчувствия. — Вы убьете меня? — спросила она. Старик наклонился к ней. — Я ученый, а не убийца, — строго сказал он. В своем белоснежном халате он казался неестественно высоким и очень худым. — Вы перешли дорогу не тому человеку, дорогая, чтобы рассчитывать на снисхождение. Господин Мишима настаивал на полной вашей ликвидации, но господин Чаолан уговорил его использовать вас в моем эксперименте. — В вашем эксперименте? Ничего не понимая, Нина ощутила, как паника поднимается в ней все выше, обволакивая сознание и заставляя сердце колотиться как безумное. Тем не менее, упоминание Ли Чаолана на секунду позволило ей забыть о происходящем кошмаре. Если бы не он, ей бы удалось скрыться… Он передал ее Казуе и стоял там, за дверью. Кровь бросилась Нине в лицо при воспоминании о том, как она звала его на помощь, пока Казуя превращал ее в мешок с костями. Какой же нужно было быть идиоткой, чтобы довериться такому, как Ли Чаолан! Он ложился с ней в постель, но, очевидно, это требовалось ему для того, чтобы держать все под контролем. Ее лицо исказилось от бессильной злости. — Что вы со мной сделаете? Если хотите убить меня, то окажите любезность и не тратьте попусту мое и ваше время — лучше пристрелите сразу. — Я же сказал, что не собираюсь убивать вас. Но, к сожалению, гарантий того, что все завершится удачно, дать не могу. Вам говорит что-нибудь понятие «анабиоз»? Нина не знала, что это такое, и несколько секунд растерянно смотрела на старика. Потом ей вспомнился недавний разговор Казуи, речь в котором шла о неком проекте под названием «Холодный сон». Имеет ли это какое-то отношение к тому, что с ней собираются сделать? По всей видимости, самое прямое. Похоже, собеседнику ее ответ вовсе не требовался. — Видимо, нет. Что ж, может, тем лучше. Но в любом случае поверьте, дорогая: вы находитесь в надежных руках Современной Науки. Нина не очень-то верила в Современную Науку, подарившую миру напалм и лазерное оружие наряду со смертельными вирусами и атомной бомбой. — Однако должен вам сказать, что последствия эксперимента могут быть непредсказуемыми. Неизвестно, как повлияет на ваш организм криосон, возможны побочные эффекты, да и вакцина, в общем-то, неопробована, так что предупреждаю: исход вполне может быть летален. Мы уже несколько лет искали добровольца, на котором я мог бы испытать наработки. Но риск слишком велик. Никто не соглашался лечь в анабиоз, даже за более чем щедрое вознаграждение. Проект мог застопориться, но тут подвернулись вы. Это почти как дар небес. Правда, если вы все же умрете, это будет моим крупным фиаско. Он говорил это вдохновленным, почти восторженным тоном, не глядя на скованную по рукам и ногам Нину, у которой мороз бежал по коже от его слов. — Я проверил все ваши данные и кровь. Вы здоровы, как, извините, лошадь. Вас хоть сейчас в космос. Это дает нам некоторую надежду на благополучное завершение. Нина слушала его и просто не могла в это поверить: ставить какие-то опыты на ней, живом человеке?! Опасные, смертельно опасные опыты, которые могут привести неизвестно к чему?! Сделать ее подопытным кроликом, которого в любой момент могут препарировать?! — Вы не имеете права, — хрипло сказала она, сознавая, как неубедительно звучат ее слова. ТЕПЕРЬ они на все имеют право. Ей конец. Из этой западни она не выберется. Они могут делать с ней все, что пожелаю. Что пожелает ОН. Ну почему он просто не убил ее той ночью? Редкие белесые брови старика поползли вверх: — Думаете, я не знаю, кто вы, дорогая? И чем занимаетесь? Все, что вы совершили за свою жизнь, в подробностях изложено в полном досье, которое запросил господин Мишима. Я полистал его. И я, и вы рано или поздно попадем в ад. И, между нами говоря, участие в эксперименте для вас не самый плохой исход. Он досадливо поморщился. Затем подошел к столу, взял с него шприц и, поднеся его к пузырьку с вакциной, неторопливо наполнил. Нина не сводила с него глаз. — Что со мной будет? Этот вопрос вырвался у нее помимо воли. Она смотрела прямо в блеклые глаза старого