Часть 1
22 октября 2023 г. в 14:13
На автостраде машина Гамагори мчалась, как пуля, пронзая вечерний воздух. Внутри машины на пассажирском сиденье, величественно сидела Сацки Кирюин, а рядом за рулём – Гамагори Ира.
– Куда мы направляемся, Кирюин-сама? – Гамагори пытался выяснить направление, но Сацки только молча указала вперёд.
Через некоторое время они свернули с главной дороги и покинули город, двигаясь в сторону густого леса. Молчание в машине становилось всё более напряжённым, и Гамагори начал чувствовать себя неуютно.
Когда они прибыли на место, Сацки вышла из машины, держа в руках большой чемодан. Гамагори последовал за ней, не понимая, что происходит.
В лесу было тихо. Только звуки природы и шорохи листьев под ногами нарушали тишину. Сацки остановилась у одного из толстых деревьев и положила чемодан на землю.
– Гамагори, – сказала она, открывая чемодан, – выбери одну из этих тростей.
Он удивлённо посмотрел на неё, затем взглянул на содержимое чемодана. Трости разной длины и формы аккуратно лежали внутри.
– Это какое-то оружие? – осведомился Гамагори, не понимая, что от него хотят.
Сацки медленно вздохнула и ответила:
– Это не для боя, Гамагори. Это... личное. Но ты узнаешь всё сам, когда придёт время.
Её взгляд был настолько серьезным, что Гамагори не решился задать больше вопросов. На мгновение он задумался, стоит ли ему продолжать следовать приказам Сацки, но затем решил довериться ей. Пока что.
Машина Гамагори стояла у края густого леса. Вдали, в лучах заходящего солнца, деревья выглядели как столпы, уходящие в небо. Внутри этой тенистой глуши стояли Сацки и Гамагори, столкнувшись с необычным заданием.
Сацки молча указала на чемодан, лежащий у её ног. Гамагори, ещё не осознавая всей странности происходящего, взял одну из тростей и, держа её одной рукой как топор, ударил дерево. Насечка, которая появилась на коре, была неглубокой, но заметной. Гамагори приготовился к следующему удару, вглядываясь в дерево, как бы измеряя его стойкость.
В то время как Гамагори сосредоточенно бил дерево, Сацки представляла себя на месте растения. Её дыхание участилось, когда она представила, как тяжёлая трость ударяет по её попе. Она даже привстала на носочки, чувствуя фантомную боль. Но она знала, что её кожа крепче дерева. Все тренировки, все испытания, которым она подвергалась в своей жизни, сделали её не просто сильной – она стала непобедимой.
С каждым ударом трости по коре дерева, Сацки все больше представляла, как эти удары будут жечь её кожу. Она чувствовала, как теплое волнение страха и волнения распространяется по её телу. В её представлениях трость в руках Гамагори превращалась в инструмент наказания, который скоро будет применён к ней. Она представляла, как каждый удар будет оставлять на её плоти горячий след, как боль будет нарастать с каждым ударом, пока она не сможет больше сдерживать слёзы.
Она видела перед собой картину, где Гамагори стоит над ней, держа трость, готовясь нанести следующий удар. Её гордость, её непоколебимая воля – всё это рухнет под тяжестью этой порки. На её железном лице появятся слёзы, которые она так редко показывала миру. В этот момент, под тяжестью боли и унижения, она, возможно, даже попросит Гамагори остановиться, просяще взглянув на него сквозь слёзы. Этот момент станет настоящим испытанием для их отношений – отношений госпожи и её верного подчиненного.
После 20 ударов Гамагори остановился, оглядев результат своей работы. На коре дерева были явные следы от трости.
– Что это было, Кирюин-сама? – спросил он, дыша неровно от напряжения.
Сацки медленно подняла голову и встретилась взглядом с Гамагори. В её глазах читалась мешанина чувств – гордость, страх, возбуждение.
– Это было испытание, Гамагори, – сказала она тихо. – Испытание для нас обоих. Но теперь я знаю, что мы готовы к следующему этапу.
Затем Сацки приказала сделать ещё столько же ударов.
Воздух вокруг дерева наполнился оглушительным грохотом ударов. Гамагори, с каждым разом набираясь уверенности, нанёс двадцать мощных ударов по коре дерева, оставляя на ней глубокие следы. После последнего удара он остановился, чтобы перевести дыхание, и заметил, как Сацки смотрит на более тяжёлую и массивную трость в чемодане.
Её сердце бешено колотилось в груди, когда она представила, что эта трость, в руках Гамагори, будет для неё примерно такой же, как полторы обычные трости для случайного ученика, в руках обычного человека. С каждым мгновением Сацки становилось всё сложнее контролировать свои эмоции. Она подняла руку, приказывая Гамагори остановиться.
– Гамагори, – с тревогой в голосе начала она, – сколько бы ученик получил ударов за тяжёлое преступление?
В её голове мелькнула надежда услышать число "20", что было бы уже невероятно болезненным, но терпимым для неё.
– 30 или 40 ударов тростью, – мрачно ответил Гамагори, – и это если учитель заместитель по воспитательной работе будет настроен милосердно.
Сацки вытянулась, как струна от неожиданности, представив, какими будут следы на её коже после такого количества ударов. Её глаза расширились, а дыхание стало ещё быстрее. Неожиданный страх заставил её краснеть от стыда, и она, еле сдерживаясь, спросила:
– Так много?
Дыхание Сацки участилось, когда она указала на ту самую тяжёлую трость в чемодане.
– Возьми её, Гамагори, – сказала она, голос её дрожал, но был решительным.
Подчиняясь приказу, Гамагори медленно взял трость и ожидал следующих инструкций. Он был взволнован и озадачен одновременно, но ни на секунду не позволил себе проявить эти чувства.
