***
День выдался нелегким. Мало того, что владелец сокровища выставил против них целую армию, так еще и Зенигата с отрядом полиции просто превзошел сам себя. Им долго не удавалось сбросить преследователей с хвоста. Одно убежище оказалось рассекреченным, а до другого добраться не получилось. От Папаши они все же смогли сбежать, а от охранников уже бывшего владельца сокровища, и подавно. Они пробрались в этот пустой дом на окраине заброшенной деревни. Люпен, как всегда, собрался отметить новое приобретение, но Дзиген сказал, что с ног валится от усталости. И он действительно свалился — на старый пыльный футон, что остался в доме от прежних хозяев. Дзиген даже не был ранен, но истратил все патроны, натер мозоли на указательном пальце и ладони, сбил костяшки пальцев, потому что когда патронов нет, то ничего больше не остается, как махать кулаками. Его пиджак был порван и опален, а шляпа продырявлена пулей. Все что с себя Дзиген снял перед сном — это галстук и шляпа, а пиджаком он укрылся вместо одеяла. Гоэмон тоже не был расположен праздновать. Даже неутомимый самурай выдохся. Может он еще недостаточно тренировался, но руки у него болели, костяшки пальцев были сбиты, потому что, не мечом же единым, на теле пестрели царапины. Опасных ран у него не было и все что ему сейчас было нужно — это целительный сон. Дзиген уже спал посередине футона, Гоэмон лег с краю. Он ничего не снял с себя, кроме обуви и положил рядом Зантецукен. Не прошло и минуты, как и самурай уже спал. Люпен спать не хотел. Нет, устал он не меньше остальных, но адреналин все еще бурлил в его крови. Он вдоволь напрыгался, набегался, настрелялся, намахался кулаками, даже наорался и нахохотался, он был доволен, кража удалась и день в целом тоже, но не хватало финального аккорда. Праздника, шуток, пенящегося шампанским бокала в руках, дружеских подколок, веселого разбора полетов, неспешного созерцания сокровища и фантазий, как он подарит его Фудзико. Обычно после всего этого Люпен окончательно выдыхался и заваливался спать. Но не праздновать же в одиночку. Все что ему оставалось — это полюбоваться сокровищем и помечтать о Фудзико. И ложиться спать. Люпен покрутился у футона. Гоэмон лежал на самом краешке, а рядом лежал Зантецукен, Люпен обошел футон и обнаружил свободное место рядом с Дзигеном. Люпен снял пиджак, свернул его и положил себе под голову. Галстук тоже снял и улегся. В голове вихрем крутились мысли. Азарт погони, вернее побега от Папаши не отпускал его. Люпен повернулся на левый бок, потом на правый, немного полежал на спине, лег на живот, уткнувшись лицом в пиджак. Снова перекатился на бок. Чтобы отвлечься от драк, погонь и стрельбы, начал думать о Фудзико. Без одеяла было как-то зябко и не уютно. Люпен пододвинулся поближе к напарнику. Крик ужаса мгновенно пробудил спящих. Серебристый росчерк Зантецукена и Гоэмон, припав на колено, застыл в боевой позе рядом с футоном. Дзиген вскочил на колени, держа магнум обеими руками. Чужих в доме не было. Дзиген опустил магнум и достал зажигалку. Огонь высветил Люпена, сидящего на полу. В его расширенных от страха глазах плясали огоньки пламени. Люпен потряс головой, поморгал, поднес руки к лицу, внимательно осмотрел их, перевел растерянный и все еще испуганный взгляд на товарищей. Дзиген встревожено оглядел Люпена. Тот был цел и невредим, в дом не ломились ни бандиты, ни полиция. Никакой опасности не наблюдалось. — Чего ты орешь? — обеспокоенно спросил Дзиген. — Кошмар приснился, — дрожащим голосом объяснил Люпен. Тревога в глазах Дзигена таяла, уступая место раздражению. — И зачем же так вопить? Не одному тебе кошмары снятся, мы ж с Гоэмоном не орем. — Мне не снятся кошмары, — тут же вклинился Гоэмон. Он уже тоже расслабился, убрал