ученого, словно пыталась отыскать в них ответ. Она должна была получить его. Ученый пристально посмотрел на нее. Глаза у него были очень серьезные. Немного грустные. Он пошевелил губами, точно подбирая подходящие слова. Нина следила за ним с мукой во взгляде. — Вы заснете. — Что? -Вы заснете, — спокойно повторил ученый, подходя к ней. Его бледные глаза стали жесткими, потеряв те искорки участия, что еще минуту назад светились в его зрачках. Лицо стало сосредоточенным — как у человека, знающего точно, что ему нужно. Шприц он осторожно положил на стол. — Но сперва… У Нины мелькнула безумная мысль, что он хочет задушить ее, когда сухая узловатая рука потянулась к ее лицу. Но вместо этого старик, нахмурившись, очень осторожно ощупал ее свернутую челюсть. Что-то деловито пробормотал. А затем вдруг потянул ее и резко вправил — как будто подшипники в гнезда вставлял. Дикая боль пронзила Нину раскаленным стержнем и загудела в голове, словно кошмарный рой африканских пчел. На какой-то миг нижнюю часть лица перекосило, как небрежно задвинутый ящик стола. Нина зажмурилась, чтобы хоть как-то уменьшить страдания. Она едва сдерживалась, ее даже затошнило от боли. — У вас была жутко вывернута челюсть. Я вам ее вправил, — сказал ученый, слегка погладив ее по щеке. Нина дернула головой, и от этого движения челюсть, как ей показалось, затряслась, будто на разболтанных шарнирах. Отвратительное ощущение. — Не можете же вы «заснуть» вот так… Он снова взял шприц. — А теперь… Приступим. Приятно было пообщаться, юная леди. Обещаю, я буду держать все под контролем. Простите, если был невежлив или неучтив, — галантно поклонился старик. На одно мгновение Нина внутренне сжалась, когда он поднес к ней шприц. Так страшно ей не было еще никогда — вероятно, жизни ей осталось столько, сколько необходимо для того, чтобы сделать инъекцию. Укол и долгая, болезненная пульсация в руке. Нина, к своему ужасу, физически ощущала, как введенная ей зеленая гадость смешивается с кровью, и нечто уже постороннее, чужое скользит по ее венам. Нину пробрала крупная дрожь. «Я же умру! Умру от заражения!» — подумала Нина. Мысль была ясная, однако саму Нину все сильнее охватывало безразличие. Ощущая странную, ватную слабость, она сползла немного в своем «кресле» и уронила голову на грудь. Длилось это всего полминуты, затем что-то неожиданно ударило ее изнутри, словно электрический заряд. Нина вскинула голову и широко раскрыла глаза. Ее переполнили странные, но не неприятные ощущения — точно мир стремительно смещался куда-то, и она — вместе с ним. Мысль увязла в какой-то каше. Думать она больше не могла и не хотела. Боль ушла, растворилась в накатывающих, как во время прилива, волнах безмятежной дремоты. Она все еще видела то, что происходило вокруг — зрение не ушло, наоборот, будто бы даже обострилось — видела, но уже не сознавала, что видит. Это сумбурное движение было теперь частью ее нового мироощущения. — Готовьте «саркофаг». Все системы работают нормально? — донесся до нее голос старика-ученого. Нина вдруг нервно, страшно, истерично расхохоталась. — Как ощущения? — с улыбкой спросил ученый. В его голосе слышалось неподдельное любопытство. — Голова не болит? Судороги? Паралич? Нина хотела что-то ответить, но вместо слов с губ сорвался все тот же странный нездоровый смех. — Очевидно, это действие на нервную систему, — услышала она сквозь собственный неукротимый хохот. — Возможно, что-то сродни наркотической эйфории… Я предполагал, что действие вакцины может быть подобно ЛСД. Записывайте все показания. Все до мельчайших деталей. Мы стоим на пороге величайшего открытия в физиологии… Что-то вроде этого. Нину все это ужасно смешило. Пузырьки странного смеха вскипали у нее в груди. Сердце бешено колотилось. Казалось, еще немного — и оно просто выскочит наружу. Пришло ничем не объяснимое желание содрать с себя кожу. Кожа очень мешала. Кожа очень раздражала. В коже вся проблема. Кожу нужно убрать! Счастливая своим шизофреническим знанием, Нина немедленно приступила