Неугасимая память

      Пасмурный вечер четверга. Людвиг приглашён на противоположную базу, наложил шину на ногу разведчика, cломанную в двух местах на тёмной лестнице, и ужинал за счёт RED, вёл дружескую беседу с солдатом, сегодняшним дежурным поваром. Спагетти слиплись хоть ножом режь, бекон зажарен на том же масле, что и утренняя яичница, - но в принципе, съедобно после напряжённого боя на Бэдвотере. Электричества не было, сидели при высокой заплаканной свечке в консервной банке.       -Когда починят? - прожевал Людвиг.       -Джек уже что-то варганит у себя, - сказал мистер Доу, - говорит, в мастерской у него коротнуло перенапряжение от приборов, доски выкорчёвывает, проводку меняет.       -Давно не делали этого?       -Я почём знаю! Не разбираюсь. Лишь бы свет горел... Снайпера нет - и сразу всё наперекосяк. Молим бога, чтобы медик новый нас под себя не подогнул.       -А может? - Людвиг встрепенулся и отложил вилку.       -Чёрт знает, что у него на уме и что он тут забыл. Видел, трупы с карты уносит с поджигателем?       -Видел.       -Как медик, можешь что-то сказать?       Людвиг поник и ответил, задумчиво глядя в полупустую тарелку; он не заметил, как в считанные минуты уничтожил гору макарон в кетчупе.       -Как немец, могу предположить, что он использует вас как сырьё.       -Да не нас, а вас, не сужай.       -И тех и других, - он сорвался на улыбку, усилием воли принялся за еду.       -А если он оживит их медиганом и на нас натравит? - Каска-котелок перевесилась через стол и до Людвигова носа. - Или начнёт про возрождение чего-то там затирать? Останови его как-нибудь!       -Как?!       -Ну, не знаю... Вы оба немцы, договоритесь. Нет?       -Какой я имею вес против него? - он озадаченно развёл руки. - Я сам бегал от полиции... - Его перебили:       -Ты Гитлера не поддерживал?! Вообще? - Людвиг оглянулся на два выхода из столовой, чёрные и бездонные как в ночном кошмаре, и мистер Доу поутих. К их обществу могли непрошено присоединиться, откликнуться на звонкие запинки немецкого акцента.       Людвигу, казалось, в сотый раз предлагали поведать байки о Германии 30-х - и просил один и тот же человек, по своим словам "добровольцем вырезавший глотки этим гадюкам". Собирал матчасть от очевидца, чтобы не промахнуться с бахвальством, разумеется.       -Ни капли, ни по одному пункту. - Он немного просиял: - Знаешь...       -Ты квас будешь? - спохватился вдруг солдат.       -Что буду?       -Квас, знаешь, что это есть? Настой из хлеба, сахара и дрожжей. - Людвиг провёл глазами по кухне, озарённой мутными рыжими бликами:       -Михаил как-то упоминал...       -Ты вроде по слабоалкогольному, попробуй, мы его передержали, срубает как следует.       -Не надо, чтобы срубало, - засмеялся Людвиг. - Мне ещё до базы идти, капитан не простит.       -Да тьфу, все взрослые люди...       -Сами здесь квасом балуетесь, пока снайпера нет?       -Так мы Ман-Ди и споили. - "Что?!" - До этого он пил обычный, а тут перебродившим его угостили. Видел б ты, как его ушатало! - "Организм неподготовленный..." - Сидел как щенок прибитый, "проводите, говорит, до спальни". Так там и заснул, наверное... Да ты попробуй только! Тебя точно не убьёт.       Немытая, с бурыми облинявшими полосами кружка с белесым напитком уже стояла у тарелки Людвига. ..Медик скривился от кислоты - привычной, как у кваса от BLU - и почувствовал: да, спирта прилично.       -Ты о чём-то рассказать хотел? - Пока Людвиг дегустировал и отодвигал кружку, он помогал вспомнить: - Про то, что с Гитлером был не согласен.       -Вывез из Германии на пароходе его "Майн Кампф", - медик поймал мысль и оперся на столешницу, отчаянно шепча и улыбаясь: - Всё боялся, что мои вещи проверят, найдут, и меня высадят на первом необитаемом острове. - Солдат заржал. - Нет. Довёз на дне чемодана до Америки, до Хэмптона. - "Это какой штат?" - Виргиния. А потом аккуратно, между делом, заинтересовался, кто из местных немцев тоже не за нацистов...       -Зачем?       -Одному скучно было книгу рвать и сжигать!       -Вау! - Мистер Доу хватил рукой по своей голове и заныл от ушиба. - Нашёл?       -Нашёл, но на меня смотрели как на придурка. Война ещё не закончилась, все верили в фюрера... и считали меня выскочкой, позером, эм-м-м... - "Я понял". - Который сбежал и теперь выделывается своей позицией на каждом шагу, - он нахмурился, доел без особого аппетита, после серьёзных раздумий запил квасом. - Попробовали бы выступить на территории Германии, к утру бы концов не сыскали.       -А этот? - Он указал наверх, в сторону медкабинета.       -Я ещё с ним не связывался... и не хочу, боюсь. - "Ещё бы!" Людвиг обернулся снова и продолжил: - Ко мне должно быть много претензий. Я весь расстрельный список.       -Из-за Тавиша? - шепнул мистер Доу. Людвиг так огорчённо гаркнул "Чшорт фасьми!", что он отгородился ладонями в ужасе. Людвиг помолчал, и этанол развязал ему язык:       -И знаешь, я так же утопил бы "Миф двадцатого века" в бензине, заплевал от души, и любое, что извратило немецкий народ... Хе-хе, "настольная книга", которую никто не читал. Ничего умного не написали с тридцать третьего года.       -А ты читал?       -Для нейтралитета, чтобы не арестовали за непричастность к общему делу. Пытался читать... сливался с толпой, так сказать. Ни доли науки, болтология! - Он рассказывал всё громче и бесстрашнее, пламя на свечке виляло от его редких взмахов рук. Он не заметил испуга на половине солдатского лица. - После двух минут образования люди уже могли осознать бессмысленность этого чтива. Недоказуемо и противоречит само себе.       -Л-людвиг...       Он обернулся, но опоздал отрекаться от слов. Во мраке общежития, в выходе на лестницу стоял белый призрак и внимательно слушал Людвига, стоя позади. Без фуражки с посохом и крыльями ("Иронично", - думал насчёт неё Людвиг), а в остальном в полном боевом обмундировании - тоже не переодевался после рабочего дня, как коллега. Будто никуда не собирался, здесь его конечный пункт, явился как вольнослушатель на лекцию.       -Was? - Людвиг вскочил: драться так драться. К нему могли подлететь с угрожающим топотом, свернуть шею, схватить вилку и замахнуться - если этого не сделает Людвиг, находясь ближе к столу и источнику огня.       "Komm zu mir hoch", - и постояв в мирной неподвижности, ушёл. По своим делам и с верой в то, что гость сам найдёт дорогу, или остался ждать у лестницы на второй этаж.       -Медик, беги... Входная дверь с той стороны!... эх, покойся с миром.       Что за профилактическая беседа его ожидала... допрос до первой крови или на поражение.       Летающие складки халата растворились где-то на вершине скрипучих ступенек, молниеносные шаги проводника не замедлились; до десяти ударов о застеленный пол - и замер у обитой железом двери в середине коридора, зазвенел ключами.       Двери, за которой много лет никто не проводил обследования, не замерял давление и не хранил анамнезы... Наёмников принимали в черте города, в строжайшей анонимности и с запасным доктором, общим на десятки таких же беспризорных команд RED. Теперь здесь обитали, да не в одиночку.       Поджигатель следил за котлетами, двигал лопаткой, отвлекался на промежуточное мытьё посуды - всё в кухонном уголке, ухоженном, с горшками свежей кулинарной зелени, но не отделённом ширмой или стеклянным барьером. Медиган под потолком, гардероб, вешалки, шкафчики с лекарствами, пёстрая кушетка, множество этажерок, два безнадёжно грязных окна, словно для защиты от посторонних глаз, - и два полупрозрачных столбика с фитилём на железном подносе.       