Биение его сердца
22 октября 2023 г. в 19:24
Он не должен был спать. Сон был уделом простой челяди. Слабых, немощных червей, что тратят половину жизни на это бесполезное занятие. Проигрывались битвы из-за сна, когда враг подбирался к лагерю ночью и вырезал полка. Без сна человек становился слабым и вялым, внимание рассеивалось, усталость брала вверх и тогда свершались величайшие ошибки.
Разум же его всегда оставался кристально чистым, тело — сильным, крепким и не нуждалось во сне. Он не уставал и никогда не терял бдительности.
Он не спал даже, когда Марья приковала его на долгие лета, что летели мимо него в той проклятой башне на Буяне. Тогда он просто существовал, смотрел вперёд, не чувствуя ни хлада, ни голода. Время проносилось мимо, а он просто ждал своего часа. Всё конечно, и это заточение не будет вечным, ибо он Бессмертный, а для Бессмертного время ничто.
И всё же он уснул. Ненадолго погрузился в липкий, наполненный неясными тревогами сон. Вот он сидит и наблюдает за Ягой, некогда прекрасной Моряной, а ныне старой каргой, слышит её тихий шёпот, смех, наполненный безумием, и думает, где она могла спрятать его Смерть. Кладенец она так и не выпустила из рук, и всё украдкой поглядывала на Кощея, когда думала, что он не смотрит на неё.
Опасную игру затеяла Моряна. С ней он не будет церемониться, когда придёт время. Она не Марья, избегать стычек с ней не будет, и трижды не подумает над её убийством. Его Смерть была в её руках, но куда эта старая ведьма могла её спрятала? Ему бы злиться, гневаться, яриться, но пустота была как всегда оглушительна. Что есть, то есть. Моряна первая добралась до Горыныча. Пусть так, неизвестно, как бы поступила с находкой Марья.
Все эти мысли крутились в голове, как назойливые мухи, и Кощей не заметил, как сомкнулись веки, и он задремал. Он не был уверен, что ему что-то снилось, лишь отголоски смутных образов, тихий смех, который не мог принадлежать Моряне. На грани сознания он слышал, как та бродит, что-то складывает, бормочет, а иногда и покряхтывает. Что-то резко обронив ему, она вышла во двор, и тихо скрипнула дверь. Сколько прошло времени после её ухода, он не знал, но очнулся уже в тёмной и пустой горнице.
На один краткий вздох его пронзила боль, и в ушах послышался едва уловимый стук. Но стоило его тонкой холодной руке коснуться груди, как неприятные ощущения исчезли, словно ничего и не было. Сделав ещё один вдох, скорее по наитию, чем из нужды, Кощей рухнул на ложе, укрытое шкурами диких зверей.
Что же это могло значить? И что за боль, пронзила его сердце? Неужели Моряна колдовала над иглой и вот-вот настанет его конец? Надо было очнуться от морока, который она скорее всего и наслала на него, и последовать за ней. Найти тайник, забрать то, что причитается ему, и дело с концом. Эти вопросы терзали его разум, но время шло, и больше ничего не происходило.
Встав, он покинул избу. Ночное небо было бескрайним и чистым, сверкая самоцветами, а морозный воздух приятно развеивал его тяжёлые думы. Сев на крыльцо он кинул взор на звёзды, что сияли в вышине.
Снова что-то заскребло под рёбрами. Лёгкий дискомфорт, на который обычный человек и не обратил бы внимание, но не Кощей. Ему пора было признать, что с ним что-то происходит, и происходит против его воли вот уже несколько лун. Игнорировать изменения в себе он больше никак не мог. Это могло подорвать его могущество, его силу.
Он ничего и никого не боялся, ибо чувства исчезли, когда он обрёл бессмертие, но сейчас Кощей чувствовал нечто отдалённо похожее на беспокойство, тревогу — а это были, по его мнению, предвестники страха. Ужасное, противное, лишающее рассудка чувство. Оно не должно терзать его, однако, оно точило его изнутри, как жучок древесину.
Всё началось в темнице, ни раньше и не позже. Кощей был в этом абсолютно уверен. Всему виной был тот отчаянный поцелуй Марьи, и ему бы хотелось верить собственным словам, которые он ей сказал. Чародея больше нет! Нет. Нет…
Тогда на краткий миг Навь потеряла над ним контроль. Она корчилась в агонии, воя и извиваясь. Мёртвая пустота, сковавшая его нутро, отступила, и тогда Чародей вернулся. А ведь Кощей полагал, что та его слабая бесхребетная часть мертва. Но нет, оказывается она была ещё жива.
Тепло, что дарили губы Марьи пронзило его насквозь, проникая в самое сердце, и тогда же произошло что-то странное. Ни Марья, ни он не прибегали к колдовству, но оно свершилось. Что-то отбросило с него холодную личину, погрузило их двоих в видение или, можно сказать, в сладкий мираж. И крик души, признание в любви вырвалось на свободу.
Впервые за долгое время он почувствовал дыхание жизни, как вздох возлюбленной, что наполнил лёгкие воздухом. Чародей был там. Он был Чародеем. Он сам того не предполагая подтолкнул Марью к поцелую, дёрнув за больное, указав на звёздочку. Но он ли это сделал? Ему ли принадлежали слова, сорвавшиеся с его уст?
— Мои, — холодная уверенность сквозила в его голосе. Он Кощей, и он же Чародей, просто… Он не находил ответов, запутываясь ещё больше.
Он просто оступился, напомнив о кулоне на её груди. А потом ему потребовалась вся сила Нави, которую он смог собрать по крупицам, чтобы закрыть маленькую брешь в его бессмертной броне. Но на самом ли деле он хотел закрыться? Или это было чужое желание? Чего-то или кого-то, кто не желал отпускать его. Навь?
