Jamie Duffy — Solas
***
Его вежливость имеет свои границы, но, похоже, что Элизабет в отчаянии, раз не желает этого понимать. Все утро она навязывает ему свое общество, и судя по всему, у них с Джерри не все гладко. Это плохие новости. — Я вижу, Вы не сторонник компаний, — замечает Элизабет. Она обходит его кругом, уверенная в своей внешней привлекательности, и встает рядом, плечом к плечу. В конюшне пахнет свежим сеном и морозом. Том смотрит на нее с высоты своего роста, на его губах появляется холодная ухмылка. — Вы очень проницательны, мисс. Их негласный поединок продолжается вот уже несколько дней, и Элизабет не теряет надежды очаровать Тома. В особенности после того, как Джерри снова изрядно напился и начал делать Гермионе комплименты. Чаша терпения Тома переполнена до краев. Кажется, ему придется несколько отвлечься от разговоров с Гермионой. — О чем Вы так долго беседуете с мисс Грейнджер? Наверняка, ей известно о Вас и Вашей жизни намного больше, чем всем нам, — на губах Элизабет появляется фальшивая улыбка. — Некрасиво утаивать что-то от всех, и делиться только с одним. Том складывает руки на груди и слегка склоняется к ней. — Раз так, почему бы Вам не признаться своей близкой подруге Адель Флоренс, что Вы спите с ее мужем? Элизабет сглатывает и отводит взгляд, очевидно, пытаясь сообразить, откуда Тому это известно. Но его нисколько не волнуют переживания чужих душ. Он идет в дальнему стойлу и останавливается рядом с Гермионой. — Какой ты красивый, — ее пальцы проводят по морде гнедого жеребца, и тот склоняет голову, втягивая носом незнакомый запах. — Этот самый строптивый, — предупреждает Люси, заметив их. — Мы поедем на нем. Том мягко отстраняет Гермиону и отвязывает сбрую, чтобы вывести жеребца из стойла. Он подмигивает Гермионе, давая понять, что нашел причину для того, чтобы вновь сбежать ото всех. То, что им действительно достался упрямый жеребец, они понимают лишь в тот момент, когда вместо того, чтобы идти вперед, он встает на дыбы и пятится назад. Сердце Гермионы совершает кувырок. Она неосознанно вцепляется в гриву, пытаясь удержаться. — Я рядом, не волнуйтесь, — Том кладет руку на шею животного, слегка похлопывая. — Он был очень привязан к своему умершему хозяину, и теперь не признает никого другого. Гермиона не решается выяснить, откуда ему это известно, только удивляется тому, как жеребец реагирует на прикосновение. Он уже не предпринимает попыток сбросить седоков, и, наконец, фыркнув, покоряется Тому. Они выезжают на тропинку, ведущую в лес. Ей спокойно рядом с этим мужчиной, хотя так не должно быть. Они с Джонатаном только что расстались, а она уже так увлечена другим. — Когда я был в Алжире, бедуины научили меня договариваться со строптивыми жеребцами. — Договариваться? — смеется Гермиона, она спиной чувствует как вздымается его грудь и дыхание Тома касается макушки. — Именно, — утверждает Том, — когда-нибудь я прокачу Вас без седла и сбруи, и Вы увидите как изменится поведение животного. Вам ведь наверняка не нравится нынешняя мода на корсеты, точно так же и лошадь терпит боль и неудобство. — Пожалуй что так, — соглашается Гермиона, ей определенно нравится течение их разговора. Из-за туч появляется солнце, омывая замерзшую землю светом. Она поднимает взгляд на кроны деревьев. Том здесь, за ее спиной, рассказывает о своих путешествиях, и его манера повествования так живописна, что Гермиона с легкостью представляет себе пейзажи, людей, памятники архитектуры. Она по-настоящему взволнована. Так не происходило с Джонатаном. Так, может быть, не случится ни с кем из тех, кого она знает. Ей хочется поделиться с ним чем-то равноценным, но в недрах памяти хранятся только воспоминания о книгах, или услышанных ею историях из жизни других людей. Гермиона стыдится