Зантецукен в ножны, — я умею контролировать свои мысли, кроме того, страх самураю неведом! — Но это действительно было очень страшно, — Люпен передернул плечами, — мне снилась Фудзико… — Ну ясно, кошмар всей твоей жизни, кто б сомневался, — перебил его Дзиген, — слушать про нее не хочу! В нем не осталось ни тревоги, ни жалости. Он запахнул расстегнутую рубашку, улегся на край футона, повернувшись к напарникам спиной, завернулся в пиджак. Гоэмон вздохнул и лег рядом, меч положил у изголовья. — Люпен, ложись, — самурай приглашающе похлопал рукой по футону. Люпен лег на краешек, обхватил себя руками за плечи, сжался. Он и, правда, был здорово напуган и расстроен. — Люпен, — самурай придвинулся поближе к вору, — я могу научить тебя, как очистить голову от ненужных мыслей. Люпен тяжело вздохнул и зябко поежился. Гоэмон придвинулся еще ближе, обнял вора рукой. Широкий рукав кимоно показался Люпену крылом ангела. — Спи, и ничего не бойся, эта женщина не причинит тебе вреда, пока я рядом! — горячо выдохнул в затылок вору его верный самурай. Люпен хотел объяснить, что все совсем не так было, но под сенью ангельского крыла стало так тепло и уютно, что ничего объяснять он не стал, а просто закрыл глаза. Через несколько минут он уже спал. Через некоторое время заснул и Гоэмон. Убедившись, что все спокойно и тихо, уснул и Дзиген. Наутро Люпен пытался оправдаться. При свете дня ночное видение казалось ему просто глупым и слегка неприятным, но тогда, тогда… Дзиген утверждал, что ему снился не менее жуткий сон, но он мужественно молчал и не будил уставших товарищей своими дикими воплями. И не пугал их, но этого Дзиген говорить не стал. Люпен предложил померяться кошмарами и они были вынесены на суд беспристрастного Гоэмона. Первым рассказывал Дзиген. Мне снилось, что по мне ползает паук. Нет, я не боюсь пауков, нет, даже огромных и с мохнатыми лапами. У этого были не мохнатые лапы, скорее наоборот. Холодные, скользкие и необыкновенно цепкие. Как щупальца. Да, как осьминог, хотя я не боюсь осьминогов. Я помню, Люпен, что ты их боишься, но я-то нет. Ну, это был и не осьминог, просто непонятная тварь. Она ползла по моей груди, перебирая лапками, поднимаясь от живота к шее. Она прямо вцеплялась в кожу. Нет, не было у нее ни когтей, ни присосок. Я не знаю, как это описать, но это было ужасно противно. Ну больше противно, чем ужасно. Хотя, она могла бы задушить меня, если бы добралась до шеи. Но она остановилась около сердца. Мне казалась, что она способна проникнуть внутрь, сквозь кожу, проскользнуть между ребер и вырвать у меня сердце. И тут Люпен заорал, и я проснулся. Ну, выходит, вовремя. Да нет же, совсем я не испугался, говорю же, просто неприятно и противно. Люпен пренебрежительно фыркнул. Сновидения товарища малобюджетный ужастик по сравнению с его кошмаром- блокбастером. Люпену не очень хотелось его вспоминать, но даже тут ему была необходима пальма первенства. У великого вора и кошмары грандиозные. Я долго не мог уснуть, а потом начал думать о Фудзико, заснул и она мне приснилась. Да нет, это еще не кошмар, наоборот. Фудзико была необыкновенно милая. Она ласково улыбалась мне, смущенно хлопала ресницами и игриво манила пальчиком. Она сбросила туфли и подошла к кровати. Потом повернулась ко мне спиной и сняла с себя платье, оставшись в одном белье и чулках. Затем эротично выгнув спину, она спустила один чулок, второй. Плавно покачивая бедрами, она стала стягивать с себя трусики. Чего, ближе к телу? Так я к тому и веду. А, к делу ближе. Ну совсем немного осталось. Я чего? Фу, как грубо. Я же специально, чтоб вы поняли весь ужас, что был потом. Ну и эротические фантазии вам не помешает послушать. Да, ладно, ладно. Короче, она сняла трусики и села