Подобное больше не повторялось, но теперь он был начеку. Навь была начеку. А потом они отправились за залогом, и, можно было сказать, что он проявлял живой интерес, чтобы рассорить компанию, что окружала Марью. На это стоило обратить внимание, ведь в прошлом походе он никак себя не проявлял, просто беспристрастно наблюдал, тем самым доводя спутников до нервного истощения.
А ещё он постоянно следил за Марьей. Долгие годы он избегал её, в память о былом прошлом. Просто отдавая ей дань уважения. Даже когда он шёл к своему бессмертию, он… любил её?
Тогда почему? Память отказывала ему в самых глубоких, сокровенных, а может и решающих, воспоминаниях, и он раз за разом натыкался на этот вопрос: почему? Почему он отвернулся от женщины, что была ему близка по духу?
Кощей помнил, как лично читал заклятье, как проводил ритуал, а потом боролся за свою никчёмную жизнь. А ведь он боролся! Боролся, когда всё свершилось! Понял, что сделал ошибку! Такую, какую уже не исправить.
Впервые он замер в нерешительности, не зная, как поступить с этими маленькими открытием о себе. Как тогда, когда он не смог предотвратить нападение на них с Мар…
Воспоминание яркое и неотвратимое обрушилось на него, как дождь знойным летом. Снова его грудная клетка сжалась от боли, словно внутри что-то вспыхнуло, выжигая внутренности.
Глухой удар прозвучал в ушах набатом, потом ещё один и ещё. Чтобы хоть как-то унять боль, он делал глубокие вдохи, заставляя работать лёгкие, но от этого стало только хуже.
Он рухнул со скамьи наземь, впившись пальцами в холодную землю и прочертив глубокие борозды. Что мёрзлой почве против его каменных пальцев, утративших всякую чувствительность. Боль была сокрушительной, и всё из-за сердца, что с трудом билось в его груди. Он попытался вырвать его, но кожа была подобна стали, и как бы ни пытался, не мог причинить себе вред. Оставалось только тихо выть, словно раненное животное.
В момент особенной агонии он выгнулся дугой, и на краткий миг бесстрастные ледяные глаза потускнели, вобрав в себя ночную тьму, чтобы вновь вернуть им былой оттенок. Но цвет тут же рассеился, засияв мёртвой белизной.
Навь металась в нём, беснуясь, пытаясь вернуть контроль, запереть обратно Чародея, что так проворно скрывала от Кощея всё это время. Ведь нельзя убить душу — она тоже бессмертна. Её можно только спрятать, заглушить её чувства. Душа не была в игле, она по-прежнему была с ним, заточена в его холодном сердце.
— Борись, — прошипел он, не зная к кому, собственно говоря, обращается. То ли к Чародею, что вновь встрепенулся в темнице собственного разума, то ли к своей бессмертной сущности, которая хотела слиться с той спрятанной от всего мира половинкой себя. Взглянув на звёзды, он вновь вспомнил Марью.
Неужели нельзя быть сильным, великим, бессмертным и вместе с тем помнить и чувствовать? Цена за его могущество не понравилась Чародею, он не этого хотел, пусть и шёл к своей цели жестокими путями, отринув прочь всю человечность. А ведь он хотел… Он только хотел защитить её, его Марью. Быть равным ей, быть тем, кто защитит, укроет от невзгод.
Когда же всё пошло не так, как надо? Когда он свернул на тёмную дорожку, уходя всё дальше от Марьи, от её любви. Он потерялся, потерял её и себя.
— Марья, — прошептал он, и сердце вновь откликнулось, забившись быстрее, неистовее. Но как в Марье нашёл Чародей свою силу, так и Навь — его слабость. Поняв как действовать, она лишила его её образа, поглотила вновь воспоминания, заволокла тёмной вуалью образ. — Нет, — полушёпот, полустон.
На двор опустилась звенящая тишина, ночь поглотила метания и борьбу. Несколько мгновений ничего не происходило. Кощей замер, сгорбленный и поражённый. Мёртвая пустота заволокла его мысли. Сердце затихло, в дыхание вновь не было нужды. Он даже не помнил последних мгновений, лишь задумался над тем, почему стоит на коленях посреди двора.
Выпрямившись, он поднялся. Губы сами собой искривились в победной улыбке. Навь победила. Больше не было бередящих душу мыслей, сознание было кристально чистым. Лишь зов Кладенца волновал его, а в жилах бурлила могущество.
Нужно было только что-то сделать с Моряной, вернуть свою Смерть и тогда он сможет… Что сможет?
— Не собрался ли ты часом помирать? — хмыкнула Моряна, за его спиной. Он не заметил, как она вернулась. Старая карга тяжело дышала, словно бежала всю дорогу. Морщинистое лицо побледнело пуще прежнего, но на свой вопрос Яга получила беспристрастный взгляд мужчины, от которого слегка поёжилась. — С твоей Смертью что-то не так, — добавила она, — то она сияет, ярче солнца, то становится полупрозрачной дымкой, а потом вновь обретает сталь. И кажется, конец иглы затупился.
Кощей отвернулся, так ничего и не ответив. Лишь тихий, очень слабый удар в грудной клетке имел значение. Он не обратил на него внимания, как и на ноющую боль, пронзившую его вновь. За годы заточения Чародей научился скрытности, и скрыть от Нави, что его сердце бьётся, было трудно, но возможно. Ведь если будет биться сердце, вернуться и чувства, а с ними окрепнет и его душа, и тогда он сможет победить в себе Навь, к которой так когда-то стремился, не понимая, чем жертвует. Нужно было только подождать, а ждать он научился.