этого, но Том с особой внимательностью слушает размышления о прочитанных книгах, которые он ей советовал. Они возвращаются позже всех. На кухне уже суетятся служанки чтобы приготовить дичь, привезенную из города. Гермиона чувствует рвотный позыв когда видит корзину, в которой лежат тушки кроликов. На белой плитке бордовые разводы и грязь от ботинок. Пахнет кровью. — Я поднимусь к себе, — приложив платок к лицу, Гермиона прощается с Томом и уходит наверх. Она устала и замерзла. Черт, он почти забыл о своей жажде. — Люси просила передать, что ей нужна ваша помощь, — лжет Том, ожидая что обе служанки покинут кухню. Ему хватит нескольких минут. Так и случается. Животные довольно унизительная пища для вампира, но у него просто нет иного выхода. Обращать кого-то в пределах поместья слишком рискованно. Схватив одного из кроликов, он впивается зубами в горло, ощутив неприятное прикосновение шерсти к губам. Кровь, слегка горьковатая, еле теплая, и ее слишком мало. Служанки будут удивлены, когда заметят совершенно обескровленную тушку.***
*** Неделя пролетает незаметно. Они с Гермионой увлечены друг другом и даже когда остальные начинают над ними шутить, их это не смущает. Никогда в своей жизни она не встречала человека, с которым не могла наговориться. Том мог поддержать любую тему даже если они беседовали о том, что выходило за пределы общепринятых знаний об этом мире. Но на вопрос, заданный им однажды вечером, она не смогла найти ответ. — Вы верите в переселение душ? Гермиона смотрит на свой полупустой бокал с вермутом. Сегодня они вновь собрались в гостиной, все остальные отчаялись привлечь их в свою компанию, поэтому ни к нему, ни к ней никто не обращался. Том сидит в кресле напротив нее в расслабленной позе, на нем черные брюки и белая рубашка с широким рукавом. Весь вечер она избегает разглядывать его слишком пристально. — Я католичка. — Нет, я не об этом, — мягко перебивает Том, — Что Вы думаете о переселении душ? Она часто моргает, пытаясь сосредоточиться на его лице. Он красив, и если раньше Гермиона не придавала внешности никакого значения, сейчас ей приходится признать этот факт. Проницательные абсолютно черные глаза пугают и завораживают одновременно. — Подобное нельзя подтвердить, как и опровергнуть, — подумав, отвечает она. — Верно, — он будто рад этому ответу по неясной для нее причине. Запустив пальцы в волосы, Том склоняет голову, разглядывая ее. Его что-то терзает. — Могут ли двое увидеться после смерти вновь? — Возможно. — А если один из них ничего не помнит? — Может быть. — Ты помнишь меня, Габриэль? — Вероя… Что? Ее даже не волнует то, что он перешел на «ты». Она желает понять, что с ним творится. Его пальцы белеют от силы, с которой он сжимает подлокотники, брови сводятся к переносице, похоже, что Гермиона только что сделала ему больно, ведь она совершенно не понимает о чем он говорит. — Cén chaoi ar féidir leat a cheannach i mo shaol? — произносит Том, и закрывает глаза, встречаясь с молчанием. Она точно помнит, что он не прикасался к алкоголю, голос звучит чисто, но его поведение трудно объяснить. Может быть, Том ее с кем-то спутал, или это неудавшаяся шутка? Она поднимается и отставляет стакан. Почему-то хочется извиниться. — Простите, но я… Я не понимаю о чем Вы говорите. Том усмехается, Гермиона пытается пройти мимо него, и тогда он ловит ее руку чтобы с нежностью коснуться запястья. Холодные мурашки пробегают по спине. Он впервые дотрагивается до нее намерено. — Доброй ночи.