Поклянись

Около двух лет прошло. Немцев остановили, у самой Москвы. Дима тогда был готов расплакаться от счастья. Сейчас шел 43 год. Красная армия подходила к Киеву. Митя, оперившись спиной о стену своей квартиры, крепко сжимал зубы. Увы, но от бомбардировок было больно одинаково, но самолеты со звездами хоть глаз радовали, предвещая скорое освобождение. После захвата Киева он ушел в лес и вместе с другими партизанскими отрядами боролся против нацистов. В своем нынешнем состоянии он будет им больше мешаться, поэтому и вернулся. За его квартирой даже не следили. Немцы, видно, уже поняли, что к чему. Берхард много раз пытался выйти с ним на связь, но Киев уверенно игнорировал все его попытки. Он не предатель. Да и ничего хорошего от гитлеровского режима ждать не приходилось. Так что Дима свой выбор сделал в пользу Союза и Москвы. Хотя тот порой был не лучше Берлина. После того как Сталин к власти пришел, стал мнительным, грубым, обвинял всех без разбора. Обычные объятия от него было чудом и то, только в том случае, если получилось репрессировать кого-то значимого. А так… даже слова ласкового не дождешься. Вечные приказы, но хоть руку пока не поднимал. Не то, чтобы он не смог защититься от возлюбленного, просто не понятно какие будут после этого последствия. Да и цвет глаза, сменившейся с голубого на красный радости не доставлял. Когда бои в город перешли совсем худо стало или наоборот. Митя обнял колени и уткнулся в них лицом. Скоро все закончится. Странное сочетания облегчения и дикой боли по всему телу. 6 ноября все закончилось. На улице были слышны радостные крики. Дима выдохнул. Через пару часов кто-то пришел. Быстром шагом подошел и особо не церемонясь поднял его на ноги. Дима открыл глаза и посмотрел на вошедшего. Миша. Стоп. Какого черта он тут делает? Неужели полез на передовую? Совсем из ума выжил если так. Дима смотрит в алые глаза и морщится от боли, все же на ногах его удерживают слишком грубо. Миша похоже понял это и чуть ослабил хватку. Так лучше. Дима улыбается и тянется за коротким поцелуем. Ему отвечают. Невероятно. -Как ты? -Жив Что еще сказать? Дышать может, сердце бьется. Уже хорошо. Миша усаживает его на диван. Ничего себе. Какой заботливой. Но, к сожалению, вряд ли это надолго. Скоро найдет к чему придраться. -Ну и где ты был? -О чем ты? — Дима поднимает на него вопросительный взгляд. Недолго счастье длилось. Чем он опять неугодил? — вариантов немного, где я могу быть. Учитывая, что ты так быстро пришел ко мне, то, наверное, ты знал, где я могу быть. -Партизаны по мере продвижения нашей армии присоединялась к нам, тебе средь них не было. Где. Ты. Был. -Ты на передовой?! — единственное что волнует в настоящий момент. С остальным разберется. Эта белобрысая бестолочь опять в самое пекло лезет. Столица ведь, можно и поберечь себя. Нет, ведь надо ему. А вдруг плен? Берхард от него живого места не оставит. -Да. Отвечай на вопрос. Ты раньше был в партизанских отрядах, потом пропал. Куда?! Отвечай. -Ты совсем с ума сошел?! Ты столица, ты в глубоком тылу сидеть должен! Зачем сюда лезешь?! Собой рискуешь! Дима аж подскакивает со своего места, но быстро наполовину падает наполовину садится обратно. Блять. Нет, приятно конечно, что Мишенька к нему лично пришел. Ему льстит даже. Но думать то надо. Понимать, что он будет одним из самых ценных пленников надо. Вот ведь какой идиот, даже в безумии не сидится на месте. -Наоборот не стоит мне отсиживаться в Москве, когда страна воюет. И к тебе надо было. Я сам решу, где мне стоит находиться, а где нет. -Какой благородный. Совсем головой не думаешь, собой рискуешь. — Дима тяжело вздыхает. -Хватит от темы уходит. Я все еще жду ответа. -Ответа? — Тот его о чем-то спрашивал? Дима как-то потерял нить событий, его больше интересовало, какого черта Миша лезет туда куда не нужно. Не меняется. -Да, — Москва неожиданно резко хватает его за лицо, сильно пальцы на щеках сжимает, — Повторяюсь. Почему. Тебя. Не. Было. С. Теми. Партизанскими отрядами. Которые. Присоединились. К. Нам. Какого черта здесь сидишь?! Куда ты вообще пропал?! К УПА переметнулся?! А может к немцам?! Взмах и удар. Киев хватается за щеку. Пощечина была сильной и звонкой, до искр в глазах. Нашел в чем обвинить. Дима сглатывает и собирается силами. — Я бы никогда тебя не предал. Я не сотрудничал с УПА или с немцами. Ты сам прекрасно знаешь, что разрушение города влияет на наше физическое состояние. Я просто был бесполезен там и вам был бы обузой. Вот и пропал. Его снова хватают за подбородок. Миша долго смотрит ему в глаза, Дима в ответ смотрит. Скрывать ему ничего. Он не врет. Остался верен ни смотря ни на что. -Пока я тебе поверю, но, если вдруг узнаю, что ты соврал мне. Пожалеешь. Миша садится рядом и обнимает. Так только он может. Сначала обвинить, потом ударить, потом угрожать, а потом обнять. Вот ведь.

