***
Дэвис тем временем почти вылечил руки. Пришлось взять отгул на пару дней, потому что работать с забинтованными и болящими руками было просто невозможно. Начальнику сказал, что случайно схватился обеими руками за раскалённый противень, и произошло это совершенно случайно, и он совсем ничего не мог с этим поделать, так уж вышло. Небольшой отдых безусловно шёл ему на пользу, он мог думать о своём романе сколько угодно. Но с другой стороны оставалось ещё больше времени на угрызения совести по поводу несчастной, как ему казалось, вампирши из похоронного бюро. “Женщине не повезло заболеть вампиризмом, так уж всё получилось, она в этом совершенно не виновата. Ещё меньше виноват мальчишка…Неужели мама не учила его не верить незнакомцам?” Картер думал об этом и от беспокойства потихоньку начинал потеть. И как он только мог в этом поучаствовать? “Случайно получилось” больше не прокатит. “Знал же, что добром это не кончится, но приехал туда, и помог ему сделать то, что он сделал” – Дэвис избегал говорить “мы сделали”, потому что искренне считал, что он и в самом деле тут ни при чем и просто связался с дурной компанией. Грейвс, безусловно влиял на него в последнее время, но помогать ему всё же не заставлял и он считай шёл за ним по доброй воле. "Мама бы сказала, что мне с ним не стоит общаться..." – подумал Картер, и сразу же представил, как они с Итаном стали детьми и сидят в одной песочнице, и тот ломает все его куличики. Маленький Грейвс в его фантазии, что удивительно, курит. Прямо в песочнице. – Так о чём это я думал? – неожиданно для самого себя в слух произносит Дэвис. Пару секунд он задумчиво крутит ручку в своих изрядно обожжённых, но уже подзаживших руках, перед тем как приняться за лежащий на его столе черновик романа. Пара достаточно объемных глав уже была готова, однако дальше работа шла до жути туго, заставляя Картера усомниться во всей своей идее целиком. На страницах было зачеркнуто гораздо больше слов, чем нужно. Сюжет вдруг просто остановился, и никак не хотел идти дальше. К самым главным вещами – убийце и романтике так не придёшь, всё как-то слишком радужно с самого начала. Неужели у Мэри совсем нет проблем, даже самых маленьких? "Возвращаясь с бала поздно вечером, младшая дочь семейства Стэнсон, Мэри, обнаружила на столе небольших размеров конверт. На нём стояла государственная печать, что сразу ее насторожило. Дрожащими руками Мэри бросилась открывать конверт, что далось ей не без труда. Письмо гласило:„...Офицер Джошуа Коттон погиб на поле боя...”
Руки Мэри задрожали пуще прежнего, а глаза её были полны слёз.„...Вдове, миссис Коттон-Стэнсон, положена денежная компенсация...”
А далее написана до неприличия маленькая сумма. За жизнь мистера Коттона причитается почти целое ничего..." – выводит Дэвис на черновике для черновика, или как он его называет "плановый блокнот". Плановый блокнот был заполнен больше, чем все остальные записные книжки вместе взятые. Включал он в себя в основном крайне короткие зарисовки отдельных эпизодов цельного романа. Беда вся состояла в том, что создав отдельные сцены было тяжко их соединять. Многие сцены вообще тяжело вписывались в общую атмосферу будущего романа. Самой большой неувязкой пожалуй была концовка – Картер знал, как подойти к концу, но каков будет сам конец решить не мог. В голову лезли только разные глупости, которые ещё больше не впишутся. Сейчас все идеи казались ему глупыми до безобразия, кроме пожалуй идеи со смертью мужа главной героини. Только была одна проблема, в самом начале истории, в уже написанных главах, война не идёт и Мэри ещё не замужем. "Сколько страниц я должен написать, чтобы уместить в книге войну, два брака, убийцу и тёрки местной аристократи?" – задал себе вопрос Дэвис. И поставил себя в тупик. – "Я, наверное, могу ставить такие задачи, по времени ограничения нет, но стоит ли оно того?" Картер сердито бросил ручку на стол, и она тут же затерялась среди бумаг и прочей мелочёвки, лежавшей там годами. Потеряв из вида ручку, он разозлился ещё больше и с той же злобой захлопнул основную рукопись, а затем и плановый блокнот. Встав из-за стола, он пару секунд с ненавистью смотрел на свою работу. Однако, его тут же настигло сожаление о содеянном, было жалко и ручку, которая с такой скоростью полетела на жёсткий стол, и рукопись, которая так же ни в чём не виновата. Картер расстроено чесал голову: "Они, в конце концов, не несут ответственности за то, какая я бездарность. Её, наверное, несу только я".***
