Я не маленький

Который раз, и как показалось бы Каспапяну в миллионный, всё повторятся. Тихонько бубня себе под нос проклятия в сторону собаки, так удачно прокусившей руку, жмётся в тёмном углу собственной квартиры и молится, чтобы не нашли. Надежда мала, но как известно, умирает последней. – Юрка! – рыскает по квартире гитарист. – Я же всё равно тебя найду. Юра шепчет подобие молитв всем возможным богам, слыша шаги в свою сторону. Кровать предательски скрипит, стоило лишь прикоснуться до металлических, немного ржавых пружин. – Туки-туки Юра, вылазь. – смеётся Цой, заглядывая под кровать. – В этот раз мог бы и получше спрятаться, а то уже не интересно. – Не вылезу. – дуется солист. – Мне уже надоело, хватит! – Мне тоже надоело, но я же не жалуюсь. – Конечно не жалуешься, не тебе сорок уколов терпеть. Виктор лишь глотает очередной смешок и запускает руку подальше, пытаясь ухватить его за шиворот. – Да ну брось. – гитарист наконец извлекает змеёй извивающегося товарища на свет. – А потом на набережную, здорово же? В Ленинграде середина жаркого лета, самое время сутки напролёт проводить на улице, но нет же, надо протянуть руку к шавке. – ругается Каспарян, обиженно надув губы. – Всё, хватит. – прерывает лирику ругани в сторону собаки Виктор. – Быстрее соберёшься, быстрее закончим. Солист злобно щурится, но идёт самостоятельно. Иначе Витька не станет церемониться и потащит за шкирку, совершенно не стесняясь случайных прохожих. Безусловно, есть шанс сбежать, но во-первых нестись по проспектам, слыша за собой насмешливый хохот. Догонит, конечно догонит, чёртов олимпийский чемпион по бегу. А потом безмолвно потащит за шкирку, как котёнка до самой больницы. – Я не хочу. – упирается Каспарян, лелея последнюю надежду на спасение. – Давай сегодня сразу гулять, никто не проверит. – Не проверит, потому что кроме тебя и меня никому не надо. Топай молча или помочь? – Не надо. – удрученно повесив голову, солист мрачно вздыхает, безропотно плетясь следом. На фоне летнего Ленинграда, сияющего редким обилием пригревающего солнышка, достаточно сильно выделяется серое здание городской больницы. Ненавистное для Юрия неизменно и издевательски быстро приближается. Как не старайся идти медленнее, Витька каждый раз подгоняет, улыбаясь во все тридцать два. Цой кивком здоровается с охранником, привыкшем к странной «парочке» появляющейся здесь три с половиной недели без пропусков, причём всегда в одном порядке: первым проталкивают Юрку, потом уже тот, кто толкал. – Давай, давай. – подбадривает Виктор, пропихивая дальше и дальше по серому коридору, стены которого увешаны бесконечными плакатами, хоть немного добавляющих красок в муторную скуку. – Жду. – распахнув дверь нужного кабинета, буквально с ноги проталкивает его внутрь. Бросив обречённое «здрасьте» солист плюхается на липкую от жары коричневую кушетку за мизерной ширмой. Не то чтобы было так уж больно, скорее стыдно и неуютно. Вместо длительных прогулок где-нибудь на набережной журчащей Невы, таскаться сюда. Всё заканчивается не так быстро, как хотелось бы. Наконец позволяют отлипнуть от жаркой кожи и уйти, хоть вынести двери плечом, только быстрее. Гитарист всё так же скучает на стульчике в коридоре, прямо напротив немного пошарпанной двери. – Всё? И ещё выдумывает каждый раз. Супер, идём гулять. – аки второе солнышко, только поменьше, Виктор улыбается, шутя щëлкая Юру по лбу. Даже с плохим настроением не улыбнуться в ответ не возможно, слишком уж велик соблазн. Не слишком приятные события всё же оставляют след – Каспарян не смеётся над «гением юмора» Витьки. – Болит что-ли? – перестает улыбаться тот, протягивая сигарету. – Не совсем. – бурчит себе под нос солист, бессмысленно смотря перед собой. – Не знаю, что ты там себе ещё напридумывал, но у меня есть предложение. Пойдём за мороженкой, а? – Пошли. – по-кошачьи щуриться Юра, легонько лягая Витьку везде, где дотянется...