У слухового аппарата

      Чан Гэн был первым и единственным человеком, который понял его проблему правильно. Узнав, что глухой на одно ухо Гу Юнь носит слуховой аппарат, он не стремился повысить голос и несколько раз, как заведённый, повторить одну и ту же фразу в надежде быть услышанным.       С первого же дня Чан Гэн сместился в сторону, в которой располагался слуховой аппарат, и с тех пор всегда на ней оставался. Выходили вместе на прогулку? Идти только по правое плечо. Готовились ко сну? Находиться только с правой стороны и говорить только вполголоса, чтобы не напугать резкими громкими звуками.       Поддерживая Гу Юня под руку, Чан Гэн ступал с лёгкой улыбкой по бульвару, выполняя некий ежедневный променад — в доме престарелых, должно быть, совершали нечто подобное, поэтому Гу Юнь почти не сопротивлялся, когда Чан Гэн выволок его из дома, чтобы помочь побороть накатившую хандру.       — Врач рекомендовал кратковременные прогулки, — повернув голову к Гу Юню и склонившись к самому уху, прошептал Чан Гэн. — Цзыси, тебе следует быть более внимательным к себе. Как ты собираешься поправляться, если не прикладываешь для этого усилий?       — А? Не слышу, — недовольно отозвался тот, сразу же выкрутив слуховой аппарат из уха со всей присущей небрежностью, будто бы доказывал правдивость своих слов. Не хотел развивать тему — и был таков.       Чан Гэн вымученно вздохнул. Мягко заведя прядь, упавшую ему на плечо, за спину, он сдвинулся в сторону менее оживлённой улицы, обнимая руку Гу Юня покрепче, чтобы тот не вписался в прохожих, когда горделиво задирал подбородок и практически наощупь вылетал вперёд, отказываясь от помощи быть ведомым.       Что ж… в конце концов они оба утаивали то, о чём не хотели говорить.       Должно быть, Гу Юнь попросту устал от шума, раздражающего слух, или давления слухового аппарата на ухо, но не мог сознаться в этом ни себе, ни возлюбленному — не так, не здесь, не через силу.       Но даже если Гу Юнь не собирался заботиться о себе, Чан Гэн всегда был рядом. И находился исключительно по правую сторону от него.       Остаток пути они провели молча.       После хирургического вмешательства Гу Юнь стал более рассеянным. Хотя он и уверял, что чувствует себя нормально, Чан Гэн стремился облегчить любое действие с его стороны, оказываясь подле, словно подданный у ног императора. Надо сказать, на чудо Гу Юнь не рассчитывал. Во всяком случае — и явно не его! — он потерял слух ещё в юном возрасте — и походы к врачам тогда ситуацию не изменили, как и не могли изменить сейчас, когда всё стало резко хуже, чем было прежде. Все только разводили руками и качали головами, указывая на инвалидность.       — Как себя чувствуешь? — в один из дней снова спросил Чан Гэн, параллельно занимаясь готовкой. Чего Гу Юню было не занимать — так его чуткого нюха, как у собаки. Он спешно стёкся на кухню, положив подбородок на плечо сосредоточенного возлюбленного и всё поглядывая вниз, будто мог разглядеть стадию приготовления очередного кулинарного шедевра не через плёнку, застилающую глаза. Однако поймать пару фраз он успел «издалека», чтобы быстро ответить.       — Нормально, — фыркнул Гу Юнь с первого раза.       Чан Гэн покосился на него с явным подозрением во взгляде, но всё же поверил: Гу Юнь слышит его дальше, чем на расстоянии в пятьдесят цуней — вытянутой руки. Прежде он с трудом разделял слова, даже если Чан Гэн дышал ему прямо в ухо.       Должно быть, странно слышать то, чего не слышишь.       Гу Юнь, не выдержав взгляда, так и отвечает. Попутно признаётся, что читает по губам и лучше от лечения будто бы не становится — и не станет никогда.       И они ссорятся.       Чан Гэн выключает плиту, снимает фартук и оборачивается, задевая чашу, в которой были смешаны ингредиенты, рукой. Та летит на пол, но не разбивается на крупные малочисленные осколки: остаётся целой; только протяжный звон отдаётся в ушах. Гу Юнь наспех снимает слуховой аппарат, присаживается на корточки, прижимает ладонь к правому уху и раздражённо показывает Чан Гэну несколько неприличных жестов, объясняя, в чём именно он не прав, прежде чем продолжить ссору в безмолвии — исключительно руками.       …Всех их ссоры были преимущественно тихими. Без слов, которые могли бы стать лишними. Всё, что могло стать лишним, они без зазрения совести говорили друг другу прямо в лицо.       Гу Юнь принял единственную верную тактику в сложившихся обстоятельствах: скрылся в квартире Шэнь И.       Чан Гэну совершенно точно требовалось подумать над своим поведением в одиночестве. Поэтому, дизертировав к лучшему другу, Гу Юнь не испытывал муки совести. Ведь совести у него, как таковой, не было. А если была — этой совестью был никто иной как Шэнь И, его дражайший друг. Сама судьба повелела к нему прийти на покаяние.       Когда что-то не ладилось в жизни, Гу Юнь предпочитал портить жизнь Шэнь И, умиротворённо проводящему досуг, своим присутствием. Как считал он сам, жизнь своего друга он только украшает, с чем последний всё пытался не согласиться и заведомо проигрывал, сдаваясь и впуская полуглухого-полуслепого лучшего друга в свою квартиру — тот прикидывался тяжело больным и неожиданно выздоравливал, стоило входной двери захлопнуться, а ключу — дважды провернуться в замочной скважине.       — Ты ушёл, чтобы что? — привычно кривится Шэнь И, тыча в него пальцем.       Гу Юнь с готовностью отвечает, налаживая звук в слуховом аппарате, словно устанавливал контакт с инопланетянами, и несколько раз дёргаясь, когда слишком перегибает:       — Он мне надоел. Кстати говоря, давно мы не пили вместе. Чем не повод, раз мы наконец встретились?       Шэнь И хотел было что-то оспорить и даже открыл рот, готовый вступить в перебранку, до того, как Гу Юнь закончил предложение. Разумеется, Шэнь И дураком не был и полку со спиртным открыл стремительно — проворнее лани он перепрыгнул через стул и со звоном выдвинул чаши на середину стола.       До дна!       Ближе к вечеру они много пили, к утру — без продыху. Если прежде они походили на культурно выпивающих, на следующий день они едва ли отличались от счастливых свиней, развалившихся на столе и под столом в обнимку с бутылками, заменяющими сытую свинячью жизнь, и похрапывающими крепким сном, словно продолжили радостно выпивать в компании Чжоу-гуна, пригласившего их закончить начатое дело. А разве есть смысл начинать дело, если не собираешься его заканчивать? Шэнь И дёрнулся во сне, покрепче перехватывая пустую бутылку в своих руках.       Раз начал, так будь добр закончить начатое!       Чан Гэн сумел настичь Гу Юня даже в квартире Шэнь И…       Гу Юнь изобразил страдание на своём лице, молча глядя на возлюбленного, поджимающего губы. О… а ведь правда — у него же есть ключи. Друг семьи, как никак. Вот ведь беда. Были какие-то минусы просыпаться после распития прелестного вина первым — свалить всю вину на проклятого пьяницу Шэнь И не выйдет. Да и само вино закончилось, чтобы утопить в нём свою бушующую печаль или прыснуть в лицо мирно спящего друга. Одно расточительство… Гу Юнь со вздохом похлопал себя по бёдрам и оглянулся в поисках слухового аппарата, вытащенного и брошенного чёрт знает куда подальше после того, как Шэнь И начал ныть о жизни своей несправедливой, которая свела его светлую учёную душу с самым бестолковым человеком на земле.       …И заметил пропажу в руках Чан Гэна.       Ну, нашёл и нашёл. Ему оно не больно-то и надо было.       — Раз не хочешь отдавать, то оставь себе как сувенир.       — Ифу, кажется, следовало бы больше отдыхать. Дома.       С Шэнь И Гу Юнь не виделся ещё дольше, чем в прошлый раз. Обстоятельства всё не складывались. После того паршивого пробуждения, когда Чан Гэн с присущим ему спокойствием помог Гу Юню услышать мир, вставив слуховой аппарат точно в слабослышащее ухо, а после едва ли не наорал так, как не орал Шэнь И, что тот вполне мог оглохнуть во второй раз или, напротив, прозреть раз и навсегда, Гу Юнь несколько присмирел. Вести он начал себя тише травы, ниже воды.       Он впивался в Чан Гэна прищуренными глазами; полностью снимал очки и демонстративно вынимал слуховой аппарат из единственного слышащего уха. Как говорится — с глаз долой, из сердца вон. Чан Гэн перед ним был полностью безоружен. В конце концов с чего бы Гу Юню слушать увещевания последнего о продвинутой медицине? Лично он сам к своим годам продвинулся только в распитии алкоголя — вот оно, его лекарство, излечивающее душевные раны. Тогда и телесные увечья казались пустым звуком.       