У доктора Дэвида Харрисона сегодня судя по всему только один клиент. В приёмной Грейвс сидит один одинёшенек. Не то чтобы ему хотелось заводить новые знакомства в очереди к психотерапевту, однако развлечься как-нибудь не помешало бы. Больничные скамейки смотрелись ещё более уныло, когда были пусты. Безжизненных фикусов это тоже касалось, когда вокруг были люди они смотрелись ещё по божески. У Итана появился уникальный шанс рассмотреть всё в деталях в ожидании времени своей записи. Он мог бы зайти прямо сейчас, но не хотел этого делать, находится там лишние несколько минут совершенно не хотелось. Харрисон тоже не торопился увидеть "любимого" пациента, хотя точно его видел. Грейвс был сложным пациентом, половину времени он просто молчал, всё из него приходилось вытягивать, каждый сеанс одно и то же. Он и вне сеансов вёл себя точно так же, показывая Харрисону, что тот ему совершенно безразличен. Харрисону он в общем-то тоже был до лампочки, но то, что Итан себя вёл так всю терапию заставляло веко дёргаться.***
“Харрисон сказал, что мне стало хуже, что я кажется совсем отвлечен от дел и терапии, думаю не о том во время сеанса. Что ж, думаю я действительно не о том. Сундук, сраный сундук”. Грейвс снова дома, один на один с волшебной коробкой и своей магической книгой. Страницы старой энциклопедии шумно шелестят на фоне телевизора. Заклинания не работают, а зелья Итан всё равно варить не умеет. Да и ингредиентов не достать, слишком уж длинные рецепты. Где, например, сейчас достать клюв новорожденного орла? Если только купить у церковного зельевара. Был один нюанс: с зельеваром у Грейвса сложились довольно натянутые отношения. Зельевар был симпатичной набожной бабушкой, скрюченной и седой. Однажды очень спеша на дело, Итан поторопил ее, сказав “Быстрее, старая ты клюшка”. “Старой клюшке” это не понравилось. Больше к зельевару его не пускали, а задание то он можно сказать провалил – расходы на ремонт привысили плату за уничтожение твари. Перед бабушкой он не извинился принципиально, ведь она “действительно не торопилась”. Поэтому сейчас, когда он так нуждался в её помощи, получить ее он уже не мог. Итан Грейвс – человек принципиальный, если он решил, что ни в чем не виноват, значит он действительно ни в чем не виноват и извиняться не обязан. Последний раз с его губ слетело тихое “прости” на похоронах отца, то бишь двадцать лет назад. А раз так, по мелочам он такое произносить не будет, не такой он человек. Шкатулка тем временем осталась недвижима, крышка намертво прилипла к бортикам, отказываясь даже на миллиметр приоткрыться. Замочек уже еле держался, но что-то подсказывало, что отрывать его будет плохой идеей. “Извинится перед бабкой или выбросить шкатулку к чертовой матери?” – думал Грейвс. – “ Если я извинюсь перед старухой, это будет значить, что я был не прав. Но если я выкину шкатулку, это будет значить, что я сдался. С другой стороны, ещё же не всё испытано, так ведь?” Некоторые предметы не поддаются к открытию праведной рукой церковного служащего. Не каждая крышка пропускает благодать. Нужно было последнее средство – обычная человеческая рука. Рука, которая никому не расскажет. Рука, которая осмелится открыть ящик. Желательно мужская. И он звонит Дэвису. – Даа? – поднимает тот трубку. – Мне нужны твои руки. Сегодня. Приходи как освободишься – и Грейвс бросает трубку, чтобы долго не болтать. “Трезвость, надо сказать, здорово выводит его из себя, если он с того дня всё ещё не пьет” – Дэвис улыбается своей мысли. – “А я может хотел спросить, что он собирается делать с моими руками? Второй ожог я точно не потяну”. Он посмотрел на свои руки