Сацки подошла к дереву, к которому он только что наносил удары. Она медленно обняла его, облакачиваясь на вытянутых руках, словно искала опору и защиту в этом моменте. Затем она приподняла свою юбку, под которой были черные тонги, едва прикрывающие её. В её глазах читалась решимость, но и страх.
– Я требую, чтобы ты дал мне 40 ударов этой тростью, – сказала она, краснея и дрожащим голосом, – так же, как ты делал это с деревом.
Гамагори почувствовал, как в его груди сжимается сердце. Это был не простой приказ, это было испытание.
– И я буду в гневе, если ты откажешься, – продолжила Сацки, – и буду в ярости, если остановишься раньше времени.
Гамагори кивнул, понимая всю серьезность момента. Он знал, что у него нет права на ошибку. Если Сацки попытается защититься рукой или покажет слабость, он должен будет нанести ей воспитательный удар по бёдрам, которые обычно еле прикрыты юбкой. В его глазах появилась решимость выполнить приказ.
Ощущение тяжести пронзало воздух, когда Гамагори взял в руки тяжёлую трость. Он осматривал место, где собирался применить воспитательные меры, пытаясь понять, как это будет выглядеть и чувствовать. Его взгляд блуждал, пока он не остановился на Сацки. Её глаза были опущены, лицо покрыто румянцем.
– К-кирюин-сама, – нерешительно начал он, пытаясь найти правильные слова.
Тишина.
– К-кирюин-сама, – попробовал он снова.
Сацки подняла голову, её лицо густо покраснело от стыда. Она, казалось, потеряла дар речи и только смотрела на него, словно не понимая, что происходит. Она думала "неужели мне придётся унизительно просить его сделать это? Неужели приказа недостаточно?"
– Ну что? – наконец, выдавила она из себя.
– Традиционно... – Гамагори пытался выбрать правильные слова, – воспитательные меры применяются... к голым ягодицам.
Слова эти звучали почти как приговор. Лицо Сацки покрылось ещё гуще краской, и казалось, что она готова взорваться от стыда.
– Если это необходимо... – начала она, голос её был тихим и неуверенным, – тогда подготовьте место по всем правилам.
Гамагори кивнул и, стараясь быть максимально деликатным, медленно спустил её тонги до щиколоток. Увидев, что они внутри были влажными от смазки — Кирюин-сама яростно текла от возбуждения — его лицо тоже покрылось румянцем. В этот момент между ними стояла пропасть неловкости и стыда, но они оба понимали, что этот ритуал необходим.
Сацки стояла, облакачиваясь на дерево на вытянутых руках, и в её голове вертелась калейдоскоп мыслей. Кирюин ощущала, как её гордость бьётся с желанием испытать этот запретный ритуал.
Гамагори, медленно и сосредоточенно, взял позицию для нанесения ударов. Он взмахнул тростью несколько раз, резко разрезая воздух. Каждый взмах заставлял Сацки сжиматься от страха, как бы предчувствуя грядущую боль. Однако после каждого взмаха наступало мгновенное облегчение: ей ещё не было больно. Эти взмахи, создававшие иллюзию грядущего удара, раздирали её между злостью к Гамагори (ведь он знает, что она ждёт) и чувством облегчения.
В голове Гамагори крутились свои мысли. "Кирюин-сама... она действительно извращенка," – мелькало у него в голове, – "Она одна из тех, кому нравится ощущение унизительного наказания. Кирюин-сама... грязная извращенка". Он был потрясен этим открытием, но, несмотря на свои внутренние переживания, продолжал готовиться к наказанию, понимая, что это его долг.
Гамагори ощущал, как его внутренний мир рушится. С одной стороны, перед ним стояла Сацки Кирюин – лидер, вдохновитель, женщина, которой он безоговорочно верил и которой посвятил свою жизнь. Она была символом силы, решимости и целеустремленности. Она была его госпожой, и он видел в ней образец для подражания.
Но теперь, в этот момент, он узнал её с другой стороны – уязвимой, искавшей удовлетворения в унизительной порке. Этот новый аспект её личности сбил его с толку. Как могла такая мощная женщина желать для себя такого унижения?
В голове Гамагори начались внутренние баталии. Он понимал, что каждый человек имеет свои слабости и тайные желания. Но принимать это в отношении Сацки было сложно. Она всегда казалась ему непоколебимой крепостью, и теперь увидеть её такой уязвимой было почти невыносимо.
Однако, несмотря на все свои сомнения и внутренние раздумья, Гамагори понимал, что его долг – выполнить приказ Сацки. Он должен был пересилить свои чувства и сосредоточиться на задаче. Но одно было ясно: после этого их отношения никогда не будут прежними.
-------------------------------------------
Глубокий, резкий взмах, и трость обрушилась на тело Сацки. Звук удара был глухим и настойчивым, словно удар барабанной палочки по барабану. Сацки не была готова к такому импакту. Она представляла себе боль, но реальность превзошла все её ожидания. От неожиданности и боли она широко раскрыла глаза, и её губы издали тихий, непроизвольный писк.
Второй удар был таким же быстрым и резким. Сацки почувствовала, как её кожа горит, и она мычит от боли, выгибая голову. В её воображении она видела себя стойкой и непокорной, не издавая ни единого звука хотя бы до десятого удара. Но реальность была гораздо прозаичнее. Её тело реагировало на каждый удар инстинктивно, и она не могла контролировать свои реакции.
Гамагори чувствовал, как каждый удар оставляет след на теле Сацки. Он делал небольшие паузы между ударами, давая ей возможность прочувствовать каждый из них. Он чувствовал, как её тело дрожит под тростью, и каждый раз, когда он готовился к новому удару, он чувствовал, как его сердце стискивается от сожаления и одновременно от осознания своего долга.
