The Warmth Of Your Touch

Это был трудный день. У Томаса были тяжелые дни. Ведь его работа в должности стюарда капитана была непростой. Но сегодня было нечто большее, чем просто усталость от долгого рабочего дня. Между его глазами ощущалась острая боль, которая неприятно усиливалась всякий раз, когда он наклонялся, чтобы поднять упавшую карту или предмет одежды с половиц капитана. Он пытался это скрыть, но Крозье заметил. Он всегда замечал мелочи в своих людях. Когда Том Хартнелл очень расстроился из-за обмороженного мизинца на ноге, Крозье заметил это и спросил Томаса, что случилось. Затем, обнаружив причину смятения Тома, сказал ему: - Встряхнись, парень. Ни один человек не покинул Арктику, не оставив после частичку себя. Вы пополнили ряды многих отважных исследователей! Каким-то образом это невероятно воодушевило Тома, и остаток дня он провёл с решительным выражением лица, которое время от времени сменялось выражением тайной гордости. Крозье всё видел и искренне слушал, действительно слышал, когда его люди приходили к нему с заботами и проблемами. Однако Томас не был просто одним из людей Крозье. Он был первым, кого Крозье видел, проснувшись утром, и последним, кого Крозье видел перед тем, как забраться на койку ночью. Томас проводил дни, удовлетворяя все потребности Крозье, и если Томас чувствовал себя усталым и измученным, некому было вмешаться и заменить его, и более того, он не хотел, чтобы его подменили. Забота о капитане стала единственным светлым пятном в этой несчастной экспедиции. Для него было важно то, что он мог облегчить жизнь Крозье, обычно не заботясь о своём собственном комфорте. Он ненавидел навязываться своему капитану, у которого и так было достаточно дел, учитывая, что Фицджеймс и Франклин наступали ему на пятки. Томас не хотел ускользнуть от Крозье и показать свою уязвимость. Он должен был быть сильным. Только, Крозье заметил. Он всегда так делал. Когда Томас вздрогнул, когда наклонился, чтобы поднять упавшую с пола перчатку, а затем, когда он издал тихий хриплый звук боли, когда он снова выпрямился, голова Крозье повернулась к Томасу с пристальным любопытством. Его бровь приподнялась, глаза сверкнули, он спросил: - Джопсон, ты себя сегодня плохо чувствуешь. Я это говорю. В чём дело? Его голос, как всегда, был немного грубым, но в резком тоне капитана была мягкость, выдававшая его симпатию. Томас почувствовал, как эта мягкость, как бальзам, распространилась по горящей коже. Он жил ради этого одобрения и нежного внимания Крозье. - Ничего страшного, сэр,- сказал он, отрицая, поскольку не мог заставить себя жаловаться, как это делали некоторые другие мужчины.- Просто немного болит голова. - Чепуха,- ответил Крозье.- Ты весь вечер щурился и пыхтел. - О, сэр! Я...- Томас не хотел выглядеть избалованным или сварливым ребёнком, стонущим и жалующимся, чтобы привлечь к себе дополнительное внимание, но Крозье прервал объяснение, подняв руку вверх. - Не пытайся это отрицать, Томас. Я знаю, что ты сегодня не в себе. Здесь нечего стыдиться. - Со мной всё будет в порядке, сэр,- настаивал Томас, аккуратно складывая заблудшую перчатку рядом с её напарницей на капитанскую полку, но когда он обернулся, Крозье всё ещё смотрел на него. Его свирепые голубые глаза сузились в неподдельном беспокойстве. О боже, Томас сделал это сейчас. Он заставил Крозье волноваться, а этого ему совсем не хотелось. - Скажи мне, что случилось,- попросил его капитан, и хотя Томасу не хотелось разочаровывать Крозье, он покачал головой. - Ничего, сэр. Хороший ночной сон — это всё, что мне нужно. Завтра я буду в полном порядке,- он смущённо провёл рукой по волосам и откашлялся. Неловко под лазурным взглядом Крозье. - Это твоя голова?- спросил Крозье, и что-то в мягкости его тона преодолело сопротивление Томаса. - Да,- неохотно признал он.- У меня весь день болело между глазами. Я попробовал чашку чая с корой ивы, как рекомендует доктор Макдональд, но эффекта не стало. - Проходи и садись,- сказал Крозье, и мягкость в его тоне смешивалась с нежной ноткой команды. Это был приказ. Он знал, что Томас не позволит себе отдохнуть, если ему не прикажут. Он так хорошо знал Томаса. Томас сделал, как ему было велено, и он сел. Он чувствовал, что Крозье стоит позади него. Твёрдость и тепло этого человека, ощутимые для обострённых чувств Томаса к боли. Томас осознавал присутствие Крозье где бы то ни было на корабле. Иногда ему казалось, что он может различить, где находится Крозье, просто прислушиваясь к отдалённому стуку его сапог. Следы от обуви, которые каким-то образом значительно отличаются по сравнению с сотней другой обувью людей на борту «Террора». Голос его капитана всегда можно было выделить среди голосов других офицеров, даже находясь в нескольких коридорах. - Могу я прикоснуться к твоей голове?