Века мира

До рассвета еще несколько часов и в Лондоне почти совсем тихо. Азирафаэль только что приготовил себе еще одну чашку чая и теперь лениво размышляет, не следует ли ему найти новое место для коллекции кружек, которая, кажется, увеличивается на полке над раковиной. Он не уверен, откуда они все взялись, просто кажется, что они скопились как по волшебству. За исключением одной с изображением змеи, которую он купил в сувенирном магазине музея три десятилетия назад. Ее змеевидная рукоятка детализирована и ужасно подвержена сколам. Но Кроули продолжает вытаскивать ее и пользоваться с выражением такой раздраженной нежности, что Азирафаэль уже двенадцать раз чинил ее. Он обнаруживает, что наклоняется и касается маленькой изогнутой головки с раздвоенным языком, окрашенным в ярко-красный цвет. Иногда он действительно может быть сентиментальным старым дураком. Он чуть не пролил свой чай в раковину, когда зазвонил телефон, настолько он был погружен в свои воспоминания. Тот факт, что это ужасно нелюдимый час, ничего не значит. Они с Кроули общались друг с другом задолго до изобретения хронометража (и он до сих пор не совсем уверен, была ли это хорошая идея). Он даже не думает не отвечать на звонок. Демон с такой же вероятностью позвонит ему в три часа ночи, как и в три часа дня. Он берет с собой чашку чая, поднимает трубку и наклоняет ее к уху. - Алло? - немедленного ответа нет, но слышится хриплое дыхание, которое он узнал бы где угодно, - Кроули? Он ждет долгую паузу молчания, которая кажется неожиданно тяжелой, как будто есть слова, которые демон не хочет говорить по телефону. Азирафаэль хмурится и ставит свой чай на стол. - Кроули, что случилось? - Ты можешь прийти? - слова ровные и усталые. Нет никакой срочности, ничего, что указывало бы на то, что Азирафаэлю нужно спешить. Но Кроули редко просит о нем столь откровенно. Это означает, что он уже расстегивает свою кофту для чтения и тянется за пальто. - Конечно, я уже в пути. Он идет по почти безмолвным улицам. Квартира Кроули в Мейфэре не очень далеко, и он не может устать, если немного (или сильно) поторопится. Демон не просит ничего просто так, он всегда так неохотно рассказывал Азирафаэлю, когда тот в чем-то нуждался. Единственный раз, когда он нарушил это правило, это был конец света и хотя Азирафаэлю хотелось бы думать, что Кроули чувствует себя более свободно, просто попросив составить ему компанию или сказав, чего он хочет сейчас, он подозревает, что это не так. Или, возможно, им обоим просто нужно больше времени, чтобы приспособиться к этой новой норме. Дверь квартиры Кроули открыта, свет стал таким тусклым, какого он никогда не видел. - Кроули? - Сюда, - зов раздается из офиса, слово звучит отчаянно устало, но все же с оттенком тихого облегчения от его присутствия. Обычно Азирафаэль счел бы это трогательным, но вместо этого это только усиливает его любопытство и беспокойство. Потому что он уже может сказать, что с ними здесь кто-то еще. Дверь в кабинет Кроули тоже была оставлена открытой, как будто оставляя путь для Азирафаэля. В ранее пустой комнате теперь есть длинный темно-серый диван, наспех придвинутый к одной стене. Азирафаэль хочет сказать, что это место выглядит мягким и манящим, но в данный момент оно занято распростертой фигурой бледной женщины, которую он никогда раньше не видел. Она болезненно худая, и ее короткие темные волосы закрывают половину лица, оставляя видимым один зеленый глаз и красную полоску рта. На ней нет обуви, а подошвы ее босых ног пепельно-серого цвета. Кажется, что она также дрожит, вся длина ее тела слегка подергивается, как будто от боли. Кроули сидит, сгорбившись, на простом обеденном стуле рядом с ней, его спина изогнута страдальческим изгибом. Его волосы все еще влажные от дождя, очки свободно свисают с пальцев одной руки. Обычно он не снимает их при людях, и тот факт, что он это сделал, вызывает беспокойство. - Сейчас три часа ночи, и я был пьян, - медленно объясняет Кроули, слова вытекают из него, как будто он сдерживал их, пока ждал прихода Азирафаэля, - должно быть, я был похож на легкую добычу. Был похож...? - О, - тихо говорит Азирафаэль. Потому что он все сразу понимает, - о, боже. Вены странной женщины уже темнеют, проступая сквозь ее бумажную кожу, а уголки рта медленно растрескиваются. Из уголка ее глаза сочится тонкая струйка водянистой крови и Азирафаэль знает, что она не последняя. Она думала, что Кроули - человек, она незаметно проскользнула внутрь, намереваясь урвать кусочек-другой, оставив его ошеломленным и сбитым с толку, но в конечном счете невредимым. - Я