Когда трость вновь обрушилась на тело Сацки в четвёртый раз, она не могла больше сдерживать себя. В попытке облегчить боль или, возможно, в попытке уберечь себя от следующего удара, Сацки отнимает одну ногу от земли, как будто это могло бы помочь.
На пятом ударе боль была такой нестерпимой, что она не могла сдержать крик. Её спина выгнулась, как лук, и высокий, пронзительный вскрик разорвал тишину леса.
Гамагори видел, как Сацки близка к тому, чтобы сломаться. Он понимал, что именно этого она и хочет, чтобы испытать все грани своего стойкости и выносливости. Поэтому он решил ускорить темп, делая меньше задержку между ударами, чтобы довести её до предела.
До десятого удара Сацки уже не могла держаться смирно. Её тело дрожало, но она все ещё крепко держалась за дерево, не отпуская его даже на мгновение. Но десятый удар был особенно жестоким. Трость ударила с такой силой, что Сацки не могла сдержать пронзительный крик. От боли из её глаз, против её воли, потекли слёзы, унижая её стойкость.
Увидев её в таком состоянии, Гамагори решил сделать паузу. Он отошёл на шаг назад, давая Сацки время прочувствовать каждый удар, каждую боль, каждую насечку на её коже.
Глубоко дыша, Сацки пыталась прийти в себя после десяти ударов. В её голове крутилась одна мысль: как она сможет пережить ещё три такие порции? Если только первые десять ударов были столь болезненными, что она чувствовала себя на грани слома, что будет дальше?
С каждым ударом её гордость разрушалась. Она была готова сдаться, но одновременно не могла позволить себе показать слабость перед своим подчиненным. Однако болевой порог достиг своего предела.
– Гамагори... – её голос был слабым, – пожалуйста, чуть-чуть сбавь...
Эти слова были тем, чего Гамагори тайно ждал. Унизительная просьба, которая доказывала, что даже Сацки Кирюин может сломаться. Он не сбавлял силы, вместо этого он обрушил трость на её тело, как в первые девять раз. Сацки выдала пронзительный крик, не ожидая такого резкого удара. Трость словно вонзилась в её плоть, оставляя после себя огонь и боль. Едва она успела прийти в себя, как следующий удар уже пришёлся на неё, не оставляя времени на отдых или попытки восстановления.
С каждым новым ударом Сацки ощущала, как её гордость истончается, как разрушается её неприступная стена. От осознания своего бессилия, того, что её не слушают, что с ней обращаются как с непослушной девчонкой, её глаза наполнились горячими слезами. Эти слёзы были не просто мгновенным всплеском эмоций, а долгожданным потоком освобождения, который смывал с себя всю гордость и высокомерие.
Гамагори, видя, как Сацки дрожит и рыдает, решил, что пора дать ей передышку на минуту. Он остановился, устроив небольшую паузу, позволяя ей выразить все свои чувства, дать волю своим слезам.
В глубине души Гамагори понимал, что Сацки ищет именно такого рода наказание. Она хотела чувствовать себя уязвимой, испытать боль, гордость которой она была лишена. Он знал, что скоро она попытается защитить себя, прикрыться рукой, и тогда ему придется нанести удар по её бёдрам. Это было необходимо, чтобы урок был полным. Это было необходимо, чтобы наказание было завершено в полном объеме.
Слезы ещё блестели на её щеках, когда Гамагори начал готовиться к следующей серии ударов. Сацки чувствовала, как болезненное покалывание в её попе постепенно уходит, оставляя после себя глубокое чувство чего-то странного — смеси боли, унижения и, возможно, даже какого-то странного удовлетворения. Ягодицы начали расслабляться сами, ведь боль была позади.
Когда Гамагори вновь начал размахивать тростью, разрезая воздух и создавая напряженное предвкушение следующего удара, Сацки почувствовала, как её душа сжимается от страха.
"Сацки-тян, готовься," прозвучало его голосом, наполненным решимостью.
В глубине своего сердца Сацки молилась, чтобы это был последний этап её наказания. Она уже представляла, как скажет ему: "Уже можно, правда?" и потом, с облегчением, будет потирать свою болезненную попу. Но Гамагори был решен следовать её изначальному приказу до конца.
Оскорбительное "Сацки-тян" глубоко поразило её. Это слово, такое пренебрежительное и легкомысленное, словно она была не великой Кирюин Сацки, но какой-то мелкой школьницей, вроде Манкансёку, вызвало в ней новую волну стыда и унижения.
Сацки, стоя у дерева, упиралась руками в его кору, пытаясь обрести хоть какую-то опору в этом моменте. Глубоко внутри она была благодарна Гамагори за ту короткую паузу, которую он предоставил ей. Она понимала, что в ближайшем будущем ей придётся найти способ отблагодарить его за эту небольшую, но такую важную для неё доброту.
Однако пауза была короткой, и порка продолжилась. Несмотря на то что Сацки была величественной и могущественной личностью, каждый удар бросал её в вихрь боли и унижения. Первые несколько ударов вызвали у неё лишь глубокое мычание, гораздо менее выразительное, чем её прежние крики. Но когда Гамагори усилил силу и ритм своих ударов, крики Сацки вернулись.
"Я не смогу... Это было только пятнадцать..." – прошептала она, едва держась на ногах. К восемнадцатому удару её голова беспорядочно металась из стороны в сторону, а глаза были полны слёз.
Двадцатый удар был особенно жестоким. Сацки заверещала во всё горло. Она чувствовала, что готова на всё, лишь бы этот кошмар закончился. Гамагори видел её страдания и мучения, но продолжал выполнение своего приказа, понимая, что именно этого от него ожидала Кирюин Сацки.