- спросил Крозье, и в животе Томаса вспыхнул выброс адреналина. - Конечно, сэр,- прохрипел он, пытаясь скрыть поток сильных эмоций, который выливается в простое обещание прикосновение его капитана. Это была вещь, о которой он мечтал много лет, и она была дана в самые драгоценные моменты, в виде тёплого похлопывания по спине, пожатия за плечо. Никогда не было интимных прикосновений. Никогда Томас даже не мечтал о том, на что может быть похоже прикосновение Крозье к его голове. - Моя мама делала это для меня, когда в детстве у меня болела голова,- сказал Крозье, а затем его пальцы зарылись в волосы Томаса. Покалывания удовольствия пробегали по спине Томаса от ощущения, тупые кончики пальцев Крозье нежно скользят по его голове. Он подавил стон и закрыл глаза. Крозье некоторое время массировал Томаса, вызывая множественную дрожь по его спине и шее. В этой экспедиции к Томасу так редко прикасались. Его вообще так редко трогали, поскольку он был человеком среди людей, но в то же время отдельно от них, с прославленной и несколько желанной ролью капитанского стюарда, стоящего на страже между Томасом и нижними чинами. Он также держался в стороне от других мужчин из-за постыдных чувств, которые скрывал все свои почти тридцать лет на этой земле. Томас не участвовал в потасовках на днях рождения или в грубых объятиях, которыми обмениваются некоторые мужчины. Он не нападал на других людей в шутку, гоняя мяч по льду. Он держался особняком. Отчасти потому, что он знал, что его работа слишком важна, чтобы тратить время на пустяки, но главным образом потому что жил в страхе, что его тело предаст его, если он сблизится с кем-то, кого он сочтёт слишком красивым. Все ожидания Томаса, которые, возможно, были связаны с его влечением к одному из лейтенантов или морякам, развеялись в первый же день, когда он начал работать на капитана Крозье. Он был неуклюжим молодым человеком, едва достигшим двадцати двух лет, и всё ещё зелёным, как молодое деревце, когда дело касалось плавания под парусом. Он нанялся стюардом капитана в экспедицию в Антарктиду с надеждой в сердце и без единого шиллинга на счету. Он боялся, что влюбится в молодого моряка, но одного взгляда на Крозье, его твёрдую осанку и широкие плечи, его мальчишескую улыбку и тёплые морщинки вокруг глаз, и, о, его веснушки. В тот день Томас знал, что ему грозит реальная опасность, и с тех пор его предчувствие подтвердилось десять раз. Когда кончики пальцев Крозье продолжили свои головокружительные круговые движения по его волосам, Томас понял, как сильно он страдал от отсутствия прикосновений. Без этого мир был холоднее безнадёжнее. Он понял, что отчаянно нуждался в человеческом контакте, в котором не осмеливался признаться, и не мог заставить себя попросить, и теперь он получал этот контакт в виде одного из самых интимных прикосновений, которые он смог представить, от своего капитана. По крайней мере, за пределами трепещущего сердца и столь желанного царства поцелуев Крозье в губы. Крозье сжал кулаки в волосах Томаса, и покалывание от столь необходимого давления заставило вырваться сдавленный стон из горла Томаса. - Мм,- промурлыкал Крозье, низко и мягко, в знак признания того, что его прикосновения делали с Томасом. Тонкое предложение разрешения того, просто посидеть и позволить этому случиться. Позволяя Томасу получить это от него без чувства вины или обстоятельств. Сердце Томаса пело от этого удара. - Моя мать рассказывала, что сжимание волос в кулаках открывает приток крови к коже головы, что помогает облегчить головную боль,- сказал Крозье немного далёким голосом. Возможно, он думал о своей матери. Его детстве. Томас был беспомощен, чтобы сделать что-либо, кроме как позволить удовольствию захлестнуть его, когда Крозье взял пригоршнями густые волосы Томаса и сжал их. Он сжал руки в кулаки, затем переместился на новое место, схватил новые пригоршни волос и повторил действие. Каждый раз, когда он это делал, кожу Томаса покалывало, и по его спине пробегала волна дрожи блаженства. К тому времени, как Крозье остановился, Томас превратился в домашнего кота с отвисшей челюстью и остекленевшими глазами. Его