***

Когда-то в 90-х

-Ты можешь ударить меня сейчас, не буду сопротивляться. Миша опустил взгляд. Кто так с возлюбленным встречается после разлуки, в которой ему и так досталось, только мразь последняя. Ах да, ей он и является. Дима целует его в щеку, Москва поднимает на него ошарашенный взгляд. -Я не хочу тебя бить. Не стоило тебе это рассказывать. Сожрешь сейчас себя. Что было, то прошло, Миш. Это, по сути, даже не ты был. -А кто? -Ты одержимый советской властью. Увы, непросто быть столицей. Но ты не сволочь или как ты себя там обзываешь. Сволочь бы не стала вымаливать прощение за то, что не помнит. Сволочь отмахнулась бы и сказала, что мол не контролировала себя, а значит не виновна. -Оправдываешь меня. — Миша грустно усмехается и берет Киев за руку, аккуратно, перебирая его пальцы. Это успокаивает. -Ну кто-то же должен. А то ты винишь себя. Кто адвокатом выступить? Только мне эта роль по силам. Дима, к удивлению, Миши смеется. Чем он заслужил его? Москва подносит его к руку к губам и аккуратно целует каждый палец. Дима улыбается и другой рукой тянется к его лицу, кладет ее на щеку. -Миш, самое трудное было в послевоенное, потом чуть легче с тобой было. Москва вздыхает, это особо не успокаивает. Не успокаивает тот факт, что с любимым он стал обращаться просто плохо, вместо отвратительно и жестоко. -Так все. Хватит о грустном. Ночь на дворе, тебе утром рано в Россию свою надо. Спать давай. Потом еще поговорим, если тебе так важно обсудить союз. Миша кивает. Целует Диму в уголок губ. Укладывается с ним в постель. Почти засыпает, но Митя выдергивает из сна. -Мне страшно — Митя шепчет и кладет голову его на плечо. Миша прижимает его к себе. -Почему? -Себя боюсь, — Митя тихо смеется, — я твой удивленный взгляд и без света чувствую. Знаешь, я боюсь быть столицей, боюсь не справиться, боюсь навредить людям, городам. Если я вдруг не смогу им сопротивляться. Миш, пообещай. Нет. Поклянись, что, если вдруг что-то пойдет не так, не медли. И со мной не церемонься. Ты то, к счастью, или, к сожалению, научился справляться с властью. Я так не умею Миша удивляется, но слово дает. Хоть искренне и не понимает, чего Киеву опасаться, все в порядке вроде.

***

-Сдохни, тварь. Ты и все твоя страна. Я ошибся только в одном, Москва, что когда-то тебя любил. Мы страдали из-за тебя. Всегда. Ты ответишь за все. Ты, твоя страна и народ.