В голове Сацки была лишь одна мысль — что Гамагори даст ей небольшую передышку по 20го удара, позволит прийти в себя. Она инстинктивно расслабила попку, пытаясь облегчить себе боль. И тут же получила удар по голой заднице. Расслабленные ягодицы Сацки встретили трость в полной беззащитности, заставляя девушку издать острый, фальцетный взвизг от боли. Это было нечто новое, нечто, чего она не ожидала.
После двадцать второго удара Сацки уже не могла сдержать свои чувства. Её крик отчаяния пронзил воздух, эхом разносясь по лесу.
Гамагори, в свою очередь, размахивался тростью, несколько раз разрезая воздух, создавая предчувствие следующего удара. Сацки, чувствуя, как её сердце стучит в груди, поняла с ужасом, что передышки не будет. Она была не готова к этому. Она знала, что следующий удар будет ещё болезненнее, поскольку трость вновь ударит по накачанным ягодицам, проникая глубоко в жир и мышцы.
Это было сильно за гранью того, что Сацки хотела пережить или к чему она была готова в этот вечер. В огромных глазах Сацки читалось глубокое отчаяние. Эта порка превысила все её ожидания. Гордость, которая была её щитом и мечом на протяжении всей её жизни, сейчас рушилась на её глазах, и она ощущала себя беззащитной перед лицом своей слабости.
Сацки, не выдержав, пыталась защитить себя, прикрыв свою попу левой рукой. Её дыхание стало неровным, и она, повернув голову, умоляюще посмотрела на Гамагори. В её глазах было столько страха, большие голубые глаза просили о пощаде.
Она замотала головой, признаваясь в своём бессилии и потеряв последние остатки своей гордости.
"Гамагори-сан," – её голос звучал так слабо и умоляюще, – "пожалуйста, дайте минуту...".
Лицо Сацки было далеко от той непроницаемой маски, которую она обычно носила. Обычно её черты были резкими и уверенными, каждое движение, каждый взгляд исходили непоколебимой решимостью. Но сейчас эта маска упала. Её глаза, обычно такие ясные и твёрдые, были красными и опухшими от слёз, веки опустились, а глаза, заплывшие слезами, искали у Гамагори понимания и поддержки. Её щеки, обычно такие ровные и безупречные, были покрыты красными пятнами, и на них блестели следы солёных слёз. Губы, которые всегда были такими уверенными и решительными, тряслись от напряжения и страха. Эта уязвимость, так контрастно отличающаяся от её обычного облика, делала её ещё более человечной и реальной перед Гамагори.
Всё величие и неприкосновенность Сацки Кирюин, главы студенческого совета, словно рассеялось в воздухе. Гамагори встретил её взгляд, который теперь выражал глубокую уязвимость и беспомощность. Его глаза мельком блеснули удовлетворением: это была именно та реакция, которую он хотел увидеть.
Не давая ей времени прийти в себя, Гамагори резко оттянул её левую руку, и трость, словно молния, пронзила воздух, и легла поперёк нежных бёдер Сацки. Этот удар был не таким, как предыдущие. Бёдра, гораздо менее привыкшие к такому воздействию, передали всю остроту боли прямо в её сознание. Её крик, высокий и пронзительный, отражал всю глубину её страданий.
Когда Гамагори подготовился к следующему удару, Сацки инстинктивно попыталась защитить себя, прикрыв попу правой рукой. Это движение было таким непроизвольным, таким детским. В этот момент, Сацки Кирюин, обычно такая могущественная и непоколебимая, казалась маленькой девочкой, потерявшей всю свою гордость и стоимость. Никогда в жизни она не была так испугана, и от того так сильно унижена.
После второго удара по бёдрам, боль в Сацки усилилась вдвое. Это ощущение было таким острым, будто горячий железный шип пронзил её кожу и мягкие ткани, достигая самых глубоких уголков её тела. Сацки не могла сдержаться, и из её глотки вырвался пронзительный визг, который был полон страдания и отчаяния.
Она начала инстинктивно вертеться, пытаясь освободиться от безжалостной хватки Гамагори. Её движения были резкими и отчаянными, словно она пыталась вырваться из пасти хищника. Её руки цеплялись за все, что попадалось под руку, её ноги старались устоять, не давая ей упасть на землю.
"Нет-нет-нет!" – она повторяла, дрожащим голосом, полным ужаса. – "Я передумала, Гамагори! Пожалуйста, остановись! Это приказ!"
Её голос был неузнаваем. Та девушка, которая всегда была на вершине, которая никогда не показывала свою слабость, теперь стояла перед Гамагори, обращаясь к нему с умоляющей просьбой. Её взгляд, наполненный страхом и мольбой, говорил о том, что она достигла своего предела, и ей действительно было страшно.
Гамагори, со всей своей физической мощью, сжал её запястья в своей стальной хватке и заставил Сацки прижаться лицом к коре дерева. Её щека и шейка были прижаты к холодной, жёсткой коре, каждая её пора ощущала неровности древесины. Она чувствовала себя беспомощной и униженной, словно дикий зверь, запертый в ловушке.
Гамагори, понимая, что Сацки больше не сможет убежать или сопротивляться, принялся за дело. В руках у него была та самая трость, которая уже обрушила на неё так много боли. И на глазах испуганной до чёртиков девушки он обрушил беспощадную трость поверх её бордового зада. Звук удара был таким резким и громким, что эхо разнеслось по всему лесу.
Реакция Сацки была мгновенной и отчаянной. Она закричала, но её крик был приглушён деревом, к которому она была прижата. Её грудь утыкалась в дерево так сильно, что ей становилось сложно дышать. Каждый вдох был мучительным, и она ощущала, как воздух в лёгких становится всё меньше и меньше. Гамагори, не обращая внимания на её страдания, продолжал свою работу, уверенно и решительно исполняя свой приказ.