и решил для себя, что ничего потенциально опасного он трогать не будет, сколько его не уговаривай. Каждая вещь в радиусе пяти метров от Грейвса была потенциально опасной, после инцидента с мечом это стало очевидно. Как всегда, ничто не предвещало беды, но эта проклятая магия снова всё портит. Все эти соляные круги, неестественной бледности женщины и их милые дети. “Насколько невыносимой должно быть была его жизнь, если он занимается такими вещами по собственной воле”. Какие бы времена Картер не переживал, в экзорцисты бы не подался. Такого с ним случится просто не могло, хотя бы потому, что у него было более менее востребованное образование. В крайнем случае – стал бы медбратом в местной клинике. Или сиделкой на худой конец. Родители всю жизнь говорили: “Учись, сынок, уезжай и учись”. Картер уехал, и учился, как просили. У отца не было ничего, он всю жизнь работал на земле, сначала на чужой, а потом приобрел свой кусок и работал, работал, работал. И жена работала, и дети, что постарше тоже работали. Образование было билетом в счастливое будущее, где за копейку не нужно горбатиться целыми днями. Билетом в жизнь, где тебе не нужно каждый божий день кормить свиней и бегать в туалет на улице. Где-то в городе женщины ходят в прачечные, пока мать семейства Дэвисов всю жизнь стирала в тазу и для себя, и для мужа, и для всех шестерых детей. На верёвках во дворе всегда что-то висело, и дети бегали цепляясь за тряпки. Картер отучился в школе на отлично и пошёл в колледж. Он убивался за красный диплом, не спал ночами, после занятий отсиживался в библиотеке и мечтал только о том, чтобы в конце позвонить отцу и сказать “Папа, у меня есть диплом”. Он действительно выпустился с отличием, как и хотел отец."Что же мне делать теперь, папа?" "Я не знаю, сынок, работай"
Оказалось, одного образования мало, нужно ещё с ним работать. Это, как оказалось, самая сложная часть. Устроится на хорошее место с хорошей зарплатой получается не сразу, а может и вообще не получится. Так вышло и у Картера – в полиции его степень в области криминальной психиатрии оценили не слишком высоко. Он быстро понял, что в государственных учреждениях всем на всё насрать, а старики пытаются самоутвердится за его счёт. Все пять месяцев работы в городском полицейском участке проходили как в аду. Персонал к новичку был недружелюбен, его подкалывали как только могли. Четыре месяца из пяти он ходил на работу опустив взгляд в пол. И тогда Картер собрал свои немногочисленные вещи и вернулся на ферму. Никогда в жизни ещё отец не был так зол. В тот же день Картеру пришлось уехать, со всеми вещами назад в город. С тех пор он бывал дома только по праздникам. Когда у него снова появилась работа, стабильная и оплачиваемая, отец позвонил и спросил “Сынок, как дела?”. И он ответил. Глубоко вздохнул и ответил с улыбкой, потому что семью не выбирают. Нет, Картер Дэвис не мог быть экзорцистом. Кто ему это позволит?***
Грейвс спал, удобно уложив лицо щекой в переплет старой энциклопедии. Волосы его были распущены и пара прядей упала на открытую щёку. Рядом стояла тарелка-пепельница, на ней уже не осталось живого места. Итан, видимо, её не вытряхивал уже больше недели. Картер зашёл в квартиру без стука – дверь была не заперта, как часто бывало из-за забывчивости жильца. Что-то подсказывало, что Грейвс уже давно не спал и запомнить закрыть дверь уже не мог. Всё вокруг пропахло сигаретами, не только кухня. Странно что не пахло алкоголем. Дэвис сразу прошёл в гостиную. И остался незамеченным. Хозяин спал за рабочим столиком. На столике лежала куча разнообразного вида бумаг, стояла шкатулка с пепельницей и больше ничего. “Если я сейчас схвачу его за плечо, успеет ли он меня чем-нибудь пырнуть?” – задумался Картер. – “Была не была, ему вроде не за что схватиться”. Подходя ближе на цыпочках он приметил сбоку от стула трость. “Ладно, не стоит, трость – это тоже больно”. Решив не торопиться, Дэвис присел на чужой диван, и взял пульт, намереваясь переключить канал. Как только его палец коснулся кнопки и передача сменилась – Грейвс