голова на мгновение откинулась назад, когда Крозье убрал руки с волос Томаса, но быстро выпрямился, проведя рукавом по нижней губе, чтобы вытереть скопившуюся там слюну, и яростно покраснел. Он также отдалённо осознавал, что боль в голове ушла. - Это было… прекрасно, сэр. Спасибо. Я… я чувствую себя намного лучше,- заикаясь, пробормотал он, осознавая, насколько рыхлым стал его голос. Он почти невнятно произносил слова, как пьяный. Он хотел было подняться, но почувствовал руки Крозье, толстые и сильные, по одной на каждом плече, прижимающие обратно к стулу: - Тебе нужен отдых, Томас,- сказал он таким тихим и мягким голосом. - Со мной всё будет в порядке, сэр,- запротестовал Томас, ещё раз пытаясь подняться.- Вам понадобится помощь, чтобы подготовиться ко сну. Ещё многое предстоит сделать. - Я взрослый человек, Томас. Я знаю, как подготовиться ко сну. Хотя я надеялся, что ты сможешь мне что-нибудь сделать,- Крозье шагнул в поле зрения и прислонился бедром к столу, испытывающе глядя на Томаса, скрестив руки на груди. - Да, что угодно,- сказал Томас, потому что это была правда. Он сделает всё ради Крозье. - Оставайся здесь на ночь,- произнёс Крозье. На мгновение последовало удивлённое молчание, и в это время Томас услышал стук своего сердца в ушах. - Остаться здесь?- спросил он, не в силах уловить тайный смысл просьбы. - Да, оставайся, в моей постели. Со мной. Томас открыл рот. Не потому, что ему хотелось сказать что-то особенно связанное, а потому, что он чувствовал, что должен что-то сказать. Крозье только что предложил ему то, о чём он мечтал столько долгих, холодных ночей. Близость, Интимность. Возможно… Нечто большее? Крозье милостиво оборвал его прежде, чем хоть одно слово, изо всех сил пытавшееся вылететь из его рта, успело вырваться. - Не по каким-то грязным причинам,- сказал он.- Только потому, что это холодное, бесплодное место, в котором мы находимся, и тепло трудно найти. Я подумал, что, возможно, что мы могли бы разделить немного тепла. Как раз на вечер. Только на сегодня. Была ли это умоляющая нотка в тоне Крозье? Томас подумал, что возможно, так оно и есть. Он осмелился посмотреть прямо в лицо своего капитана и увидел пару ясных голубых глаз, смотрящих ему в ответ. Искренность и неподдельная привязанность проявляются в их глубине. Дыхание сбилось при следующем вдохе. - Я… ну...- он не смог заставить себя ответить. Как будто кто-то предложил ему самое заветное желание, но у него не было слов, чтобы принять его. - Я пойму, если тебе такая вещь будет неудобна...- глаза Крозье затуманились беспокойством. - Нет! Нет, это не будет некомфортно. Верно, я думаю, что это действительно было бы весьма удобно,- Томас тяжело вздохнул.- Мне бы этого хотелось. Остаться здесь, с вами, сэр. Очень,- Господи, но он бормотал что-то ужасное. - Отлично. Ну, тогда готовься ко сну, Томас, и я сделаю то же самое,- резко сказал Крозье, снимая напряжение. Он отошел от Томаса и начал расстёгивать пуговицы своего кителя. Томас отметил, что он делал это неуклюже, так как ему действительно не приходилось делать это самому же довольно давно, и это дало Томасу глубокое чувство гордости, которое, как он знал, должно было бы его смутить, но не смутило. Он тоже приготовился ко сну. Он встал, чувствуя себя словно во сне наяву, и расстегнул жилет. Затем он снял свой шерстяной свитер, аккуратно сложил их оба и положил на сиденье ближайшего стула. Он снял брюки, оставив, конечно же, термобельё, иначе было бы слишком холодно. Кроме того, такое количество кожи… обе голые ноги Томаса, соприкоснувшиеся с телом Крозье, вполне могли привести к развитию неловкой ситуации. Крозье разделся до нижней рубашки и термобелья, затем, подняв одеяло, бесцеремонно забрался на свою койку, оставив Томасу дополнительное место, чтобы залезть рядом с ним. Должно быть, он почувствовал колебание Томаса, потому что прямо посмотрел на Томаса. - Я не сделаю ничего плохого,- твёрдо сказал он.- Ты знаешь меня достаточно долго, чтобы знать это… конечно,- в конце концов его голос немного повышается. Вопрос. Он просит доверия Томаса. Он даже не подозревал, что перспектива того, что Крозье «попытается сделать что-то неблагоприятное», удовлетворит его очень глубокую потребность Томаса. Дорогой человек мог видеть только его усталость и боль Томаса, но не его стремление к близости со своим капитаном. Томас почувствовал облегчение от того, что Крозье, по крайней мере, не заметил тоски своего стюарда. Он делает глубокий вдох, затем присоединяется к Крозье на его койке. Он осторожно забрался внутрь, надеясь случайно не ткнуть Крозье под рёбра или не толкнуть его локтем. Оказавшись под одеялом, он повернулся на бок, подальше от Крозье, и лежал, окоченевший и тревожный, не зная, как ему быть в этой новой ситуации. - Тебе не нужно держать такое расстояние между нами,- мягко сказал Крозье, и в его голосе была теплота, которая казалась душераздирающе домашней.