Холодный пот стекал по спине Сацки, а её глаза расширились от ужаса. Каждый удар был как кнут, рвущий её душу на части. В голове у неё промелькнула мысль, что Гамагори действительно может принести ей настоящую боль до последнего вздоха. "Он изверг. Он меня до смерти засечёт". Этот страх поглотил её, и она зажмурилась, ожидая следующего удара, который, как ей казалось, обязательно последует.
Сацки зажмурилась, но вместо этого наступила тишина. "Неужели всё?". Сацки почувствовала, как твердые пальцы Гамагори отпускают, затем перехватывают ей запястья и поднимают их выше головы. Её тело было напряжено, как лук, готовый выпустить стрелу. Гамагори легко приподнял лёгкую для него девушку на носочки, и натягивая её как струну. В этой позе её юбка свалилась, прикрывая горящую фиолетовую задницу, которая в натянутом состоянии стала ещё более уязвимой.
Сацки понимала, что теперь она полностью во власти Гамагори. Ни одно движение, ни одно слово не могли помочь ей. Она была буквально в руках этого гиганта, и её судьба зависела от его желания. Её гордость, её непреклонность — все это исчезло, оставив её одну с его мощью и её страхом перед ним.
С тяжелым и медленным тоном Гамагори произнёс: "Во время порки... надо стоять... смирно." В каждом промежутке слов, как бы подчёркивая их значение, Сацки чувствовала резкий и жгучий удар тростью по своим уже иссечённым бедным ягодицам. С каждым ударом её дыхание становилось всё чаще, а слёзы горячо текли по её щекам, обжигая кожу.
Тем же тяжелым и безапелляционным тоном Гамагори продолжил: "28... Ещё 12 на очереди." Его глаза блеснули холодом, и он замахнулся тростью, словно волшебник, готовящийся наложить проклятье. Его взгляд был прикован к её глазам, и в этот момент Сацки поняла всю серьёзность своего положения.
Она увидела трость в руках Гамагори и ощутила ужас, который заставил её глаза расшириться. Ей казалось, что трость стала ещё более мощной и угрожающей. Трость ещё даже не начала движение, но бедная девушка издала дикий крик, будто шкуру заживо сдирают. Её крик разорвал тишину леса, и даже птицы в небе на мгновение замерли, потрясённые этим звуком.
Тело Сацки было напряжено как лук, готовый выпустить стрелу. Она просто кричала и смотрела на трость, словно это было нечто невообразимо ужасное. Ещё до взмаха все мысли в её голове перемешались, и она была на грани того, чтобы просить прощения, извиняться, начать умолять Гамагори о пощаде. Но перед тем, как она успела произнести хоть слово, волна дикого животного ужаса, вызванная видом бешеной трости, смыла всё её желания. Гамагори, удерживая её запястья, ждал, что будет дальше.
У Сацки началась истерика, она не прекращала истошно кричать, раскрыв от ужаса глаза, смотря в одну точку — на ужасную трость. Её разум был полностью поглощен ужасом, который вызывала та трость.
Поняв, что это конец, Гамагори решительным движением отбросил трость в сторону, да случайно сделал это с такой силой, что навершие трости вошло на 4 сантиметра в глубину ствола другого дерева. Звук, который издала трость, был таким, словно лес вздохнул от облегчения. Сацки в порыве животного ужаса смотрела вдаль трости, которая уже была метрах в пяти от неё.
Наконец, когда горячий воздух, наполненный криками, иссяк в её лёгких, она начала задыхаться. Гамагори отпустил её руки, и, словно девушка была из воздуха, подхватил её, поднимая к себе на руки, словно принцессу. В этом положении, в руках этого гиганта, Сацки была беззащитна.
-------------------
Сацки была словно раненое животное, которое только что избежало опасности. Она кашляла, лёжа на его руках. Каждый вдох, каждое движение пронзали её болью и позором. На её лице были следы слёз и пота, а глаза покрыты тёмными кругами. То, что она только что пережила, было столь далеко от её обычной уверенности и гордости, что даже не верилось в реальность происходящего.
Она осматривалась по сторонам, затем посмотрела наверх, в лицо Гамагори. Тут она от стыда закрыла лицо руками и тихо произнесла "поставь меня на землю". Гамагори не хотел этого делать, но всё же подчинился и опустил её на землю, её ноги, лишённые силы, сразу же подкосились. Тело Сацки начало быстро падать, но перед тем, как она ударилась бы о землю, Гамагори снова подхватил её за талию. Его руки были как железные скобы, удерживающие её от падения.
Вися на руках Гамагори, Сацки поняла, что не в силах устоять на своих ногах, и её гордость была окончательно сломлена. Она чувствовала себя маленькой и беззащитной на фоне этого гиганта. Все её прежние уверенности и власть рухнули перед лицом той реальности, в которую она погрузилась. В этот момент мир Сацки рухнул, и она была полностью во власти этого мужчины. Хочет она или нет но стоять она пока не сможет.
Лежа на мягком одеяле из чемодана, Сацки чувствовала под собой его ласкающую ткань, которая служила ей хоть каким-то утешением после пережитого. Напротив, величественное зеркало отражало её изогнутое тело.
Сацки осматривала своё раскрасневшееся заплаканное лицо. Оно было словно палитра чувств, выраженных во всех оттенках красного и розового. Её глаза, обычно такие ясные и решительные, сейчас были припухшие и окружены красными жилками, что придавало им вид усталости. Под глазами проступали тёмные круги, а длинные ресницы были склеены слезами. Её щеки раскалились до ярко-алого оттенка, словно её лицо было коснувшимся морозным днём. Губы, обычно такие уверенные и ровные, теперь дрожали, и они были немного приоткрыты, будто Сацки пыталась вдохнуть воздух, чтобы успокоиться. На её челе образовались маленькие капельки пота, которые медленно стекали вниз, пересекаясь с следами слез. Всё в ней выражало шок и уязвимость, так контрастирующую с её обычной уверенной наружностью.
