Препояшься доспехами веры, любви и надежды,
В конце всех битв он вознесёт тебя к небу.
Ох, были бы у меня крылья — я бы улетел и обрёл покой,
Восхваляя Единого в его обители.
Crooked Still — Ecstasy
Он проснулся не от яркого солнечного света, бьющего ему в глаза самыми ранними лучами — так, как это описывают в дорогих романах для центральных девчушек-подростков, витающих в облаках тонкой, невозможной любви. Не от чьего-то растерянного крика с кухни, впитывающегося в картонные стены назойливым дымом из-за выключенной вытяжки. Не от детского шума на улице, слышного даже сквозь закрытые окна. На границе с Периметром солнце редко когда светило ярко: дни, окрашенные в серо-молочный цвет неба, больше напоминающего переработанную макулатуру, шли нудно и медленно. Тяжёлый, заклеенный полосато-зелёными обоями бетон служил стенами: кричи сколько влезет — никто не услышит. Все дети, если они когда-то жили на этих территориях, давно выросли и уехали в город, оставив за собой искусственно живущий пустырь. Он проснулся только из-за того, что таков был режим, выработанный годами службы. Организм уже не мог проснуться раньше или позже — не давал. — По тебе можно время сверять, — прищурив глаза, Джейн улыбнулась, сминая подушку в ладонях. Нарочно обнажила запястье: своей меткой она очень гордилась, о чём говорила при любом удобном случае, — как часы работаешь. Почесав коротко стриженную голову, Марк посмотрел на неё: густые, рыжие волосы мелкими волнами спускались по почти обнажённому телу, сияя даже в бледном, безвкусном солнечном свете. Небольшая аккуратная грудь с ассиметричными тёмными сосками просвечивала сквозь хаотичный огонь. Руки с ярко выступавшими венами гладили подушку. Джейн ему нравилась. Очень. — И зачем тебе в такую рань подскакивать? Это мне… — поднявшись с продавленного матраса, скрипевшего под каждым движением, Марк перебрал форму, аккуратно сложенную на спинке вмонтированного в пол стула, — кофе не хочешь? — Я сама, — коротко потянувшись, Джейн привстала с кровати, откидывая подушку и совсем нетёплое одеяло. Смерила его дерзким взглядом: крошечные веснушки весело заиграли в его глазах, — форму без меня застегнёшь? Не маленький же уже. До инквизитора дослужился, — она удовлетворённо кивнула своему же монологу, приподнимая брови. Марк уже давно выучил — её забавляло видеть его озадаченным. Словно это не она на него работала, а он был у неё на поводу. Словно их отношения были бо́льшим, чем работа. Бо́льшим, чем чек, который она получала раз в две недели. — Куда же я денусь, мадемуазель, — хрустнув пальцами, он побрёл к узкой двери, ведущей на кухню, стараясь не задерживать взгляд на загорелой фигуре, оставляющей хрупкий отпечаток на дурацких, почти облезших обоях. — Никуда вы не денетесь, месье, — она усмехнулась себе под нос — это Марк услышал, закрывая за собой дверь.***
Их жизнь была такой же тягучей и надоедливой, как и вся граница с Периметром. Джейн без конца сетовала на отсутствие работы — за всё пребывание здесь она ни разу не применила свои пси, лишь тихо грозясь швырнуть стакан в стену. Конечно, Марку она об этом не говорила: он читал её по губам. И не только читал: иногда, когда серое, атрофированное небо становилось пустым чёрным, а пыльно-жёлтые лампочки не создавали даже иллюзию теплоты, Марк позволял себе дерзость. Однако нужно быть полным идиотом, чтобы поверить в то, что он запускал свои пальцы ей в нежно-рыжие волосы, слегка надавливал на горло и гладил широкие веснушчатые плечи только из-за того, что ему было холодно. И что дрожала она только из-за того, что прохлада добиралась до самых пяток, щекочущей колкостью отдаваясь в мурашки. Марк вообще