- Тебе было бы удобно, если я подберусь ближе? Может быть, обнять тебя за талию? Тебе не обязательно говорить «да» просто потому, что я твой капитан. - Для меня это было вполне удобно, сэр. Пожалуйста, сделайте это,- Томас хотел, чтобы не было никаких сомнений в том, как сильно он действительно хочет прикосновения Крозье, и, по правде говоря, холодный воздух в комнате был бы гораздо терпимым, если к нему добавилось тепло от близости Крозье. Крозье обхватил рукой талию Томаса сзади и притянул его к себе и Томас, немного поёрзав, чтобы устроиться поудобнее, почувствовал, как всё его тело жадно впитывает тепло, идущее сзади. Крозье уткнулся в затылок Томаса, и, подавив вздох от удивительного покалывания удовольствия, которые он почувствовал от горячего дыхания капитана на своей чувствительной, холодной коже, Томас тоже расслабился, погрузившись в это ощущение. Он медленно почувствовал, как его конечности ослабевают, а дыхание замедляется. Вскоре он плыл по течению в мягком тепле. Рука Крозье, обхватившая его талию, была твёрдой и властной. Это заставляло его чувствовать себя защищённым и принадлежащим. Принадлежащим своему капитану самым восхитительным образом. Тело капитана, такое толстое, горячее и крепкое, прижалось к спине Томаса, согревая его так, как раньше можно было согреться, только стоя задом к плите мистера Диггла во время его многочисленных вылазок на камбуз. Он вздохнул и почувствовал, как его тело освободилось от его стресса и напряжения последних трёх лет. Он смело положил свою руку на руку Крозье, прижатую к его животу, и был в восторге, когда Крозье поймал его руку и переплёл их пальцы. Сердце Томаса чувствовало себя так, словно оно вот-вот превратится в яркое сияющее солнце в небе над его грудью и сожжет и его телесное существо жаром и нежностью внутри одного, интимного движения. Он снова заёрзал, пока не нашел самое удобное место на, по общему признанию, тонком матрасе Крозье, куда можно было бы упереться плечом, затем закрыл глаза. Он слышал дыхание Крозье, медленное и ровное, и чувствовал, как оно время от времени касается его шеи, когда мужчина выдыхал. Это было возвышенное ощущение, мягкое и успокаивающее. - Для меня это тоже было важно, Томас,- пробормотал Крозье, и неоднократное упоминание имени Томаса вызывало румянец тепла и счастье, расцветший на его руках. Крозье, использующий своё имя вот так, так фамильярно, так интимно, держа Томаса на руках… Что ж, это было за пределами любого рая, которого Томаса ожидал от скучных проповедей, которые он слышал в приходской церкви Мэрилебон в детстве. - Это была долгая и холодная экспедиция, в которой мало тепла. Я надеялся, что мы сможем найти это друг в друге,- хриплый голос Крозье наполнен предстоящим сном, но в его словах скрывалась глубокая искренность. У Томаса было так много вещей, которые он хотел сказать в ответ, но ничего не получилось. Из-за его окружения его способность выражать себя полностью исчезла. Вместо этого он просто кивнул и сжал руку Крозье. Крозье отшатнулся, и Томас был в восторге от их тайного общения. Сжимая руки друг друга, как влюблённые. Он почувствовал, как сон протягивает руку и утягивает его под воду мягкими кончиками пальцев, и хотя усыпляющее прикосновение бессознательного состояния было соблазнительным, он изо всех сил старался не заснуть ещё несколько мгновений. Просто чтобы он мог насладиться теплом и безопасностью Крозье. Крозье начал напевать какую-то однобокую мелодию старой ирландской колыбельной, и Томас позволил извилистым нотам убаюкивать его до конца пути ко сну. Засыпая, он услышал, как мелодия на мгновение прервалась и услышал, как Крозье сказал очень тихо, чуть громче шепота, но всё же отчетливо: - Ты дорог мне, Томас. Никогда не забывай об этом. Всё, что Томас мог сделать, это издать низкий гул в ответ, его полностью расслабленное тело не могло больше удерживать его в стране бодрствующего мира. С одним, последним счастливым вздохом, он погрузился в сон, в безопасности и тепле в объятиях своего капитана.