***
Гончие вот-вот готовы сорваться с поводков, чтобы настигнуть добычу. Все собрались во дворе в ожидании, пока слуги готовят лошадей. Гермиону нервирует и пугает предстоящая охота, запах азарта и лай собак. — Может быть, мне принести добычу к Вашим ногам, мисс? Глаза Элизабет пылают яростью, по словам Люси она уже успела расторгнуть помолвку, но Джерри это не остановило. Похоже, он поставил себе цель, добиться хоть какой-нибудь реакции от Гермионы. — Такой подарок Вам понравится? Джерри сделал шаг к ней, но Том преградил ему путь, закрывая Гермиону плечом. — Одного ее взгляда было достаточно, чтобы ты понял, что мисс Грейнджер не желает твоего общества. — Это она тебе сказала? — С издевкой спросил Джерри. Ему не удалось скрыть досаду от множества попыток поговорить с Гермионой, попытаться расположить ее к себе. — Том, не нужно… — О, так вы уже на «ты» перешли. Люси вклинилась между ними и бросила на Тома тревожный взгляд. — Черт, возьми, Джерри. Ты сам ведешь себя отвратительно. Том уловил ее мысли, она боялась убийства в стенах поместья, и, хотя, также как и Том, страдала от жажды крови, все еще сохраняла привязанность к своим друзьям. Недавнее обращение еще не вступило в полную силу. Джерри толкнул слугу, который только что закончил закреплять седло, и, оседлав лошадь, приказал спускать гончих. — Может быть, вам не стоит ехать? — С надеждой в голосе спросила Гермиона, глядя Тому в глаза. — Возвращайтесь в дом, пара-тройка часов, и ему надоест гонять мелкую дичь по лесу. Гермиона смотрит им обоим вслед, пытаясь подавить дурное предчувствие. Птицы взмывают вверх, когда раздается звук выстрела. Начинается погоня, и в какой-то момент Том и Джерри скачут наравне друг с другом. Ветер заглушает лай собак, бегущих по лесу, они то появляются, то исчезают в чаще. — Оставь ее в покое, — кричит Том, и Джерри поворачивает голову на крик. — А если нет? Том не ожидает услышать ничего другого. На его губах появляется блуждающая улыбка, он глядит куда-то вдаль, и вдруг резко натягивает поводья, заставив лошадь остановиться. Джерри, не услышав ответа, проносится мимо и вскоре исчезает из виду. «Глупый, самоуверенный смертный, уверенный, что у него все под контролем,» — Том неспеша направляет лошадь по тому же пути, и усмехается, когда слышит крики. — Удачная вышла охота, — с иронией произносит он. Лошадь Джерри бродит где-то вдалеке, сам юноша лежит на земле и снег под ним багрового цвета. Цвета мести. Правая нога ниже колена раздроблена острыми зубьями капкана для лисиц. Том спешивается и подходит к нему, чтобы взглянуть в глаза, полные безумной боли. Джерри на грани потери сознания от болевого шока. — Я могу вернуться и сказать, что не смог тебя найти, — спокойно объясняет ему Том, не обращая внимания на охрипшие крики. — Утром найдут твой замерзший труп. Ужас в глазах Джерри неописуем. Наверное, он думает, что бредит. Заметив, что юноша теряет сознание, Том хлопает его по щекам, принуждая вновь сфокусироваться на своем лице. — Я предупреждал тебя, но ты меня не послушал, и вот что вышло. Теперь решение за тобой. Мы возвращаемся вместе и ты забываешь о Гермионе, или я сейчас разворачиваюсь и ухожу. В глазах Джерри стоят слезы боли и страха, ему тяжело так быстро дышать, из-за холодного воздуха легкие страдают от гипервентиляции. — П..по...по-жалуйста…***
Разумеется, Том умел материализовывать вещи. Это довольно просто, если ты в совершенстве обладаешь темной магией. Капкан в лесу появился не просто так. Джерри поплатился за свою самоуверенность. В тот же вечер его увезли в город. Элизабет решила остаться, чем лишний раз доказала свою циничность и бездушие. Но Тома это уже мало волновало. Он успокаивал Гермиону и почти до самого утра они проговорили в гостиной. Наконец-то, совершенно одни. Он все сильнее чувствовал необходимость принять решение. Габриэль переродилась, теперь ее душа живет в новом теле. Смертном теле. Том не может потерять свою любимую во второй раз, но муки, которые ждут ее после обращения будут невыносимы. Он сам через это прошел и не желал ей