был пьян, - снова произносит Кроули, - я не обращал внимания. Она бы никогда не прикоснулась ко мне, если бы я был внимателен. - Это не твоя вина, - успокаивает его Азирафаэль, проскальзывая дальше в комнату. - Это смертный приговор, - просто говорит Кроули. Вампирша ожидала насыщенного тепла человеческой крови, а вместо этого проглотила кровь демона. С таким же успехом она могла выпить аккумуляторную кислоту. Ни один из них сейчас ничего не может для нее сделать. От ее глаз и носа уже тянутся красные линии, а босые пальцы на ногах скручиваются, когда они смотрят. Она издает низкие, хриплые звуки боли, губы изгибаются, обнажая зубы, пока клыки не кажутся слишком большими в ее кровоточащем рту. Ее радужки теперь полностью черные, она мечется по комнате в тихой панике. Кроули наклоняется и очень осторожно убирает волосы с ее лица. Он бормочет что-то, что может быть заверением или, возможно, извинением, но Азирафаэль знает, что она слишком далеко зашла, чтобы беспокоиться. - Она старая, - Кроули придает этому слову вес, они оба знают, каково это, насколько это меняет твою точку зрения, прожить века мира, - больше тысячи, может быть, даже двух. Она живет на этой земле больше тысячи лет, и одна глупая ошибка - и всему этому конец. Азирафаэля подмывает мягко напомнить ему, что люди не должны жить так долго, даже вот так. Но он знает, что это худшее, что он мог сказать прямо сейчас. Пока Кроули не чувствует себя ответственным за смерть этой женщины. - Она видела правду о них, как и мы. Она могла бы понять кое-что из этого. Мы, вероятно, могли бы поговорить с ней. Может быть, просто проходя мимо время от времени. Вы могли бы поменяться рецензиями на книги, она бы, вероятно, поняла все твои шутки о Диккенсе, которые я никогда не ценил. С кем-то еще можно поговорить обо всем, что они построили, и обо всем, что они разрушили. Раньше весь мир был намного больше, не так ли? Человечество распространилось по всем его таинственным уголкам. Помнишь, когда Лондон был маленьким... Кроули останавливается, дыхание женщины становится медленным и хриплым, ее незрячие глаза обращены в его сторону, скрюченные пальцы подергиваются на диванной подушке. Он смотрит на нее целую минуту в виноватом молчании, прежде чем продолжить. - Интересно, помнит ли она, какими раздражающими были те продавцы орехов на улице? - Кроули говорит более спокойно, - ты помнишь их? Азирафаэль медленно кивает. На мгновение Кроули выглядит огорченным, как будто осознает, как много нужно было вспомнить. Как много было потеряно сегодня вечером. Азирафаэль делает жест и рядом с креслом Кроули появляется второе кресло. Он садится в него, тихое сердитое ерзание Кроули осторожно сближает их, пока узкое плечо не прижимается к его собственному. Как будто он хочет, чтобы Азирафаэль взял на себя часть его веса, но он слишком горд, чтобы просить. Через мгновение Азирафаэль протягивает руку, кладет ее на руку Кроули, где пальцы сжаты на его бедре. Он мягко уговаривает их разжаться, затем обхватывает их своими. Кроули делает медленный, глубокий вдох, пальцы дрожат, а затем сжимаются. Азирафаэлю кажется, что он изо всех сил старается не отреагировать на этот жест. - Они просто продолжали требовать у тебя гроши, пока ты пытался обсуждать литературу на улице. Это приводило в бешенство. Или вы могли бы вместе посочувствовать выходящим из моды накидкам, или... или поговорить о клавесинах и разных цветах восковых печатей для всех социальных связей, которыми ты был одержим в течение пятидесяти лет. Она, вероятно, даже помнила бы, как странно это было, когда они надевали обувь на правую и левую ступни. И о том, что вино никогда не должно было быть модным напитком, это был просто способ не умереть от всего этого дерьма в воде... Кроули останавливается и смотрит на него, поджав губы от злости, хотя Азирафаэль знает, что это направлено не на него. - Ты знаешь, что они не такие, какими их считают люди. Они не монстры. Они никогда не забирают достаточно, чтобы убить кого-либо, они оставляют гребаный кровоток более здоровым, чем они его нашли. Они никогда не заслуживали быть монстрами. Люди сделали их монстрами. - Это была не твоя вина, - снова говорит ему Азирафаэль. - Я даже не знаю ее имени, - страдальчески кривится рот Кроули. В четырнадцать минут седьмого женщина перестает дергаться. Ее конечности втягиваются, как у погибающего насекомого, сквозь кожу проступают бледные и твердые кости. Влага медленно начинает покидать ее, пока предмет на диване Кроули не становится похож ни больше ни меньше, как на останки мумифицированного трупа.