farewall

      Всё вышло из-под контроля. Гермопольские черномаги долго не продержались под гнётом охотников, и тайна оказалась раскрытой. Собирая доказательства, военные разоблачали одного черномага за другим. Дия и Рэймcс бесчестно убиты, а после них настала очередь наставника.       Жестокий суд свершался на пустынном поле, неподалёку от поселения при Фивах — Реммао, почти что раздетый, туго связанный верёвками, пал на колени перед своими палачами, поддавался кошмарным пыткам и даже не мог дать отпор. На виду жаждавших крови жителей охотники беспощадно издевались и унижали пленника. Реммао терпел сквозь стиснутые зубы, из последних сил стараясь сохранить гордость вплоть до смерти, но последовал очередной удар, после которого сдержаться было невозможно, — и он истошно закричал. Но полный мучений крик мужчины, от которого не осталось и живого места, не смутил зрителей кровавой расправы, а лишь их раззадорил, вызывая желание продолжать глумиться сверх всякой меры.       Реммао, на чьей тёмной коже вздувалось всё больше и больше красных рубцов, в последние минуты своей жизни оплакивал своих учеников. Сожалел, что не углядел за Дией, сожалел, что допустил своего брата к чёрной магии, сожалел, что не сможет предупредить и спасти пока ещё живую Эвтиду. Юная шезму как раз затерялась среди этих безжалостных стервятников, лицезря остервенелую казнь своего наставника и даже не скрывая истинного ужаса на своём лице. Беглый испуганный взгляд девушки не знал, на ком заостриться: или на Реммао, умиравшего в неистовых мучениях, или на Амене, стоявшего во главе сего действа и дожидавшегося момента закончить адское представление, когда охотники сполна накажут черномага. Эвтида знала, что только Амену подвластно если не спасти Реммао, то хотя бы положить конец его страданиям, и мысленно молила пощадить его. Но эпистат оставался беспристрастным к происходящему и ничего не предпринимал, из-за чего Эвтида чувствовала ещё бо́льшую обречённость.       Те, кто знал Амена, часто молвили, что при поимке черномагов эпистат любил позлорадствовать, но, казалось, сейчас его волновала не разворачивающаяся перед ним казнь, а Эвтида, стоящая на противоположной стороне. Последние события приковали к ней слишком много внимания, жители подозревали её в колдовстве и не раз делились с эпистатом своими доводами:       — Двое щенков того гермопольского учителя оказались проклятыми шезму. Где вероятность того, что та вздорная девчонка с ними не заодно?       Поселенцы сторонились её и сейчас, из-за чего в редеющей вокруг неё толпе Амену было легче заметить девушку, что металась в панике. Только идиот допустил бы мысль, что Эвтида в перебитой шайке черномагов оставалась белой вороной. Никто не хотел иметь с ней дела, но и попасть под немилость эпистата тоже, ведь, в конце концов, вина Эвы ещё не доказана. Мужчина удерживал тяжёлый внимательный взгляд на возлюбленной, при этом что-то молча обдумывая в своей голове. Картина спустя столько времени, наконец, вырисовывалась и получалась достаточно неутешительной для обеих сторон.       Лёд в глазах Амена, который до сегодняшнего дня казалось ещё возможным растопить, испугал Эву. Появилось липкое и назойливое предчувствие чего-то плохого. Эвтида до сих пор не верила, что её могут раскрыть — кого угодно, но только не её. И эта откровенно глупая мысль жестоко подставила. Только сейчас шезму поняла, что близится конец, и это осознание ударило словно набатом. Крик Реммао становился слабее, а затем и вовсе утих. Поверженный черномаг редко и тяжело дышал, лёжа на жгучем песке, который забивался в кровавые раны. Амен показал жестом, что достаточно, и потянулся за оружием, после чего Эвтида поняла, что времени катастрофически мало.       Страх взял верх и затмил разум. Шезму опрометью бросилась прочь, в хижину, оставляя позади издававшего последние вздохи наставника и занёсшего клинок в смертельном ударе эпистата, от которого за километр веяло опасностью. Всё, что происходило раньше, было лишь игрой в кошки-мышки, а теперь шутки кончились. Эвтида не представляла, как ей теперь поступить, и просто неслась сломя голову в пустой надежде, что удача, подобно прошлым разам, не покинет её в ответственный момент.       