Затем она повернулась на другой бок и осмотрела повреждённые местечки. Задница Сацки была в выраженных оттенках фиолетового и глубокого бордового, особенно в тех местах, где удары пересекали друг друга. Контраст с её обычно светлой кожей был шокирующим. Поверхность её кожи была неровной, с отчетливыми следами от трости. На некоторых участках были видны более тёмные пятна, где удары были особенно сильными. Её ягодицы, обычно плотные и упругие, теперь выглядели опухшими и напряженными, словно стараясь избежать следующего контакта с тростью. Натянутая кожа блестела от пота, отражая свет, и каждый шевелющийся мускул, казалось, был реакцией на недавние воспоминания о боли. При виде таких следов на своем теле Сацки чувствовала смешанные чувства ужаса, что она выдержала столько.
--------------------------------
В лесу наступила поистине магическая атмосфера. Сацки, оставшись в относительной безопасности своего укрытия, резко приказала Гамагори отвернуться, но её рука скользнула вниз раньше чем он успел, послушно выполнить её волю. Она почувствовала жгучее возбуждение, подкрепленное еще и резкими ощущениями от недавней порки.
Тишина леса была нарушена стонами молодой девушки, каждый из которых был словно музыкальная нота, описывающая гамму её чувств. И следующие пятнадцать минут Гамагори, стоящий спиной, в деталях слышал каждый её звук, и это заставляло его сердце биться быстрее. Волнение, стыд, удовольствие и желание перемешались в его душе, окрашивая его лицо вплоть до кончиков ушей в яркий алый цвет. Девушка наслаждалась собой, а он наслаждался этими звуками.
Дважды Сацки мычала сквозь зажатый рукой рот, чтобы хоть немного приглушить свои стоны, а после этого на пару минут замолчать. В эти моменты, Гамагори чувствовал, как воздух вокруг него становится насыщенным и густым, словно он мог бы его нарушить одним лишь взглядом.
Ни разу Гамагори Ира не подумал хотя бы подсмотреть. В конце концов, Сацки могла дойти до школы сама без машины, поэтому если она нарежет его в рублёное мясо, ничего страшного.
В лесной тишине, нарушенной лишь еле уловимыми шорохами природы и далекими звуками ночных насекомых, голос Сацки звучал удивительно четко и настойчиво. Это был не приказ, это была просьба, призыв к близости, устремленный к Гамагори.
— Повернись и не вздумай отвернуться.
Гамагори лишь успел подумать "Что, не вздумать? С чего мне отворач..."
.
.
.
То, что он увидел, мгновенно заставило его забыть о всем на свете. Сацки стояла перед ним в костюме новорожденного. Её кожа блестела от пота, волосы слегка прилипли к шее, глаза блестели неподдельным блеском, а рот слегка приоткрыт в ожидании.
Лицо Гамагори окрасилось в глубокий алый цвет, где каждая оттенка была отражением его чувств — от удивления до стыда. Его сердце стучало так громко, что казалось, оно готово выскочить из груди, а гул в ушах от поднявшегося давления только усиливал ощущение реальности этого момента.
Сацки, чувствуя свою уязвимость, пыталась сохранить гордость и уверенность, которые всегда были ей свойственны. Она сжимала кулачки, словно молодая девочка, стесняющаяся своего первого выступления. Но тем не менее, она медленно и уверенно подняла руки за голову, предоставив Гамагори возможность полностью рассмотреть её. Это было словно танец, где каждое движение, каждый жест имел свой скрытый смысл и значение. Ей было ужасно стыдно, но она обязана была его как следует отблагодарить.
Сацки, с выражением, в котором переплетались гордость и стыд, потребовала, чтобы Гамагори осмотрел её тщательно, словно хотела, чтобы он увидел каждый миллиметр её кожи, каждую изгибину её тела. Её глаза были полны таинственного ожидания, когда его взгляд, дрожащий от напряжения и возбуждения, медленно скользил по её телу.
Сацки, ощущая на себе взгляд Гамагори, стояла, как статуя, позволяя ему рассмотреть каждый участок своего тела. После того как его взгляд дважды обвел её силуэт, Сацки изящно повернулась, предоставив ему возможность взглянуть на её с другой стороны. Теперь её взгляд был устремлен вдаль, её лицо скрыто от его глаз. Она стояла в этом положении, давая ему неспешно исследовать каждую деталь её спины, фиолетовой попы со следами трости, бёдра с двумя красными полосами, каждую линию её тела.
После некоторого времени, Сацки, с легким стеснением в голосе, повернула голову к нему и тихо спросила:
— Я первая девушка, кого ты видишь... в таком виде?
— Целиком — первая, — бормотал Гамагори, явно смущенный. Его слова были неуверенными, словно он боялся сказать что-то не то.
— К-Кирюин-сама, это... это большая честь для меня, — проговорил он, находясь в нерешимости и беспомощности перед этой женщиной, которая была ему известна как несокрушимый столп силы и решимости.
Сацки снова повернулась к Гамагори, каждый её шаг, каждое движение, были наполнены уверенностью и таинственной привлекательностью. Переступая через мягкую ткань одеяла, она приблизилась к нему так близко, что их дыхания смешались. Наклонившись, она подняла взгляд к его лицу, но затем внимание её вновь устремилось к его поясу.
Там, где ткань его брюк растягивалась, был невозможно не заметить напряжение. Её пальцы уверенно действовали, расстегивая ремень и молнию. Гамагори, будучи словно в трансе, лишь высоким голосом выдавил из себя: "не надо". Он был как в плену, её доминирующая уверенность и женская энергия держали его в заложниках, он был словно кролик без удавом.
