конечно, нравится

Конечно, ей нравится то, что она делает. Не то чтобы она с самого рождения была одержимая членом брата фетишистка: отнюдь нет! Она была обычной назойливой девчонкой, раздражающей и раздражаемой, любила как активные дворовые игры, так и куклы с большими кукольными домами, в которых происходит маленькая кукольная жизнь. Просто малютка Лили была несколько… огорожена от прочего общества. Ее родная кровь — Энди-ди — более успешно играл в более сложную игру под названием «социализация», но не забывал о своей несносной сестренке и очень-очень много проводил с ней время… более того — был единственным, кто делал это с Эшли. Все могло бы пойти иначе, если бы Эндрю не был для Эшли всем. — Я редко когда осмысляю вещи у себя в голове, — невпопад признается Лили пьяному незнакомцу в баре, незаметно стягивая его бумажник. — Я во многом легкомысленная глупышка. Собеседник, оторопев, сбивается: его нить рассказа про работу и босса-гниду безвозвратно потеряна под гнетом алкогольного опьянения и не особо тяжелых сисек Эшли. Лили что-то мурлычет, зависнув рукой с бумажником меж двух барных стульев. Окружающие вокруг слишком оглушены спиртным, чтобы обратить внимание на маленькую авантюру Эшли и окликнуть ее собеседника: хэй, эта шлюха ворует у тебя… — Сердце. — Лили хихикает. — Я ворую сердца. Легкомысленно и не ведая, чего я творю. Честно-честно! — Мне такие нравятся, — сально улыбается наивный клерк, обрадовавшийся вниманию со стороны сексапильной готки. — А мне нравится сидеть на хуе моего брата. И прыгать. Сидеть и прыгать, прыгать и сидеть. Два слова так и прыгают, как блошки, внутри черепа Лили… — Это что-то молодежное? из аниме? Хочешь, чтобы я стал для тебя старшим братиком? — Мне нужно пописять, хи-хи. Эшли прячет чужой бумажник себе в джинсовые шорты и шагает к туалету, вызывающе покачивая бедрами. Ворованный кошелек провокационно торчит из ее заднего кармана, и клерк, провожающий ее жопу взглядом, слишком заворожен, чтобы заметить такую наглую провокацию. В женском туалете Эшли выбирается на улицу через узкое окно, чуть не застряв своей хваленной, гипнотизирующей взгляды лохов задницей. Обошлось. «Неплохая ловкость, однако», — льстиво думает Лили. Немного ушибла лодыжку, но ходить может. Эндрю курит возле угнанной машины. С кислой миной, угрюмой, как сама смерть. Душнила. — Есть улов! — Эшли на ходу открывает кошелек и потрошит его содержимое. — Сотни две есть. — Неплохо. Умеешь торговать ебалом, когда нужно. — М-м? Это вся твоя похвала? — морщится Лили и закрывает кошелек. — Я твоя кормилица, на минуточку. Сказал бы еще чего-то хорошего. — Молодец, Эшли. Очень хорошо. Ты умница. Я бы похлопал в ладони, но у меня в руке сигарета, боюсь сжечь руки в рукоплесканиях твоему таланту. — А если так? Неуловимым движением руки Эшли выхватывает дотлевающую сигарету из меж двух пальцев брата и сама затягивается ей. В два мощных вдоха обезображивает ужасную cancer stick до жалкого бычка и стряхивает пепел, затем бросает окурок на землю. Выдыхает едкий дым Эндрю в глаза. Его лицо ничего не выражает. — Интересная сценка, — говорит он безэмоционально. — Вдыхала так усердно, что грудь тряслась поболее содержимого твоего черепа. — Ох… я так рада, что ты обратил внимание туда… Эндрю никак не реагирует. Эшли, прочертив подошвой полусапожка по умертвенной сигарете, приближается к брату, заглядывает снизу вверх — в игриво подчиненной позиции — и обнимает. Без предупреждения и объявления войны. Энди вздыхает и взъерошивает ей волосы. — Я хочу сладкого, — говорит она. — На вырученные деньги купишь нам торт! — Хорошо, заслужила, — признает Эндрю. — Правда? — Эшли кажется, что у нее сейчас глупое лицо маленькой девочки Лили, которую похвалили. — Если честно, другие люди вызывают у меня только желание разбить им лицо. Я без понятия, как ты с улыбкой выслушиваешь нытье и ебливые речи этих… незнакомцев. «Лохов, ты хотел сказать», — думает Эшли, но отвечает лишь улыбкой. На белой шее Энди много засосов-синяков, созданных лукавым ртом стервы Лили, и особенно их много возле тонкого шрама от проскользнувшего удара ножа: их больная жизнь, усеянная мелким криминалом, иногда приводит к таким ситуациям. Конечно, Эшли подоврала, когда сказала, что это она кормилица. Энди в разы больше делает: угоняет машины, общается с какими-то без пяти минут сектантами в робах, подвозит непонятные брикеты к непонятным людям, убивает людей — а малышка Эшли лишь наебывает всяких мамонтов обоих полов, не давая им присунуть или отлизать ей, и поворовывает сухие хлопья и пончики из супермаркетов. Такая «хищница» дай бог сама себя прокормила бы, не получив лезвия в бок. …зато такая хищница очень хорошо готовит человечину для себя и своего любимого братика. Но это только между ними. — Пошли в машину, — говорит Лили притихшим голосом. — Из бара случаем не твой ухажер вышел? — отстраненно спрашивает Энди, глядя куда-то вдаль. Эшли даже не оборачивается. — Плевать. Давай в машину. Рука Энди как бы невзначай слегка сжимает задницу Эшли. Эшли усмехается, обдав засосы на шее брата собственным горячим дыханием. В машине ободранные сидения, тугая тормозная педаль (но кого это волнует?), ручное управление и заднее стекло покрыто паутинкой трещин. В общем, не люксовая модель и даже не гордый средний класс, но именно такие легче всего угоняются. Эндрю собирается уже повернуть ключ, но Эшли кладет руку ему на колено. — Я хочу немного отдохнуть, — говорит она. — Нам нужно ехать. До утра нужно успеть в следующий город. — И я еще хочу сладкого… после изнуряющей дипломатической работы. — «Сладкого» — это ты про торт или про то, что тебе, пизде, опять неймется на месте? — Ты меня так хорошо чувствуешь. — Лили привстает на месте и опирается руками о плечо брата, выдыхая следующие слова ему на ушко: — Мне это нра ви тся. Он так хорошо чувствует ее переживания, умеет обращаться с ней, как с ручной змеей, и, пожалуй, это единственный человек, которого ей комфортно впускать внутрь себя. — Может, мы отъедем от бара, чтобы нас не пасли жертвы твоей невиданной красы? — предлагает Эндрю, уже менее строгим тоном, чем до этого. — Мне не хочется, чтобы к нам во время процесса стал биться камнем какой-то опрокинутый тобой мужик. — А что не так? — придуривается Эшли. — Это может принести проблемы. — У тебя может не встать в таких условиях? — Я могу начать в ответ ебашить по стеклу твоим лицом, как тебе такой вариант? Эндрю такой душный и обидчивый. Не мог ответить, что, мол, у него на любимую сестренку всегда встает, в любых условиях, в любых, даже самых горячих и кипящих, котлах ада… но так тоже неплохо. Легкий налет садомазо не чужд их взаимоотношениям. У Эшли даже синяк на жопе был, на минуточку. И не от мамы с папой за плохое поведение! — Я не против, чтобы ты испачкал мое лицо, но не мое-ей же кро-овью, Энди-и! — хихикает Лили и садится на место. — Ну вези, вези нас… в уединенное место… — Какая же ты сучка все-таки. Вся в мать. — Ой, как будто наш мальчик не в матушку. Они отъезжают от бара на полкилометра и прячутся на пустой парковке возле закрытого продуктового магазина, на грани мрака лесной зоны и единственного рабочего фонаря. Эндрю открывает окно и курит в полутьме. С задумчивым видом, как аристократ, или Аристотель, или Arc'teryx. Эшли кладет руку на ногу брата и гладит, поднимаясь выше. Ее пальцы касаются паха Энди. Энди в ответ проводит ладонью по шее Лили, нажимает ей на позвонки и разминает мышцы вокруг с таким безразличным взглядом, что ее это даже заводит. — Удушить пытаешься? — смеется Лили. — Массажирую тебе шею. Это жест заботы, тупая пизда. — М-м, спасибо, что предупреждаешь мой остеохондроз, братик. Я отвечу тебе соразмерной благодарностью… без резинки. Эшли перебирается на колени брата и целует его. Тот лениво прикрывает глаза и ворочает языком, пришпиленный весом Эшли, и рука его с тлеющей сигаретой торчит из окна и роняет пепел на асфальт. Лили ерзает на месте и вжимается в то место, где чувствуется твердый член. Энди выпускает из пальцев сигарету и с нажимом стискивает освобожденной рукой задницу Эшли — в отместку. Забавный. — Любишь ты сидеть на коленках. И вертеться, — говорит Эндрю. — Люблю. Раздеться не хочешь, Энди-и? Ей, конечно, нравится.