Эвтида помнила, как искренне и неосторожно влюбилась в Амена. Но он — эпистат, и с ним всё равно что с огнём играть. Реммао всегда твердил ей, своей ученице, держаться от него как можно дальше. Но как это могло быть возможным, если Эву безумно тянуло к нему? Тяжелее становилось и от того, что Амен тоже неровно дышал к девушке, нарочно искал встречи и никогда не оставался безучастным в её жизни. Понадобилось немного времени, чтобы произошло их сближение. Невооружённым глазом было видно, что они в восторге друг от друга, а потому Эвтида наивно полагала, что настанет время и всё разрешится само собой, что возлюбленный всё поймёт — он ведь тоже её любит, правда? Но суровая реальность сбросила влюблённых с высоты счастья в бездну отчаяния, из-за чего мысли о благополучном исходе ныне казались неимоверно глупыми.       Тишина в комнате бесцеремонно нарушилась ровно в тот момент, когда Эвтида ворвалась в жилище как ужаленная. Ноги отказывались подчиняться и девушка едва на них держалась, в ушах нещадно звенело, а лёгкие после проделанного пути адски горели и требовали хотя бы несколько спасительных глотков воздуха. Но времени жалеть себя почти не оставалось, нужно как можно скорее замести следы в виде накидки и маски, которые всё ещё оставались спрятанными в спальне шезму. Эва схватила мешок и сложила в него вещи, грозившие ей смертью. Но вдруг страх сковал тело, подведя свою хозяйку. Всё же ноги предательски подкосились, в глазах появилась пелена. Эва рухнула на пол.       — Нет… Всё не может закончиться вот так… — сорвалось с уст шезму прежде, чем сознание покинуло её. В голове билась мысль, что драгоценные минуты утекают сквозь пальцы лишь из-за её слабости.       Чтобы прийти в себя, понадобилось время. Когда Эва открыла глаза, уже стемнело. Понимание, что нужно делать, пришло только тогда, когда снаружи послышались шаги, которые становились только громче. Девушка судорожно бросила мешок под кровать, понимая, что ни спрятать вещи, ни совершить побег уже не успеет, поднялась и бегло осмотрела себя в зеркало, нерадостно отмечая, что весь внешний вид выдаёт её с потрохами. Сказывалась усталость, страх и тревога невольно отражались на смуглом лице Эвтиды, и если бы её кто-то увидел в таком состоянии, то сразу понял, что дело вовсе не в смерти друзей, а в примитивном страхе за свою жизнь.       Сердце пропустило удар, когда Эвтида увидела через окно Амена в сопровождении пары охотников. Оставалась жалкая минута, чтобы решиться: бежать, заранее обрекая себя на верную смерть, или смиренно встречать эпистата, глупо надеясь на его милость, — и ни один из вариантов шезму не подходил. Эвтида взмолилась, чтобы Амен ни о чём не прознал, ведь ей никто даже не сможет помочь — есть лишь Амен и кровь её друзей на его руках.       Дверь отворилась. Разряд тока прошёлся по телу Эвтиды, когда на пороге показался Амен. Девушка отрешённо встречала возлюбленного, который стал причиной смерти тех, кто ей был близок. Но вот ирония — она всё ещё его любила и даже не винила, ведь сразу знала, с кем связывается.       — Я разбудил тебя? — спросил Амен, едва различив в темноте силуэт возлюбленной. Голос мужчины звучал устало, но мягко, словно он просто решил проведать любимую.       — Нет, — тихо ответила Эвтида, не имея ни малейшего понятия, как ей себя вести. С одной стороны её успокаивало, что Амен не накинулся с допросом или, что ещё хуже, с целью убить, а с другой то, что он ведёт себя так, как будто ничего не произошло, сбивало с толку.       — Я зажгу свечи, — произнёс он на выдохе, после чего Эвтида поняла, что на душе ему по какой-то причине тяжко.       Постепенно пламя свечей озарило фигуру Амена. Стало видно, что его одеяния окроплены кровью, а на поясе висел тот самый клинок, которым свершилась расправа. Эвтида увидела и напряжённое лицо эпистата, но оно расслабилось в ту же секунду, когда взор его голубых глаз, обрамлённых белёсыми ресницами, остановился на возлюбленной. Задумчивость и усталость сменились беспокойством, когда от мужчины не укрылся дрожавший тонкий стан Эвы. Он медленно приблизился, которую снова одолели противоречия: инстинкт самосохранения кричал, что нужно бежать куда глаза глядят, но душой Эва тянулась к Амену. Ей хотелось особенного тепла, надёжных объятий и добрых слов — всего того, чем в обычное время он так умело её одаривал, и всего того, что сейчас казалось неуместным и абсурдным.       — Моя непокорная неферут… — прошептал Амен, мягко коснувшись крепкими ладонями её лица, которое приподнял так, чтобы встретиться взглядом с опечаленными и растерянными глазами девушки, в которых боязливо блестел янтарь. — Мне очень жаль, что тебе пришлось это пережить. Страшно представить, как ты оказалась во всё это втянутой…       Развить мысль последних слов Эвтиде не удалось, ибо губы Амена накрыли её. Последовал ненастойчивый, мягкий и вместе с тем чувственный поцелуй, благодаря которому Эва наконец ощутила себя в безопасности. Рядом любимый мужчина, который всегда защищал её — он защитит и сейчас. Всё, что произошло — воля случая. В конце концов, шезму должны быть готовыми к разоблачению и смерти своих напарников — именно этому их и учили. Амен никогда не заподозрит в Эвтиде черномага, потому что слишком сильно её любит, чтобы даже просто допустить такую мысль. Ласка возлюбленного успокоила Эвтиду.       