Всё, что знала Ю Исоль — грубые, но по-доброму трепавшие по спутанным волосам, руки отца; домик на холме, где были лишь они двое; меч, который отец давал ей потрогать, говоря:
«Исоль-а, однажды мы вернёмся домой»
Ю Исоль не знала, какой «дом» её отец имеет ввиду. О чём говорит с такой болью и ностальгией в глазах, но этот человек был всем её миром, поэтому она смиренно кивала, будто это действительно так. Будто там, за пределами этого мирка, был дом, что ждал их. Отец говорил — там всегда цветёт слива с нежно розовыми лепестками, почти как её глаза;
и Ю Исоль верила. Отец говорил, там у Ю Исоль будут боевые братья и сёстра, которые будут звать её своей «самаэ»;
и Ю Исоль, поджав губы, обижалась, но кивала. В конце концов, ей не нужны были «боевые братья и сёстры», ведь весь её мир — отец, что каждый день размахивает мечом…
— Отец…
Ю Исоль слабо позвала мужчину, который уснул на траве. Ах, он не размахивал своим мечом, как странно. Похоже он действительно устал.
Своими маленькими детскими ручками Ю Исоль тянула своего отца —
ему надо отдохнуть. Отдохнуть, чтобы он не уснул как мама…
Но он не просыпался. Ни через день, ни через два, ни через неделю…
— Бедное дитя.
Старик поднял на руки исхудавшую костлявую девочку и вынес из дома, пропахшего на сквозь трупным запахом. Ю Исоль сжала свои слабые руки на чужой шее.
Она чувствовала. То, о чём говорил ей отец.
От этого человека пахло сливой.
***
Всё, что осталось у Ю Исоль — цветущая слива.
Эфемерная; та, о которой говорил ей отец. Та, что приходила ей во снах, но которой она не могла коснуться. Поэтому она делала то, что и её отец. Ведь он не ошибался.
Никогда.
— Исоль-а, подружись с другими детьми.
Она не могла. Ни тогда, когда отец посвятил себя этой мечте.
— Ю-самаэ, хочешь присоединиться?
Не было времени.
Она всегда молчаливо кивала и уходила. Она говорила, что у неё нет времени… но на самом деле она не привыкла. Ни к другим людям, ни к шуму общежития и столовой, когда все стучали своими палочками. Ни к тому, что стоит ей бросить взгляд в толпе, он пересечётся с чьим-то чужим.
Точно одинокое дерево сливы, росшее в одиночестве на отшибе, пересадили к другим, оно не пустило корни. И Ю Исоль уходила туда, где ей было знакомо, туда, где не было суеты —
лишь меч.
Но всё же небольшая частичка счастья теплилась у неё в груди, согревая холодными ночами, когда она думала, что вернётся в общежитие, где были её старшие.
Но и этого было не дано сберечь.
— Секта Горы Хуа… распущена.
Секта Горы Хуа… распущена…
Секта… Горы Хуа… распущена…
… распущена…
«Отец»
Дома, в который ты стремился, больше нет.
***
Всё, что осталось у Ю Исоль…
Форма, серая, в дырах, которые она неумело штопала, когда у неё оставались пару монет, которые сахён вложил ей в руку со словами «ты всегда можешь найти меня».
Меч, уже затупившийся, после того как она поработала в качестве наёмника. Неудачно.
И булочка чёрствого хлеба.
Ур~р
Взгляд
сливовых пурпурных, совсем не похожих на лепестки сливы, глаз слегка повернулся в сторону.
«Ребёнок»
Щуплый, как и она. Грязный, как и она. С ссадинами, как и она.
«Он нищий»
Странно, но о себе Ю Исоль так не думала. Она ученик Горы Хуа.
Павшей Горы Хуа.
Безмолвно она протянула чёрствый хлеб ребёнку. Прежде чем мечник, она даос. Это первое, что ей рассказал старик с добрыми глазами — Хён Чжон, Лидер секты. Дети не должны страдать.
— Сестрица, — нищий чуть потянул её за рукав. — Разделим… пополам?
Пусть желудок изнывал, Ю Исоль покачала головой. Но взгляд ребёнка привлекла её форма. Пусть она была потрёпана, пусть она потеряла свои цвета, но вышивка гордо показывала к какой секте она принадлежит.
— Сестрица, ты ученица Секты Горы Хуа?
В глазах Ю Исоль, давно потухших, зажёгся огонёк. Гора Хуа… где тепло… где старейшины… где слива…
Ю Исоль поджала губы. Следующие слова ребёнка были жестокими:
— Но разве Гора Хуа не пала?
— Нет.
— Нет?
Голос Ю Исоль был тихим. Очень тихим и хриплым от сухости во рту. Она не говорила… очень давно. Возможно с тех пор как покинула Гору Хуа? Когда умер отец? Или её мама?
Но схватившись за нашивку пятилистного цветка сливы, она с гордостью сказала:
—
Слива в моём сердце.
Лепестки сливы, что нежно приземлялись ей на голову, когда Ю Исоль принесли на руках на Гору Хуа.
Эфемерная слива, о которой ей говорил её отец.
Нашивка сливы, что она по-прежнему носила с гордостью, хотя секты уже и не было…
Нищий улыбнулся, беря девушку за руку. Из-под его длинной чёлки выглянули
сливовые глаза.
— В этом мире всё ещё остались ученики цветущей сливы.
Цветущая слива…
«
Исоль-а, это техника Горы Хуа»
«
Она прекрасна»
«
Однажды твой отец покажет тебе цветущую сливу…»
Ах…
«Отец, она прекрасна. Ты не ошибся»
Был ли это бред, или предсмертная агония, Ю Исоль не знала, но розовый цвет залил её зрение. Ученики в белом, что один за другими распускали сливу на кончике меча. Она была красивой, её тепло манило к себе, но цветки несли в себе разрушение. Это именно то, чего желал её отец…
— Это
*всхлип* техника… Горы Хуа?..
— Да.
Ю Исоль снова посмотрела на нищего. Теперь он не казался таким беспомощным и крохотным. В его глазах горела жизнь и огонёк.
— Кто ты?..
— Я, — мальчик ухмыльнулся. — Чхон Мён.
Это был ребёнок, от которого пахло сливой. И это был мальчишка, что носил имя схожее со сливой.
Всё, что было у Ю Исоль — рука этого ребёнка, Чхон Мёна, что вела её обратно —
домой.
