Дыхание

      Руки его холодные. Хоть кукла, но замёрз на вечном холоде Хребта. Скорбящее место, где мороз вечно хранит тело крылатого ребёнка, что не умел играть, не причиняя страдания.       Они похожи.       Альбедо под ним плачет. Плачет, дрожит, впивается побледневшими пальцами в тугие верёвки, дугой выгибается, когда чужие пальцы вдалбливают игрушку внутрь под нужным углом.       Странник усмехается. Ему колко-весело и горько. Он не хотел мучить бедняжку алхимика, напротив, хотел отблагодарить, подарить удовольствие за спасение. И что в итоге?       — Посмотри на себя. Мерзость, — кривит губы в усмешке, смотрит с презрением, а сердце дрожит, сжимается от любви. Но не умеет по-другому. — Глупый человечишка, вот ты кто. Возомнил себя невесть кем, рукотворное создание, а на деле-то!       — Ст... Стран-ник... — с разгоряченных губ имя срывается пламенем.       И сердце — о, эта чужеродная тварь, — трепещет от одного этого звучания. Странник порывается наброситься, сорвать верёвки — видит же, что кожа под ними стерлась едва не до крови — и расцеловать, обласкать все тело и молить, молить о прощении, о понимании, склоняясь перед прекрасным меловым принцем. Но не может. Как будто его двое, как будто один следит за другим, и тот он, более жестокий, чёрствый и бессердечный, удерживает нежного, ранимого и слабого за горло, не позволяя проявить себя.       Он знает, что это не ошибка, он знает, что Альбедо любит, любит, любит так сильно, что искусственные глаза роняют такие же искусственные слёзы, он хочет верить, что его не бросят, не предадут на этот раз.       Хлесткий удар, и из губ, что так нежно шептали его имя, брызжет кровь. Всего пара капелек, а Странник убить себя готов за это. Вырвал бы себе руки, вырвал, растоптал бы и сжёг в огне.       — Алхимик, — обращается. Его губы не достойны произносить его восхитительное имя, сами движения их способны опорочить каждую клетку его тела. — Ты мне надоел. Я сейчас уйду, так что... Дотрахаешь себя сам.       Он выпускает из рук игрушку и встаёт с кровати, отворачивается.       — Странник! Странник, нет! Пожалуйста, пожалуйста, вернись! — Альбедо плачет. Его грудь сотрясают рыдания.       Кукла никогда не чувствовала себя настолько искусственной. На фоне такого сильного, но такого хрупкого мелового принца Странник выглядит жалким подобием на человеческое существо.       — Пф. С чего бы? — фыркает он, подавляя желание мигом очутиться подле любимого существа.       — Пожалуйста, Странник, — молит Альбедо.       Тот оборачивается. Смотрит, как извивается тело, как пульсирующе сжимается покрасневшая растраханная дырочка, будто пытаясь сжать внутри игрушку, что выпала и валяется рядом на влажной ткани, поблескивая от смазки.       — Ну что ж с тобой делать. Жалкий, — вздыхает Странник, брезгливо подхватывая парой пальцев игрушку и возвращая её на место.       Нежный стон. О, Странник знает, что делать. Обнять, окутать нежностью и целовать, целовать-целовать, ласкать губы, шею, ключицы, пунцовеющие соски и касаться этого бесподобного тела со всей любовью, будто стараясь слиться с ним воедино. И никогда никто не посмеет отнять у него Альбедо. Никогда и никто. Это будет равносильно смерти, мучительной, болезненной, будто лишение самого жизненно важного органа.       Странник рывками трахает Альбедо, будто желая избить игрушкой простату в кровь, а тот плачет, скулит от болезненного удовольствия и дышит, дышит громко, глубоко и часто. И хочется поймать губами это дыхание, втянуть в себя каждый выдох, боготворить воздух, что имел возможность коснуться его лёгких.       Кукла тянет за верёвку. Альбедо хрипит, задыхается, бьется в путах, как бабочка в паутине, в попытках освободиться, вдохнуть такой необходимый воздух.       Странник смеётся, а хотелось бы в рыданиях задохнуться так же, как душит сейчас единственного, кому он дорог... Кто дорог ему.       Последний хрип. Тело под ним сотрясается в конвульсиях, дёргается, а затем обмякает.       — Алхимик? Эй, алхимик, — Странник вытаскивает игрушку и треплет ей Альбедо по щекам.       Тот без сознания. Точно-точно.       Он не увидит.       И Странник голодным зверем кидается к нему, целует губы, щёки, нос, ключицы, переходит на впалый живот, украшая его сотней влажных отпечатков губ, слизывает всё семя, что Альбедо дал ему, слизывает и щурится от удовольствия. Ведь это для него. Альбедо отдал это ему. Отдал ему себя. И Странник бы рад отдать себя в ответ, рад, да не может. И тело не его, и сердце чужое. Нечего ему дать, как бы ни хотел.

***

      Альбедо приходит в себя уже позже, вымытый, заботливо укутанный в одеяло и, он знает, обласканный весь. Горло саднит, он не чувствует пальцев, но — жив. Знал, что не ошибается, доверяясь и доверяя.       — Странник? — хриплым шёпотом зовёт он, не желая разрушать волшебство уюта, созданное для него.       Кровать скрипит и прогибаться под чужим весом. В поле зрения Альбедо появляется лицо Странника. Острые брови нахмурены, глаза недовольно сощурены, губы поджаты.       — Странник, — Альбедо улыбается. Его улыбка полна нежности.       Странник хмурится только больше.       — Чего тебе, алхимик? — недовольно роняет он.       — Иди ко мне, — всё та же улыбка.       Странник вздыхает, что-то недовольно бурчит про отвратительные людские нежности, про то, что ему это всё противно, но под одеяло забирается. Отворачивается сразу, хочет дистанцироваться. Но Альбедо притягивает его к себе и крепко обнимает, утыкаясь носом в загривок. Странник фыркает и тщетно пытается оттолкнуть его локтем:       — Мне неприятно.       — И я тебя люблю, Странник, — Альбедо целует его в затылок.       Он знает, что Странник подрагивает вовсе не из омерзения.