Амен чуть отстранился, но лишь для того, чтобы взглянуть со всей любовью в глаза Эвтиды, показать, что искренне ей сопереживает и что рядом с ним ей не должно быть страшно. И ей не было. Наоборот, Эва чувствовала облегчение, пока мужчина нежно и аккуратно касался и гладил её одной рукой по спутанным волосам, а другой — по спине. Амен чувствовал, как под его руками расслабился девичий стан, облачённый в тонкую ткань платья, уже изрядно помятого.       — Ты ведь знаешь, что так было нужно? — вновь шёпотом спросил Амен, не отводя взгляд от возлюбленной.       И эти ласковые поглаживания, голос, которому невольно доверяешь, взгляд, преисполненный нежности, его особенный запах граната и мирта — всё это усыпило бдительность девушки. Она была перед ним уязвима, но Эвтида не стеснялась этого. Слёзы невольно потекли из её глаз — результат переживаний, достигших своего пика. Эва доверяла Амену, потому позволила себе дать слабину и разрыдалась, прижавшись к мужчине так, словно он единственный в этом мире мог облегчить её горе, совсем не думая о том, что он был одной из причин всех её мук. Амен заботливо и бережно заключил девушку в свои объятия и вкрадчиво сказал:       — Я люблю тебя, Эвтида. Я хочу, чтобы ты знала это.       Услышав неожиданное признание в любви, Эва отстранилась и в удивлённо посмотрела на мужчину. Никогда прежде он не говорил таких слов напрямую, предпочитая показывать свои чувства иначе. Слёзы перестали идти. Эвтида доверчиво, как завороженная, глядела в серьёзные голубые глаза мужчины и потому не заметила, как пропала мужская рука с её спины.       — Амен… — с лёгкой улыбкой вздохнула она и в смущении опустила глаза, — я тебя то…       Её взгляд упал на его пояс, и там не было клинка.       Острая боль пронзила в области лопаток, и её слова, которые она так давно мечтала сказать Амену, превратились в болезненный хрип. Она дёрнулась и точно упала бы, но Амен вовремя подхватил её. Янтарные глаза блестели от слёз и отражали весь ужас, который испытывала обманутая Эва. Амен смотрел прямо в них, наблюдая, как девушку покидает жизнь.       — Ты правда думала, что останешься в стороне, моя глупая неферут? — тихо, без упрёка или насмешки, произнёс эпистат. — Почему ты раньше не рассказала?       Эвтида уже не могла ответить. Из её рта сочилась кровь. Амен аккуратно перенёс девушку на кровать, мягко уложив её на бок, и устроился рядом. Его ладони продолжали ласково гладить лицо и волосы девушки, которая уже ничего не предпринимала и лишь в страхе от неизбежной смерти хлопала мокрыми ресницами.       — Ты хотела колдовать и дальше, продолжать водить меня за нос? Почему ты не призналась? Я бы что-нибудь придумал… Я бы отвадил от этого занятия и никто бы ничего не узнал, со мной у тебя не было бы нужды заниматься этим тёмным делом… А теперь за дверью стоят охотники, которые должны стать свидетелями твоей смерти. Быстрой смерти, Эвтида. Я поручился сделать это сам, чтобы ты не мучилась подобно своим друзьям, — печально молвил Амен, пока возлюбленная могла его ещё слышать.       В угасающих глазах Амен прочёл понимание. Эвтида же увидела в голубых раскаяние и сожаление, но вместе с тем и уже сказанные им слова: так было нужно. Эпистат уже сказал всё, что хотел, и вынул лезвие из девичьего тела, после чего из ранения стремительно побежала кровь. Вместо слов слышалось тяжёлое дыхание обоих — Эвтида погибала в агонии, а Амен чувствовал её боль и умирал вместе с ней. Он не представлял будущее без неё и теперь лишь задавался вопросом, как ему после этого жить? Амен чувствовал её тепло в последний раз — он это понимал и старался его запомнить.       Он старался запомнить не только это. В памяти всплыла их первая встреча, где в убогом переулке она предстала перед ним своенравной, хитрой и смелой девицей. Вот такой ему хотелось бы запомнить Эвтиду, которая постоянно шутила и юлила, которая пахла дикими ягодами и мятой, которая нелепо выводила иероглифы и ворковала с Полибом, её соколом, которая всегда при своём очаровании оставалась неотразимой… Эвтида уже не думала о том, каким образом Амен вышел на её след, а тот, в свою очередь, держал в мыслях образ девушки, которая так любила жизнь и которую он так быстро отнял.       Через некоторое время Эвтида умерла. Амен выполнил свой долг, и только тогда он позволил выступить слезам на его глазах.