проснулся. “Тренируют их на совесть, жуть”. – Давно ты здесь? – проскрипел Грейвс, заправляя волосы за уши. – Только вошёл, у тебя кстати дверь не заперта, – сказал Дэвис, щёлкая каналы. – А ещё ты слишком резко реагируешь на переключение канала. – Я смотрел. – Одним глазом? – Одним ухом, – зевнул Итан, вставая из-за стола. – Оставь этот канал. – Семейный ситком? Как хочешь. Грейвс, опираясь на трость, дошёл до кухни. Вернулся он оттуда с явно холодной чашкой кофе и сел в кресло напротив. – Разденься – говорит он, хлебая свой явно невкусный чудо-напиток. – Что? – Ты в пальто на моём диване, имей совесть, – и переводя взгляд на ботинки добавляет: – И надень тапочки. Дэвис послушно выполняет все приказания. Последнее время ему казалось, что в этой квартире такие маленькие принципы уже не соблюдаются после того, что было. Они оба ходили тут в ботинках, в крови, в уличной одежде и прочих грязных состояниях. Коврики здесь были давно обтрепанные со всех сторон, могло ли им стать хуже? Дивану уж точно хуже быть не может, если они сядут на него вдвоем – ножки его обломятся и вся конструкция рухнет. – Доволен? – спрашивает Картер. – Да. Пару минут они молча пялятся в телевизор, пока Грейвс допивает свой кофе. На экране актеры дети пытаются решить свою дурацкую маленькую проблему так, чтобы не привлекать актеров взрослых. Это один из тех сериалов, в которых ты воспринимаешь происходящее именно как игру, потому что реальность имитировать таким вещам не удается. Да им и не нужно, реальность мы видим каждый день. Чашка опускается на журнальный столик перед диваном. – К делу, – прокашлялся Итан. – Мне нужна твоя помощь. “Он, кажется, простужен” – думает Картер. – Убивать я с тобой никого не буду, даже не проси. – С этим я и сам справляюсь, – Итан встал с кресла. – Мне нужно, чтобы ты открыл коробку. Он ставит коробку перед Дэвисом. – Там что-то страшное да? – поднимает бровь Картер. – Типа маленького ящика Пандоры? – Понятия не имею, открывай – отвечает Грейвс, подсаживаясь к нему. Удивительно, но диван выдержал. – Нет, подожди, так не пойдет… – начал было возражать Картер, но Итан ловко хватает его руку и кладет на крышку шкатулки. – Чёрт! Замочек на шкатулке раскрылся. Но убирать руку Дэвис не торопился, вдруг что случится. Он и положил то её на крышку недобровольно, что уж говорить о том, чтобы её убрать. Всегда он делает что-то не по своей воле, ноги несут его на встречу приключениям, а Грейвс расчищает дорогу. – Так что, будем так сидеть? – Ты вынуждаешь меня так поступать, я не хотел её трогать. – Да ладно, это просто шкатулка – протянул Итан. – А почему сам не открыл? Там по любому какая-то страшная хрень. – Не неси чушь, там максимум небольшое проклятие, – ответил Грейвс. – А сам не открыл, потому что "праведной руке не всё открыто". – Если твоя рука праведна – моя по настоящему святая. Я своими хотя бы не бью женщин и детей. – Я не бью женщин, когда такое было? – сводит брови Итан. – Серьёзно? А как же та женщина в гробу? – начинает возмущаться Дэвис. И рука его поднимается с крышки, чтобы подкрепить свое негодование жестами. Коробка открывается – и она пуста. Под крышкой лежит целое ничего. Грейвс переворачивает ее и трясет над столом. Она пустая целиком и полностью. Двойного дна нет. – Ты с ума сошел? На кой черт ты всю её облапал? Мало ли что на ней – продолжал Дэвис. – Похоже там было только проклятие. И оно теперь твоё. Пока не ясно, в чем оно состоит. Оба замолчали после этих слов. Картер смотрел на себя, пытаясь найти что-то необычное. Итан тоже смотрит на его, нащупывая ножь в кармане на всякий случай. Но с Дэвисом не происходило ничего, вообще. Лицо его осталось тем же, да и тело то же. “Так что случилось?” – подумал Грейвс. – Тот же вопрос. – Я ничего не говорил – Итан прищурился. – Но…я слышал… “А сейчас?” – И сейчас – Картер смотрит на лицо напротив в упор. Чужие губы не двигаются. Итан не говорит сейчас. – Ладно, это…это хреново. “Лучше не скажешь. Мы в заднице, в полной. И мне не обязательно говорить это в слух” – думает Грейвс в ответ. – Ха…