бы к работе, если бы не металлические закрепки, намертво удерживающие ее руки на подлокотниках «электрического стула». Зрение начало меркнуть, сознание уплывало куда-то. Нина содрогнулась. Вдоль позвоночника, от шеи и до поясницы, пробежала нетерпеливая ледяная дрожь. Вдруг жутко, до головокружения, заломило виски. В следующую секунду внутри у нее точно разорвалась бомба, и больше Нина Уильямс ничего не видела и не слышала. Ее голова безвольно свесилась на грудь, веки сомкнулись, лицо потеряло всякое выражение и стало пепельным. * * * — Она жива? — спустя три или четыре минуты поинтересовался ассистент, здоровенный лоб, которому был явно мал его белоснежный халат. Он осторожно пощупал пульс на шее Нины. — Пульса нет! И она не дышит! — Разумеется, дышит, — строго осадил его старик, открыв глаз девушки и наблюдая за остановившимся зрачком. — Все процессы в ее организме замедлены, вот и все. КРАЙНЕ замедлены, я бы сказал. Хотя… проверьте на всякий случай, Эрих. Лаборант проверил. Сперва ему показалось, что сердце не бьется, однако через секунду оно сократилось один раз, потом, через паузу, другой. Ассистент удовлетворенно кивнул. — Все в порядке, доктор Босконович! — Прекрасно, — старик довольно потер руки. — А теперь… если мои расчеты верны, у нас осталось… — он бросил взгляд на свои часы. — Ровно четыре минуты на то, чтобы уложить ее в «саркофаг», иначе вакцина убьет ее. Возможно, уже три. Так что поспешим. Пока Эрих вызволял Нину из плена «электрического стула», доктор Босконович снял очки и протер глаза. — Она так молода, — задумчиво протянул он. Его неяркие глаза блуждали, словно он думал о чем-то постороннем. — И уже попала в серьезные неприятности. Не будь она первоклассной убийцей, я был бы очень огорчен тем, что она попала к нам с вами. — Она в самом деле пыталась убить… его? — полушепотом, будто их могли услышать, спросил Эрих. — Да, — ответил Босконович. — И за малым не добилась успеха… Если бы не вмешался господин Чаолан, «Мишима Дзайбацу» сменила бы владельца прошлой ночью. Благослови господь этого юношу! В случае гибели его брата «Холодный сон» пришлось бы закрыть, и мои исследования пошли бы прахом. Он взглянул на Нину. — Не хотелось бы, чтобы она умерла, но все может быть. Это мой первый опыт на человеке. Посмотрим… Я делаю ставку на ее организм: он невероятно вынослив, поразительно! Будет досадно, если она не выдержит… Но в конце концов, мы двигаем науку. Без жертв не бывает победы. А я хочу победить. Победить саму природу! Доктор Босконович помолчал немного, затем сказал: — Завтра нам нужно положить в анабиоз сестру нашей приятельницы. С ней действовать предельно аккуратно и деликатно. Она ложится в криосон на абсолютно добровольных началах. — Вот умалишенная девица, — пробормотал лаборант. — Что есть, то есть, — согласился доктор Босконович. — Она также настойчиво просила разбудить их с сестрой одновременно. Что ж, тем лучше для нас. Два образца — это невероятная удача. Да и как можно осуждать любую женщину за ее желание остаться навеки молодой? Доктор хихикнул — как монетка упала в жестянку. Ассистент не осуждал. Он на руках поднес Нину к криокамере и застыл, ожидая дальнейших распоряжений. Но Босконович молчал. Казалось, он глубоко ушел в свои мысли. Эрих подумал, что срок жизни вне камеры, отмеренный девушке доктором, подходит к концу, и хотел уже окликнуть старика, но тот внимательно, с прищуром посмотрел на него и неожиданно сказал: — Молодой человек, — прищур стал лукавым и каким-то намекающим. — Прежде чем класть нашу красотку в «саркофаг», нужно раздеть ее. Только ничего больше, договорились? Могу я доверить эту важную миссию вам, или лучше позвать Люси? Эрих залился краской, но от помощи лаборантки отказался. Спустя минуту доктор Босконович и его ассистент, захлопнув крышку узкой криокамеры, где в жидком азоте лежала бездыханная, совершенно обнаженная молодая девушка, которая по всем показателям, однако, была жива и вполне себе здорова, готовились совершить прорыв в Современной Науке.