испытать подобное. Выхода нет, а между тем время в поместье течет все быстрее. Тридцать первого октября наступает Самайн. Они с Гермионой весь день не говорят друг другу ни слова. После утомительных сборов Люси, Элизабет, Гермиона и Том присоединяются к празднованию, в котором участвуют все, у кого в Глинн есть поместья. На поле, где разворачивается целая ярмарка, можно купить красивую безделушку, согреться глинтвейном с корицей или пригласить свою даму на танец. Близится колдовская ночь, наполненная запахом костра, морозным воздухом и пением скрипок. Том время от времени выхватывает взглядом Гермиону, но она то и дело теряется в толпе. Люси водит ее и Элизабет за собой от прилавка к прилавку. Наконец, Том замечает Гермиону среди тех, кто танцует вокруг костра. Даже пышное платье с накидкой не могут скрыть то, как изящно она двигается. Радость освещает ее лицо и в отсветах пламени Гермиона кажется ему неземным созданием. Вдруг она подбегает к Тому, и схватив его за руку, увлекает в круг танцующих. Они быстро подхватывают ритм, и, обняв ее за талию, он замечает, как старательно Гермиона подстраивается под его шаги. Том двигается быстро, стремительно, в такт скрипкам, совершенно опьяненный внезапной близостью. Под слоями одежды, выше его руки бьется сердце. Пальцы ощущают ее тело, сейчас Гермиона принадлежит ему, она прижимается к Тому, доверяет себя. Мир вокруг них исчезает, сливается с тьмой. Он готов к тому, что вместо поместья Люси за их спинами окажется замок, где они вдвоем были так счастливы. Судьба дала ему второй шанс. Темнота больше не вестник одиночества, она поблескивает звездами, разжигает страсть. — Гермиона, — он задыхается, как же это невероятно, вновь почувствовать себя обычным смертным. Быть любимым и любить самому. Прежде чем она успевает ответить, Том запускает пальцы в каштановые кудри, прижимает к себе и целует. Гермиона на вкус как сама жизнь, долгожданное прощение, свобода. Ее любовь цвета голубиных крыльев, белоснежная как первый снег. Их поцелуй долгий, сладостный. Он с нежностью ласкает ее рот, глотает дыхание, поглаживая холодные от мороза щеки. «Люблю, люблю, люблю…», — и пусть я лучше умру чем позволю тебе страдать рядом с собой. Счастливое мгновение становится прошлым, и вот она отстраняется от него, прячет глаза, щеки покраснели от стыда и удовольствия. Они бродят по ярмарке, взявшись за руки, и Том ощущает появившуюся связь между ними. Отчего-то ему спокойно. — Доброй ночи, — они прощаются на лестнице прежде чем разойтись по разным комнатам, — иди, Том. Женившись на Габриэль, он долго ждал момента, когда состоялась их первая брачная ночь. Душа все та же, слишком чувствительная, ранимая. Ей нужно время. Вернувшись к себе, она оставляет платье на кушетке, а сама ложится в постель совершенно голая. Привычка все-таки взяла верх, хотя Гермиона никогда не позволяла себе подобное, ночуя в чужом доме. Но тело мучает легкая дрожь, какая-то щекотка внизу живота не дает ей уснуть, а неугомонное сердце продолжает колотиться в груди. Она вспоминает как Том касался ее, как блестели его глаза в темноте, и этот спонтанный горячий поцелуй. Разум не желает отпускать волнующий образ. Гермиона все еще сбита с толку тем странным разговором, но Том притягивает ее все сильнее. Она со страхом думает о том, что могла отказаться от поездки и никогда не встретиться с ним. Мысли трудно ухватить из-за усталости, и Гермиона чувствует что проваливается в сон. — Габриэль, — над ухом слышится шепот, она открывает глаза. Том полностью одетый лежит рядом с ней. Может быть, он потерял терпение и пришел к ней ночью сам, или это все ей снится. — Почему ты называешь меня этим именем? Он садится перед ней на колени. Его взгляд блуждает по лицу, спускаясь к шее. — Сквозь тьму веков мне