на кровать, а затеи расстегнула лифчик. Все это время она была спиной ко мне. Да, это важно. Это самое важное и есть. Она легла, и я сразу прыгнул в кровать вслед за ней. Прижался, обнял ее. Я предвкушал, как буду скользить руками по ее обнаженному телу, такому знакомому и вечно манящему, гладить ее мягкую, нежную, атласную кожу, ласкать упругую бесподобную грудь. И тут, тут… Ох, даже вспоминать страшно. Я почувствовал, что грудь у Фудзико совсем плоская и мало того, она, она…волосатая! Люпен аж побледнел, заново переживая свой кошмар. Дзиген пренебрежительно фыркнул, что у Люпена мыслей других нет, кроме как про большую грудь Фудзико и главный его кошмар, что он этой груди лишиться. Ну в смысле, что Фудзико его в очередной раз продинамит. Вот и весь сон. Почти по Фрейду. То ли дело его жуткая тварь, которой он хоть и не испугался, но было страх как противно. Люпен начал горячо доказывать, что вовсе он не озабоченный и Фудзико он даже без груди любить будет, но это тоже было и страшно, и мерзко. Гоэмон все сопоставил и теперь изо всех сил пытался сохранить лицо. Внутри бурлил смех. Удивительно, что каждый видит только свою часть картины. Они как слепцы из известной притчи, ощупывающие слона. А еще каждый слишком увлечен своей собственной историей. И желанием доказать, что его-то кошмар был самым кошмарным. Гоэмон не смог бы вымолвить сейчас ни слова. Развернувшись, он невозмутимо направился к двери. Он уже почти достиг ее, когда Люпен спросил у Дзигена: — Что, действительно так противно было? И по его голосу и по тому, как это было сказано, Гоэмон понял, что Люпен тоже обо всем догадался. И сдерживать смех стало совсем трудно. Гоэмон вышел из домика и почти побежал прочь. Смех рвался наружу. Если немедленно не выпустить его, то просто лопнуть можно. Гоэмон так и не узнал, что ответил Люпену Дзиген.Часть 1
31 октября 2023 г. в 08:00
Иногда им приходилось спать на полу. Особенно часто они спали на полу, когда работа приводила их в Японию. Но и в Европе, и в Америке, если дом, ставший им временным убежищем, был совсем заброшен и в нем не сохранилось нормальной мебели (не считать же нормальной мебелью диван, ощетинившийся остриями пружин), они тоже спали на полу. Никто никогда не думал, где и как ляжет, они просто падали, обессиленные от ран, усталости, долгой погони и бурного празднования. И засыпали.
Но если бы в доме, где они спали, оказался сторонний наблюдатель, и если бы он последовал за ними, наблюдая за этой троицей каждый раз, он бы сделал определенные выводы. Спали они всегда одинаково.
В середине лежал Гоэмон. Сон его был спокоен, и это спокойствие незримым куполом накрывало все и всех в радиусе одного метра. Гоэмон лежал неподвижно, лик его был безмятежен.
С одной стороны от Гоэмона спал Дзиген. Он с головой укутывался одеялом, если оно у него было, и тоже застывал в неподвижности. Он поворачивался к товарищам спиной, закрываясь и отгораживаясь, но никогда не покидал пределов купола спокойствия. Очень часто Дзиген лежал лицом к двери, и тогда становилось понятным, что он вовсе не отгораживается спиной, он ей прикрывает. Всегда готовый к любой неожиданности и опасности.
С другой стороны от Гоэмона спал Люпен. Вечно беспокойный, он и во сне был такой же. Он сбрасывал одеяло, если оно у него было. Он то сворачивался калачиком, то вытягивался в струнку, переворачивался на другой бок, стискивал подушку, бормотал что-то. Но и его смиряла аура спокойствия, что шла от самурая. Он поворачивался к Гоэмону, прижимался к нему, утыкался лбом в плечо, цеплялся за его руку. Днем, во время бодрствования, Гоэмон ни за что не потерпел бы подобного, но ночью он не протестовал. Он знал, что только так Люпен успокоится, перестанет ворочаться и уснет.