Через полминуты, его брюки, вместе с трусами, скользнули вниз, оставив его в наиболее уязвимом состоянии перед ней. Сацки улучив момент, сказала: "Это часть моей благодарности. Но лишь часть." Её слова, насыщенные двусмысленностью, пронзили его, заставив сердце биться ещё быстрее.
Сацки пришлось использовать обе свои руки, чтобы обхватить чудовище. Но уже через полминуты дракон издал рёв и выплюнул горячую белую кислоту.
Сквозь прохладное темный вечерний воздух в тихом парковочном пространстве слышались лишь звуки насекомых. Под кронами деревьев, слабо освещенных далеким светом фонарей, на мягком одеяле, перетащенном к автомобилю, сидел Гамагори Ира. Его массивное тело было уперто в закрытую дверь его машины, словно ища опору или защиту от мира. Тёмные брюки были аккуратно заправлены и застегнуты, словно ничего и не произошло, хотя иссечения и следы прошедших минут были еще свежими в его памяти. На мгновение казалось, что время замерло, и только тяжёлый взгляд Гамагори, уставившийся в бесконечность, мог рассказать о том вихре чувств, который бушевал в нем.
Фигура Кирюин Сацки выглядела как хрупкая и воздушная бабочка, которая приземлилась на могучее тело Гамагори. Её изящное и грациозное тело опускалось на его пах, но она умудрялась держать большую часть своего веса на ногах, которые коснулись прохладной земли. Это было ей необходимо, так как каждое касание или давление на её попу вызывало воспоминания о боли и горячем стыде.
Её голос был слаб, но проникающим, словно далекий ветер, шепчущий: "Кирюин Сацки не рассчитала свои пределы". Эти слова были как признание её собственной уязвимости перед этим миром, перед Гамагори. Она плавно упёрлась своей спиной в его грудь, её длинные волосы, словно чёрный шёлк, скользнули в сторону, открывая тонкую, нежную шею. Гамагори на мгновение потерялся, не понимая её намерений. Но когда Сацки немного приподнялась, и её шея, покрытая капельками пота от недавнего волнения, уткнулась его лица, ему стало ясно, что она доверяет ему свою самую уязвимую часть.
Он сделал пару вдохов, каждый раз наполняя свои лёгкие её запахом до отказа. Шея Сацки излучала головокружительный аромат. Основа её запаха была сладковатой и кремовой от недавно использованного геля для душа с нотами ванили, который окутывал её кожу мягким и уютным облаком. Эта нежность ванили смешивалась с легким, землистым ароматом мускуса, придавая ей чувственное и теплое послевкусие.
Поверх этих слоев лежал запах пота, свидетельство её недавних физических и эмоциональных переживаний. Этот натуральный акцент добавлял к её аромату нотку дикости и первозданности, напоминая о природной стихии, которая таится в каждом человеке. Несмотря на то что пот обычно ассоциируется с чем-то грубым или неприятным, в этом контексте он служил лишь усилителем её естественного женственного запаха, делая его более насыщенным и завораживающим.
В затененной долине, где сгущались сумерки, и лишь последние лучи солнца касались вершин деревьев, Сацки делала свой шаг на пути искупления. Отсутствие луны добавило моменту некой таинственности, делая всё происходящее ещё более интимным.
Она, словно котенок, ищущий утешения, взяла массивные, почти неподвижные руки Гамагори и мягко положила их на свою грудь. Её теплое и уверенное прикосновение было словно тихим шепотом, проникающим сквозь мрак: "Это благодарность за то, что ты пощадил глупую меня". Её дыхание слегка ускорилось, когда она давила на его руки, позволяя ему ощутить мягкость и тепло её тела. Прекрасная упругая грудь с затвердевшими сосочками. Гамагори был первый, кто делал это с ней.
Гамагори, огромный и мощный, в этот момент казался таким робким и уязвимым. Его щеки окрасились в ярко-красный цвет, и он почти потерял дар речи от неожиданности её жеста. Его дыхание стало глубже, грудь поднималась и опускалась в такт учащенным сердцебиениям. В его глазах мелькали разные эмоции: от стыда и растерянности до благодарности и глубокого уважения к этой удивительной женщине.
Через пару минут Сацки убрала его левую руку, а на правой загнула все пальцы кроме указательного и среднего, опустила их вниз и нежно ввела в себя.
Ира затрясся от ужаса. А девушка вздрогнула от размеров огромных толстых пальцев.
Пальцы пробыли там минуту, покручиваясь (уже по инициативе самого Гамагори). Парень чувствовал, насколько Сацки была горячая и влажная одновременно.
Она методично обжимала его, обнажая перед ним свою чувственность, при этом обернув на него своё лицо и смотря ему в глаза.
Затем она осторожно вытащила его пальцы, целиком блестевшие смазкой и положила их ему в рот.
"А это благодарность за то, что ты никому не расскажешь, что Кирюин Сацки не рассчитала свои пределы".
Гамагори Ира ощущал на языке нечто совершенно новое. Вкус был солёным, напоминая о далёких морских водах, где соль встречается с живой, дикой природой. Он почувствовал каждое волнение, каждую струйку, которая встретилась с его чувствительными рецепторами. Его губы и язык играли с этим новым вкусом, пытаясь уловить все его нюансы. В глубине его сознания всплыли моменты их встречи, наполненные страстью и напряжением, и этот вкус как бы слил их в одно целое. Ира погрузился в глубины своих чувств, ощущая, как этот вкус пробуждает в нём новые желания и воспоминания. Каждый момент, проведённый рядом с Сацки, казался ему бесконечно ценным. Теперь он понимал, что это был не просто вкус, это было воспоминание о ней, о их общем времени, о том, как они стали ближе друг к другу.