И, может быть, совсем немного лекарством был Чан Гэн. Гу Юнь улыбнулся.       Как он и предвидел: после операции ничего лучше не стало. Ни через день, ни через неделю, ни через месяц. Преимуществом было решение больше не утаивать правду от Чан Гэна о своём состоянии, теперь в любом удобном деле ссылаясь на плохое самочувствие. Будто бы нашёл отдушину ничего не делать.       — Чем занимаешься? — спросил Чан Гэн, возвращаясь с работы и сталкиваясь с призраком Гу Юня, шатавшемся без дела, в коридоре.       — Ничем. Я плохо себя чувствую. Разве ты не просил больше отдыхать? Вот, отдыхаю. Смотри-любуйся.       И отвернулся, взмахнув копной волос.       Что за капризы?       Прикрывая дверь, Чан Гэн сбросил с себя пальто и отправился на кухню, чтобы заварить ароматный травяной чай, успокаивающий нервы.       Гу Юнь тем временем скрылся в ворохе одеял и разглядывал пустоту. Потолок не имел никакого значения.       Наверное, странно видеть то, чего не видишь.       Он нахмурился. Развидеть пятно перед собой он так и не сумел. Ничего не помогало. И Чан Гэн, дающий надежду, раздражал с каждым днём всё больше и всё сильнее. Даже орущий на ухо лучший друг был терпимее, чем донимательства со стороны Чан Гэна. Грёбаный…       Когда кровать промялась под весом чужого тела, Гу Юнь подорвался с постели со скоростью звука и бросил первую попавшуюся причину, чтобы не оставаться под пристальным вниманием своего возлюбленного:       — Пойду в душ.       И взмахнул рукой на прощание, пальцами стукнувшись о дверной косяк и зашипев от боли.       Гу Юнь, подавившись, кряхтел песню в импровизированный микрофон — душевую лейку, — пока вода стекала по его крепким плечам с затянувшимися ранами. В детстве был непоседливым ребёнком и имел истории такие, на которые «жизненно» ответить было практически невозможно: если поверхностная версия имела некоторые сходства со стандартным детством многих детей, то углублённая — больше подводных камней. Местный авторитет, вожак среди детей, который не только дрался, но и получал «боевые раны» при случайных обстоятельствах, сам себе не имея понятия как объяснить, откуда взялась та или иная царапина. Пританцовывая под музыку в голове, он сразу обратил внимание на очертания Чан Гэна — благо, ему удалось не спутать его с призраком, потому что он был ярым противником всего сверхъестественного, — вошедшего в ванную комнату и прислонившегося виском к стене.       — Цзыси? Тебя долго не было.       — Что, уже соскучился? Или хочешь присоединиться?       Оглядывая соблазнительную спину и тонкую талию, Чан Гэн не решился опустить взгляд ниже, тяжело сглотнув. Зрачки его резко сузились, и он тут же подорвался к Гу Юню, широко раскрыв глаза:       — Ты меня слышишь?       У Гу Юня упало сердце. Он резко потянулся к слуховому аппарату, промокшему насквозь, и вытащил его из уха: тот пару раз издал свистящие звуки — и стих. Окончательно перестал работать.       Гу Юнь обомлел.       Чан Гэн растерянно посмотрел на возлюбленного, вертящего в руках источник своей головной боли. В конце концов Гу Юнь напялил на себя очки, которые не были единственными в своём экземпляре и потому оказывались разбросанными в разных частях дома, с нечитаемым выражением лица вышел из душевой кабины и похлопал Чан Гэна по плечу, мол, штатная ситуация, — с кем не бывает?       А подумал было, что операция помогла. Смешной какой.       В целом он привык жить без зрения и без слуха. Это только с появлением Чан Гэна он начинал думать, а что было бы, если… Если бы он мог слышать смех Чан Гэна не искажённым, а таким, каким он был. И пускай тот старался в порыве смеха прислоняться вплотную, Гу Юнь хотел иметь возможность не только слышать смеющегося Чан Гэна, но и видеть его счастливым в такие моменты. Но что проку сожалеть? Только начиная думать об этом, Гу Юнь стремительно переключал внимание на мелкие бытовые вопросы, чтобы не надумать слишком многого. Сначала будут сожаления, что он не видит и не слышит, а затем появятся и надежды…. Вот уж нет — спасибо! Было бы о чём сожалеть.       В их первую встречу Чан Гэн не был проворным. Тогда книжный шкаф накренился.       Гу Юнь хватанул молодого человека рядом с собой за шкирку и оттянул на безопасное расстояние.       