Холодные московские вечера

      Старую рану, что только только покрылась корочкой и всё никак не могла зажить, словно он постоянно неосознанно ковырял её ногтями делая хуже, только что разворошили. Разбредили всю, измазавшись в кровавых ошмётках его души, но сделали это филигранно, с точностью ювелира или нейрохирурга, конечно же нацепив перед этим стерильные перчаточки и осторожно, словно даже сочувственно сказав «я извиняюсь». Но рана от этого не исчезает и не болит меньше. Она гниёт изнутри, отравляя его тело трупным ядом. Хочется плакать, хочется кричать о том, что они даже близко не понимают, что он пережил. Но Влад только растерянно моргает и отвечает нехотя, заторможено, улавливая нотки сочувствия в тёмных глазах.       Дима не понаслышке знает, что такое быть на грани, уверенно стоять двумя ногами в могиле и целенаправленно закапывать себя, ещё и самостоятельно утрамбовывая землю лопатой, чтоб наверняка. Он знает, что такое курить «последнюю» сигарету и писать прощальную записку для близких. Знает, какого бывает после, когда всё идёт крахом и родные глаза встречают смесью непонимания и жалости. Когда приходится делать вид, что всё точно так же как было «до», но так уже никогда не будет.       Дима молчит, взгляд от Влада не отрывая и поджимая губы, неосознанно жест Владовский копируя.       Съёмки этого цирка наконец заканчиваются, позволяя расслабленно выдохнуть. Влад стоит всё так же потеряно, устремив взгляд в никуда, пока Дима не подходит к нему, осторожно касаясь плеча чужого, тут же руку отдёргивая, словно от этого прикосновения ожог третьей степени получил, не меньше. — Пойдём? Как-то дёрганно кивает головой в сторону выхода, словно это заторможенно-нервное состояние передалось и ему. Влад соглашается, ничего не спрашивая, идёт за Димой бездумно, как козлик на верёвочке       Они стоят в их общей «курилке». Остальные, как ни странно, уже разъехались, на улице никого, лишь ночная Москва и ветер, шумящий в заметно поредевших кронах деревьев. Дима закуривает и Влад наконец отмирает — Ты ж бросил И сигарету нагло у него из рук забирает, сам затягиваясь, а Дима то и не против. Хочется по детски улыбнуться и сказать, что они сейчас поцеловались, но он решает что это будет совсем уж не к месту — А ты вообще не куришь Влад хмыкает как-то неопределённо, выдыхая дым прямо Матвееву в лицо и отдаёт тому сигарету. Так и стоят в тишине, затягиваясь поочереди и зябко ёжась, не май месяц всё ж на дворе, а они оба без верхней одежды выскочили. — Знаешь… Вдруг начинает Дима хриплым голосом. Прокашливается, прежде чем продолжить — Забей на то, что тебе сказали. Я понимаю, как это звучит и понимаю, что это не просто вот так вот взять и просто «забить», но… Слова Виктории не определяют тебя, да, они могут быть обидны, они могут задеть тебя и это нормально, но не более. Голос у Димы тихий, с хрипотцой — Она просто не понимает о чём говорит. То, что ты здесь стоишь доказывает лишь то, что ты очень сильный человек Дима замолкает и замирает, словно испуганно, взгляд на Влада боится поднять.       Спустя долгие секунды молчания, растянувшиеся, по ощущениям, на несколько маленьких вечностей, Влад сипит тихое «спасибо» в ответ и что уж совсем не ожидалось, обнимает Диму. Сгорбившись, тычется носом куда-то в его плечо, наконец находя успокоение в тёплых объятиях, моментально согревающих в такой холодный московский вечер