--------------------------
В мягком свете фар, машина плавно двигалась по дороге, направляясь обратно к академии. Тишина внутри автомобиля была настолько густой, что казалось, можно было её нарушить лишь легким вздохом. Сацки, словно статуя, сидела, слегка поджав ноги, её взгляд растерянно блуждал за окном, уносясь куда-то вдалеке.
Одежда была на ней, но что-то внутри не давало ей покоя. Внезапное осознание того, что она забыла свои трусики на том месте, вызвало у неё слегка розовеющий стыд. Этот небольшой аксессуар, который она потеряла, стал символом того, что произошло между ними. Невольная улыбка мелькнула на её губах при мысли о том, какими глазами будущие путники будут смотреть на этот забытый предмет.
Возвращаясь в свои апартаменты, Сацки чувствовала, как каждый шаг нарушает глубокую усталость её тела. Огни ванной комнаты мягко осветили её фигуру, отражаясь в большом зеркале. Она внимательно рассматривала свое отражение, замечая каждый след и пятнышко на своем теле, каждый отпечаток времени, проведенного на природе. Её глаза подсказывали ей о глубоком внутреннем переживании.
Вода в душе начала теплеть, окутывая её тело горячими потоками. Сацки позволила своим мыслям вернуться к событиям того вечера, переплетаясь с пульсацией воды. Ощущения, звуки, ароматы - все это вновь ожило в её памяти, вызывая волну желания.
Не в силах устоять перед этим, её рука медленно начала двигаться вниз, пока вновь не достигла той чувствительной зоны. Её дыхание ускорялось, а струи воды создавали ритм, под которым она находила себя все ближе к вершине наслаждения. Закрыв глаза и представив перед собой образ Гамагори, она погрузилась в мир своих чувственных воспоминаний.
Оставшись одна в тишине своего уютного уголка, Сацки заботливо ухаживала за своим измученным телом. Легкий аромат успокаивающего крема, который она наносила на свои обожженные участки кожи, приносил небольшое облегчение. Однако глубоко внутри, она знала, что её кожа будет напоминать о том вечере ещё долго. Под этой маской страха и боли скрывалось таинственное влечение, которое она не могла объяснить даже себе.
Возможность случайного раскрытия её маленького секрета ей представлялась весьма заманчивой. Возможно, это был взгляд Нон-Нон, когда внимание подчинённой было привлечено кратким мельканием следа на бедре Сацки, или может быть, это было просто внезапное движение ветра, которое приподнимало её юбку. С каждой минутой она чувствовала, как её внутренний мир наполняется волнением.
Приглушенный свет в комнате отражался на длинной, мягкой подушке, которая стала объектом её чувственных порывов перед сном. Этот безмолвный свидетель её самых интимных моментов никогда ранее не ощущал ТАКОЙ глубокой ласки и привязанности со стороны своей хозяйки. В эту ночь, подушка стала наиболее верным и понимающим спутником Сацки.
На следующее утро, когда первые лучи солнца проникали сквозь плотные шторы, Сацки, в своей белой форме, встала перед своим верным дворецким, Сорой. С грацией и уверенностью, она обернулась к нему спиной и медленно подняла край своей юбки, позволяя ему увидеть следы минувшего вечера. Она позволила себе этот момент молчания, давая ему возможность рассмотреть и осознать.
Прошло всего десять секунд — долгих, насыщенных напряжением, — прежде чем она уверенным голосом произнесла: "Сорой, возникли ли у тебя вопросы?" В ответ последовало немедленное и решительное: "Ни в коем случае, госпожа". Голос Сороя звучал уверенно и невозмутимо, подтверждая его беспрекословную верность и уважение к своей госпоже.
Утренний свет в академии окутывал комнату мягким сиянием, когда Сацки, завтракая, пригласила к себе Гамагори. Когда гигант подошёл, вся его могучая стать оказалась перед ней, создавая контраст между их размерами. Он встал прямо, держась по стойке смирно, глаза направлены вперед.
Она взглянула на него, её глаза поднимались вверх, изучая каждый его уголок, до тех пор, пока не встретились с его глазами. "Наклонись", — попросила она своим нежным голосом. Немного удивлённый, Гамагори повиновался.
На фоне этой гармонии света и тени, перед глазами её верного слуги Сорои, Сацки принесла свои губы к губам Гамагори, погрузив их в глубокий и чувственный поцелуй. Её рука нежно скользнула вверх по его шее, ощущая каждый мускул, каждую жилу. Они отделились друг от друга на мгновение, чтобы взять вдох, но тут же вновь соединились в более глубоком поцелуе.
На третьем поцелуе даже Сорой, всегда сдержанный и ровный на вес, позволил себе проявить удивление, немного расширив глаза и повернув голову на парочку. Этот момент был настолько интенсивным и неожиданным, что он не мог не реагировать на него.
Под завершение их томительного обмена чувствами, Сацки, сохраняя свою гордость и величие, проговорила: "Гамагори, я считаю, что теперь я отблагодарила тебя полностью". Её голос был уверенным, но в то же время мягким, оставляя за собой нотки благодарности и уважения.
Когда Гамагори, всё ещё немного шокированный их обменом, повернулся, чтобы уйти, Сацки, показывая свою дерзкую и игривую сторону, болезненно шлёпнула его по попе резким движением руки. Это было нечто вроде весёлого знака внимания, который только подчеркивал их особые отношения и сложную взаимосвязь между ними.
День продолжался своим обычным ходом, но оба, Гамагори и Сацки, носили в себе воспоминания о том, что случилось в лесу и потом в академии. Вечером, академия погрузилась в спокойствие, а двое главных действующих лиц этой истории, каждый в своей комнате, засыпали с тёплым чувством благодарности и понимания друг друга. Так закончился ещё один необычный день в жизни академии "Honnouji".