Чан Гэн молчаливо наблюдал, как шкаф грохнулся на пол, разнеся слои пыли по библиотеке. Ни один мускул не дрогнул на его лице, но он спешно улыбнулся, словно ему не грозило быть придавленным мгновение назад, и расплылся в благодарностях. Гу Юнь рассмеялся, покачав головой.       — Меня привлекла книга, — пояснил он на ступор.       — О… — понимающе протянул Чан Гэн. Оправив одежду, он передал её Гу Юню и выгнул бровь, когда тот скривился так, словно со всех сторон его окружили враги. — Что-то не так?       Тот хмыкнул, прислонившись бедром к стене.       — Занимательная книга. Монахами увлекаешься, значит?       — Книга пришлась не по духу? — подхватил Чан Гэн.       Гу Юнь выхватил её из чужих рук и вытянулся весь по струнке, не стремясь возвратить кражу обратно. Чан Гэн слегка улыбнулся — несколько натянуто, — складывая руки за спиной и на провокацию никак не реагируя.       — Дух неба опустился с высоты, — неспешно начал Чан Гэн, подходя ближе к Гу Юню. — И к небесам свой дух послала…       Гу Юнь без интереса бросил книгу в его сторону и с невыразительным лицом опустился на диваны у круглого читательского стола. Чан Гэн осёкся; раскрыл книгу и, прочистив горло, продолжил:       — От сочетанья неба и земли живого на земле первоначало…       — Ну всё, довольно. Разошёлся.       Они смотрели друг на друга, сидя точно напротив, и Чан Гэн любовался длинными чёрными волосами, струящимися по сильным плечам незнакомца. В конце концов Гу Юнь наклонился вперёд, чтобы стащить книгу со стола, и волосы ниспали ему на лицо, перекрывая весь обзор. Именно в тот момент Чан Гэна распёрло на разговор:       — Какие у тебя предпочтения? — спросил он. — Держу пари, религиозные учения тебя мало интересуют, — и засмеялся.       Гу Юнь усмехнулся и закинул ногу на ногу, вальяжно откидываясь на спинку дивана. Вопреки всему, он не ответил — только отбросил книгу обратно на стол и лениво потянулся, убирая пряди за правое ухо, чтобы не мешали. Он посмотрел на Чан Гэна, пока тот испытующе смотрел на него в ответ, и понял, что что-то за долю секунды он явно успел пропустить.       — Какие у тебя предпочтения? — темнея взглядом, повторил Чан Гэн, и улыбка снова тронула его губы. Он наклонился ближе и терпеливо ждал.       Гу Юнь не задумывался:       — Ну ты вполне можешь быть в моём вкусе лет через пять. А книжки — те, что позаковыристее да попрозаичней.       Чан Гэн отзеркалил позу Гу Юня и сложил руки на груди.       — Почему только через пять?       Гу Юнь на него не смотрел. Молчал, разглядывая приглушённый свет ламп. Щурился будто бы от их света.       Чан Гэн выгнул бровь. И вновь попытался:       — Ты спас меня для того, чтобы больше не обращать на меня внимания?       Гу Юнь опустил на него в самом деле снисходительный взгляд:       — Я тебя не слышу, — насмешливо заметил он. — О чём ты говоришь?       И Чан Гэн скосил взгляд вправо, замечая слуховой аппарат. Понимание тут же прострелило голову — и он тихо засмеялся. Вот оно что. Пересаживаясь ближе к Гу Юню — с правой стороны, — Чан Гэн не сдержался, выпаливая всё как на духу, когда его новый знакомый повернул голову и, следя за губами, ловил каждое слово:       — Ты мне нравишься.       Гу Юнь промолчал, думая, что обознался. Прокрутив громкость на неработающем слуховом аппарате в надежде, что тот заработает, он переспросил:       — Что ты там сказал? Что я тебе нравлюсь? Так вот, ты опоздал: я тоже себе очень нравлюсь.       Последующие несколько дней после поломки слухового аппарата Гу Юнь, как и в их первую с Чан Гэном встречу, читал всё по губам, пока новый слуховой аппарат не был бы доставлен на дом. Игнорировать присутствие Чан Гэна было проще, а Шэнь И — подавно. В ус не дуя, он перекручивался на кровати, заворачиваясь в простыни, и соблазнительно лежал, почитывая брошюрные романы, опёршись щекой на ладонь. Его окружала полная тишина — не шумел даже кондиционер.       Чан Гэн подкрался тихо и незаметно — без надобности, но из вредности. Почувствовав чужое присутствие, Гу Юнь обернулся к нему и замер, когда услышал издевательское:       — Прохлаждаешься?       Сердце часто забилось.       «Я тебя не слышу. О чём ты говоришь?» — почти ляпнул Гу Юнь. Но теперь всё, что он мог бы прошептать, было: «…Или всё-таки слышу?»       — Мерзавец. Без тебя и вправду холодно.