Людвига резнуло по сердцу от осознания рода-племени этих свечей. "Они трупы и на мыло пускают?!" Пулемётчика они вдвоём еле дотащат сюда, а кроме них в ком найдут столько жира для своих нужд, особенно сейчас... Явно не в Пиро синих; как часто медик охотился на него в попытках узнать поближе, игнорировал даже дробовики, но бежал от направленного огнемёта как чёрт от ладана. Хоть винтовку у Ман-Ди отбирай.       И чей ароматный фарш в панировке поджигатель жарит на сковороде... Людвиг вряд ли ошибся в первом впечатлении.       "Язык прикусил?"       Медик КРС, нелюдимый и оттого безымянный, закрыл за ним дверь - не на ключ - и встал между ним и окнами. Допустил с точки зрения психиатрии страшнейшую ошибку - да бояться ли ему робкого Людвига. В мгновение ока пролетел, маневрируя между хрупких металлических столиков и не нагибаясь, чуть не врезался в подручного и встал со сложенными сзади руками. Резко обернулся и заново явил Людвигу благородное худое лицо с узким носом, длинным острым подбородком, тусклыми голубыми глазами. Когда немец заговорил, они застыли на Людвиге и придирчиво смерили его стянутую тревогой фигуру, - пока Людвиг заталкивал трусливый и блуждающий взгляд куда угодно, изучал аккордеон и краниометр в углу, валики мужской одежды на квадратной кушетке, миски с блёклыми лужицами, очки на столике, необходимые на карте либо для имиджа, либо для орлиного зрения. Он услышал необычный для себя, баденца, диалект, и не нашёл, с чем его точнее сравнить.       "Повтори ещё раз: что ты думаешь о Гитлере?"       Людвиг, переспросив, отсрочил бы конец. Он в ловушке. Его со школьных лет подозревали во всех нацистских смертных грехах, ему задавали схожие вопросы, лупили книгами, стреляли по его голубям - и поймали наконец. И, в счастливом случае, опять примутся воспитывать.       Но он хоть примерно узнал, как себя вести.       "Убьёшь, если отвечу неправильно?" - разрешил себе только подёрнуть плечом.       "Ещё раз: как ты относишься к фанатичной усатой дуре...?" Людвиг не дослушал, вытаращился и тут же спрятал глаза. Почти улыбнулся: не может быть, он манипулирует, выводит на чистую воду. Выражается о фюрере как хочет, потому что расправа ему не грозит. "Чем он тебе не нравится?"       "Всем", - выдохнул он. Нечего оттягивать финал - или даже финальную битву.       "В каких именно аспектах?.. Вопрос о неарийских нациях тебя не беспокоит?" - Голос твёрдый, но не переступающий границы гнева, а наречие никак не злодейское.       "Медицине всё равно".       "Ты учился ей в другой стране?" - медик вскинул голову. Пониже Людвига вместе с каблуками сапог, он не впадал в комплексы и, если б не давило отвращение, подошёл бы к коллеге вплотную.       "Не было возможности уехать" - "Когда появилась?" - "В сор..." - он запнулся.       "Впрочем, неважно. Мои взгляды тоже разошлись с партийными, и я тоже не уехал. Посвятил годы службе в отделении, где занимался наиболее близкими мне вопросами. Ты тоже?"       "Уклонился от концлагеря и фронта", - и захотел узнать, что значат его сведённые брови.       "В концлагере тебя ждали не как врача", - буркнул он. Подавляя нехорошее предчувствие, Людвиг перемялся с имитацией равнодушия - и хозяин в стремительном выпаде разбудил его убер-пилой в выпрямленной руке, остриём, упершимся в грудь. Убранные за уши тёмные локоны не рассыпались, спина согнулась лишь при следующем вопросе:       "Кто твои родители?"       "Швабы".       "Слышу, что швабы, я воевал с ними. С кем смешались?"       "Ни с кем".       "Получается, на тебе оборвётся старинный и, как ты сказал, чистокровный род?"       "У меня брат и сёстры, не беспокойся".       "Тоже не брезгуют однополыми связями с неграми? - хмуро строгал он слово за словом, и Людвиг терялся от растущего недовольства, первого врага для жертвы допроса с предвидимым пристрастием - того, что в Рейхе называли допросом. Нет ни яркой лампы, ни огнестрельного оружия (возможно), но в медкабинете полным-полно других инструментов... Рукоять убер-пилы поскрипывала о резину красных перчаток, огоньки чуть румянили бледную кожу. Кислый спиртной дух укреплял в нём ненависть. - Если можно допустить оправдание гомосексуализма единоразовой мутацией, то второе - не иначе как голос потомственного полового извращения..."       "Как ты хочешь с этим бороться?" - Людвиг провожал взором небольшие качки затупленного железного острия.       "Самое щадящее - стерилизация, если это лишь досадная помеха в гражданине, осознаваемая и приносящая ему страдание. Нужно пресекать продление наследственной порчи".       "Мне без разницы, кастрируй, но сохрани живым. Но обработай ножи, я ещё пригожусь твоим союзникам... И репутации перед нача..."       "За жизнь цепляешься, интернациональный скот?" - Его лицо как будто посветлело, его всего будто пронизала радость от превосходства над ущербным выродком, но Людвиг его воодушевления не разделил. О какой санитарии говорить в стенах этого морга?       "А где тебе не угодил гитлеризм? - выбросил Людвиг. - Если он за уничтожение недолюдей и их рабский труд на благо арийцев?"       "Я не за тотальный геноцид, а за селекцию, строго подконтрольное выведение человеческих пород, идеальных для каждого типа труда. Мне неугодна идея истребления славян или жидов, некоторые их черты пригодились бы сибаритствующим и жестоким арийцам. - Медик подошёл, приподнял пилу до кадыка и царапнул иглой. - Но повторяю: не при самовольном скрещивании с чужими расами без знания дела и генеалогии. Это изведёт и негроидную, и нордическую линию".       "Мне плевать на линии, люди по строению одина..."       "И ты заслуживаешь уничтожения". - Он понимал: доказывать насилием или дискуссией бесполезно, но вопрос, кем ему способен послужить этот шваб, близорукий, тёмно-русый - в пределах арийского стандарта! - и поникший, вспотевший от нервов и алкоголя. Запугать его, подчинить, искоренить в нём волю и содержать как слугу-евнуха, тогда как он с поджигателем займётся претворением надчеловеческой идеи на незначительном отрезке земного шара - на двух базах Нью-Мексико, где к ним не протянут руки с железными браслетами и протоколом.       "Чем не ницшеанский сверхчеловек", - рассуждал Людвиг, ни в коем случае его не оправдывая, и робко шелестел о добавочных причинах пощадить себя - и одновременно с ним пытался замолвить слово поджигатель. Он вытряхнул котлеты в тарелку и постоял без дела, не зная, как обратиться к покровителю при живом госте, и приподнял маску с еле слышным "Битте..." Медик отозвался, и полилась тихая баварская речь, изрядно подпорченная подражанием саксонскому блеянию. Людвиг шепнул: "Ух ты". Чем дольше он глядел на Пиро красных, тем ревностнее в него впивались мутные глаза противника.       "Я единственный здесь умею лечить..." - Людвиг попятился от оружия, и медик шагнул за ним:       "В том числе без магии и чудо-лучей?"       "Как сегодня одними этими руками, - он поднял их, немощные от страха. - Света же нет..."       "Что тебе здесь понадобилось?!"       Нога Людвига отъехала на чём-то склизком и неразличимом в полумраке, он рухнул на плитку; секунда - и Уберменш у его головы. "Я по выз... - и ему с размахом задвинули в челюсть. Он свернулся калачиком, мельком сунул очки в карман штанов. - По вызову пришёл. Я единственный врач!" - дошепелявил он, прижимая синяк и уставившись на медика. Тот кружился, застывал на месте, качал пилой у самого его носа.       "Они совершенно не умеют обустроить свою жизнь без капитана, тупоголовые". - Медик вещал и отстранённо смотрел сверху вниз; ударял быстро и сильно, непредсказуемо, то носком в лицо, уши и пальцы, то каблуком в лопатки и плечи. Когда Людвиг случайно перехватит сапог на лету, пиши пропало, его инстинкт самосохранения пресекут этим самым топором со шприцем.       "Каждый из вас - генетический отброс!.."       Во дворе разрасталась шумиха, но битьё подошв по Людвигу и клейкому полу мешало вслушаться - и пристальнее всмотреться в источник густого мерцавшего света, в окно. Утро не могло наступить так рано, а починенные уличные прожекторы - вспыхнуть оранжевым. В носу потеплела кровь, в затишье Людвиг вздрагивал как от пореза, из ушибленного глаза сочились слёзы, а дверь оставалась незапертой, живо вставай и мчись пока цел... И невдалеке ухал поджигатель, звал медика.       Людвиг покосился через прищур: да, зарево за пыльными стёклами, будто солнце закатилось к RED. Медик занёс ногу, но не приземлил на дрожащее тело; "Птичник?!" - переспросил он питомца. Поджигатель не дождался приказа или запрета, выскочил, подцепил у выхода трубу с баллоном.       "Поджиг!!" - и кинулся за ним.       Людвиг нескоро ещё вволю расстелился, оправился от последнего крика; проморгал момент, когда затух тяжёлый галоп Уберменша на лестнице. На улице бранились несколько голосов, один - громко и решительно направлял. Любопытство взяло вверх. Людвиг отлип от холодной керамики, вытер слюни и доковылял до окна. Вытирать его подручной прихваткой не было смысла, дым снаружи время от времени заволакивал весь обзор.       Двор наполовину в огне, наполовину в чаду. Наёмники, как ярко-красные муравьи, уже не стояли и размахивали руками. Разыскали себе по ведру или шлему, по очереди выныривали из дома, выбрасывали плотную шапку воды в непролазную жаркую стену, пожиравшую тьму, и собирали взволнованную ругань. Разбитый Джек не поспевал сам принести огнетушитель, умолял об этом хромого скаута, напоминал, что пожар начался в его мастерской, а значит, есть вероятность к утру оказаться на пепелище - и на нём же встретить капитана. "Если доберётся до склада Демо, нам конец! Взлетим нахер! Перекройте!" Где-то шипел сжатый воздух огнемёта, кто-то подбодрил затворника-поджигателя, - и снаружи засветился мчащийся белый халат, под общие вопли кинулся в горящие травяные заросли, которые Пиро обдувал из центра, выдернул... И заорал не своим голосом, навис над огнеупорным компаньоном, не заметив лижущее его подол и рукава пламя. На него и дунули аирбластом, и по пути опрокинули воду, остудили... Никто не нуждался в медицинской помощи, подрывника назначили разоружить свою мини-лабораторию. Людвиг порылся в шкафчиках и перелил перекись себе в отдельную баночку, потушил жировые огарки и с великой тревогой за Поджига, шмыгая кровоточащим носом, сбежал под шумок как удачливый пленник.              То был единственный раз, когда Уберменш надсадил голос в криках и метнул пару посудин в стену, как можно дальше от Поджига. Взыграли отцовские гены, не терпящие давления на обожжённые места и из-за которых у молодого немца помутнела слепая вера во врождённую арийскую уравновешенность. Противогаз сгладил его визги, у подручного долго звенело бы в голове. И союзники просекли, что с пожарами у их прирученного дьявола связана прискорбная история.       "Никто тебе не расскажет, что было, - капал он ядом на письмо в Штайр, к Поджигу. - Многие свидетели мертвы, многие обезумели на следующий день. Второй налёт зачистил то, что не сжёг первый десятками бомб". И в письмах, и вживую он без жалости к чужому состраданию и избирательности в проклятьях описывал тучи дыма, пепельную завесу, шторм уничтожающий всё живое и неживое, ад, прорвавшийся на землю. ...В Mann Co Уберменш упивался призрачной победой над страхом, когда с Поджигом подчиняли себе огонь и с полным зарядом гнали им синих наёмников, - до встречного существа в костюме, дома - до отбытия Ман-Ди в город и последующей анархии.