не помнил того, чтобы рядом с ней ему было холодно. Чтобы он, вжимаясь носом в густую копну таких знакомых, медных волос, чувствовал, что что-то не так. Порывшись на чердаке, они даже нашли кассетную магнитолу. Несмотря на то, что сухой, покрытый слоем давней пыли пластик то и дело трещал и скрипел, вызывая резь в ушах, Марк его не выключал: от слабого шума в доме становилось не так одиноко. Пусть и давно застывшая, отваливающаяся широкими хлопьями штукатурка всё равно пахла сыростью, это не мешало ему получать удовольствие от сидения в косой гостиной, потягивая средненький виски и переключая найденные кассеты. Магнитола «зажёвывала» тонкие кассетки, иногда выдавая музыку, а иногда — её скрежущее подобие. Рядом, оперев голову на ладонь, сидела Джейн, пронзительный взгляд которой он чувствовал спиной. Марк мог даже не оборачиваться — он знал, что там его встретят тёмные, горящие смелыми огоньками слегка покрасневшие глаза, в обрамлении длинных ресниц, покрытых скатавшейся комочками чёрной тушью. Его всегда удивляло то, что даже при слабом отоплении она не заворачивалась в несколько слоев одежды, самодовольно заявляя о том, что ей абсолютно не холодно. Даже сейчас — глухим вечером, утопленном в пресном тёмно-сером небе, — из одежды на ней была лишь широкая футболка, не прикрывающая даже тонкую ткань трусов, да длинные носки, где один был выше другого. — Поднимайся, — он вставил одну из проверенных кассет в магнитолу, — танцевать будем. — А если я не умею? — подойдя к нему, она насмешливо улыбнулась, демонстрируя зубы с небольшой щелью, скрытые в обрамлении нежно-розовых губ, — в интернате такому не учат. — Думаешь, что я умею? — сохранять серьезность было сложно, но Марк держался, пытаясь оставаться невозмутимым. — Вас точно учили основам, — она двинула плечом, — на мероприятия же ходить надо как-то. — Скажем так, — чуть наклонившись к ней, он сделал сильный выдох, а затем добавил: — я не учился больше, чем того требовала программа. — Ах-хах, — Джейн рассмеялась так, что на загорелых щеках выступили глубокие ямочки, — сделаем вид, что я поверила. Руки на талию, да? — Да, — притянув её к себе, Марк провёл ладонью по аккуратному изгибу. Джейн слегка насупилась: его щербатые, грубые ладони были прохладными, из-за чего он был уверен, что прикосновение было не очень приятным. Поспешно об этом забыв, она откинула рыжую, блестящую волну себе за спину, одновременно хватая его за плечо. Достаточно резко: поначалу коротко стриженные ногти впились ему в куртку. — И что теперь? Точно так же с другой стороны? — Не совсем, — Марк, пытаясь проявить толику галантности, двинул свободной рукой вперед, выставляя открытую ладонь в воздухе, — положи свою руку на мою. Она так и сделала: их ладони легли друг на друга. Марк глянул на их пальцы: у Джейн они были тонкие и длинные, с бижутерным кольцом на большом пальце. Почти дотягивались до его… Он и не заметил, как их пальцы сплелись: крепко, вдавливаясь друг в друга до побелевших костяшек. Зажмурившись, Джейн немного расслабилась. Вёл он. Откровенно плохо, но неумёха Джейн всё равно за ним не поспевала, то и дело становясь ему на ноги, расплетая пальцы из замка и качая головой. Иногда он шутливо давал себе коснуться её щек — и она тут же отворачивалась, говоря что-то про то, что ладони у него слишком холодные и грубые, а она — слишком тёплая. Иногда она возникала, что его лёгкая щетина ужасно колется, а иногда — просто молчала, вновь касаясь его ладони. Это было интимнее, чем секс. Ему казалось, что ещё немного, и он проделает у нее во лбу дырку, так как смотреть в её глаза дольше было невозможно. Какой бы грубоватой и колкой она ни была — Джейн скрыла всё это в широком взмахе своих ресниц. Они сидели на начинающей подгнивать скамейке, стоящей на убогом подобии балкона их дома. Джейн пыталась поджать под себя ноги, теребила пальцами молнию его старой байкерской куртки, заправляла непослушные пряди за большие, слегка заострённые уши. Марк настоял на том, чтобы она хотя бы куртку на себя натянула — от простывшей телохранительницы толку ноль. И она согласилась: и плевать, что куртка была расстёгнута, под вспотевшей футболкой виднелись черты подтянутого живота, а кучерявый лобок и вовсе не скрывался за почти прозрачной тканью. Смешная. Чиркнув спичкой по коробку несколько раз, Марк закурил. Он не курил, как ему показалось, с момента окончания учёбы, но сейчас захотелось: благо в сельском магазине нашлась пачка дешёвых, но относительно сносных сигарет с натуральным табаком. Джейн комично зажмурилась, делая вид, словно вот-вот зажмёт нос. А затем проговорила: — Дай прикурить. — Сигарет мало, — выдавив подобие иронии, Марк покрутил пачку, лежащую на столе, — спичек — тоже. — Изо рта в рот тогда, — она лишь пожала плечами, размыкая губы. Горечь дыма у него во рту смешалась с мягким бальзамом для губ, купленном в ближайшей аптеке. Пытаясь проучить, она тщетно попробовала прикусить ему язык. Не вышло — Марк разомкнул поцелуй, прижимая телохранительницу к себе. Прикрыл глаза, затем вновь резко разомкнул веки, чувствуя как на ресницах проступает влага. — Поможешь мне? — он не понимал, зачем он спрашивает этот вопрос. Они ведь оба знали ответ. — С чем? — осторожно запустив ладонь ему в отросшие волосы, Джейн прикрыла глаза. — Со всем. С работой. С жизнью. С тобой, — он вздохнул, затягиваясь; чувствуя, как с непривычки в горле начинает гореть, — пожалуйста. — Конечно, — она коротко кивнула, погладив его по спине, — куда же я денусь, месье.***
Он по-прежнему просыпался рано и точно — как по будильнику. Каждое утро яркий солнечный свет ослепительно лез в глаза, копошась где-то между редкими ресницами, заставляя мужчину то и дело жмуриться. Каждое утро он слышал усыпляющее журчание душа на голосовом управлении, доносившееся сквозь тонкие, как несколько сложенных вместе листов бумаги, стены. За окнами приличного района в Центре постоянно кричали дети и люди, летящие на работу в автомобильных упаковках. Но Марку было абсолютно безразлично. Нежно-голубое небо, растворяющееся в глубоких, синих акварелях, не вызывало в нём никаких эмоций. Дни, наполненные событиями так, словно вот-вот надуются и лопнут, шли быстро, как в ускоренной перемотке, и Марк не мог ими насладиться. Он не мог насладиться ничем — ни Летицией, иногда искоса смотрящей на то, как он медленно застёгивает пуговицы робы, ни дорогим табаком, сейчас уже почти не обжигающим лёгкие. «Новая жизнь хорошо на золе растёт, — сделав глоток выверенного виски, он покачал головой. Так, как делал уже сотню и, наверное, тысячу раз, — а смысл?»***
Обернувшись на сухой хруст ветки, Марк посмотрел на Лу, стоящую к нему спиной. Солнечные лучи просачивались сквозь кроны деревьев интересным калейдоскопом, отдавая иллюзией тепла под кожу. Посвящённая Рид впервые увидела то, что было за Периметром — и открыто, играючи встретилась с солнцем, почти никогда не выглядывающим в этом долбанном, перманентно отштукатуренном небе. — Рид, хватит танцевать. Сломаете себе ещё что-нибудь. Кто вас понесёт? Девушка спрыгнула с поваленного дерева, подошла к нему ближе. Чуть не огрызаясь проговорила: — Ничего мы здесь не найдем, — не договаривая, она схватила его под локоть, уводя в сторону. — Что вы делаете? — Работаю, — тряхнув головой, Лу посмотрела на него исподлобья.Дерзкая. Храбрая. Рыжая.