удалось найти тебя снова, — с этими словами Том срывает с постели покрывало и склоняется над ней. — Ты была моей возлюбленной сотни лет и остаешься ею сейчас. Гермиона инстинктивно прикрывается руками, на его губах появляется саркастичная улыбка. Ладонь скользит по животу вниз, она вздрагивает когда он кладет свою руку на ее и заставляет коснуться промежности. — Моей памяти хватит на нас двоих, — произносит он, прежде чем поцеловать. Дыхание ускоряется, язык проникает в рот, рукой Том обхватывает пальцы, заставляя Гермиону проникнуть во влагалище. — Иногда ты ласкала себя при мне. Сделай это снова, — его тон настойчив, он желает подчинения. Она делает это впервые, от этого все происходящее становится еще более волнительным. Гувернантка, воспитавшая ее, била девочку по рукам если замечала хотя бы намеки на онанизм. Со временем, Гермиона забыла о том, что ее тело способно испытывать удовольствие. Но она и помыслить не могла, что сделает это вновь с мужчиной. — Плавнее, — Том отрывается от ее рта, его дыхание сбивается. Он смотрит ей в глаза, в это время его пальцы умело двигаются между влажных губок, и когда начинают кружить над клитором, бедра Гермионы подаются навстречу сами по себе. — Ты всегда была чувствительна к моим рукам, — он звучит самодовольно, но ей плевать, она теряет рассудок и стыд вместе с ним. Гермиона обхватывает его за шею и тихо умоляюще постанывает. — Скажи, что любишь меня, — приказывает Том, он хватает ее за подбородок, намеренно снижая ритм. — Пожалуйста, быстрее, — раздражение и удовольствие вступают в схватку, Гермиона чувствует что готова расплакаться, если прямо сейчас он не позволит ей кончить. — Вот как? — Том вдруг оставляет ее, он снимает с себя мокрую от пота рубашку, избавляется от брюк, и Гермиона сама не понимает как оказывается на нем сверху. Они оба сидят на постели, Том приподнимает ее за бедра, низ живота вдруг пронзает боль. — Не надо! — она выгибается и вскрикивает, ногти вонзаются ему в спину. — Я не услышал ответа, — его руки крепко обнимают ее тело, он делает рывок бедрами, она закусывает губу, от распирающей боли ни вдохнуть, ни выдохнуть. — Дай мне проникнуть в тебя, — просит Том, он вновь находит клитор и начинает ритмично ласкать его пальцами. Жар возвращается к ней. Чтобы найти более удобное положение, Гермиона сильнее раскрывает бедра. Они оба начинают раскачиваться, глядя друг другу в глаза. — Ты любишь меня, Гермиона, потому что я любил тебя все это время, — он склоняется и обхватывает губами ее левый сосок чтобы слегка подразнить его языком. В комнате темно, без пламени свечей она почти не видит его и это только обостряет ощущения. Вот он: вокруг нее и внутри, заставляет боль исчезнуть, пробуждает наслаждение. Том для нее тайна, и Гермиона не знает, сможет ли когда-нибудь разгадать ее. С какой одержимостью он добивается от нее слов любви. Будто от ответа зависит все. — Я люблю тебя, — горячо шепчет она, прижимая его к своему сердцу, и вдруг понимает что не солгала, ни ему, ни себе. Том тяжело дышит, после этих слов он подхватывает ее под бедра и ускоряется. Они оба приближаются к кульминации. В порыве чувств Гермиона запускает пальцы в густые кудри и вновь целует его, стонет прямо в губы. В этот момент их тела пронзает судорога. Контроль утерян. Они инстинктивно прижимаются друг другу, будто неведомая сила способна их разлучить.***
*** Кожа покрывается мурашками от холода. Окно в комнате распахнуто настежь, на ковре тают снежинки. Гермиона чувствует на себе чужой взгляд. — Правда, он обворожителен? — с издевкой спрашивает женский голос. Гермиона резко садится на постели. Тома здесь не было, она помнит как заперла дверь на ключ, на простынях ни капли крови. У окна сидит молодая женщина, видя замешательство Гермионы, она усмехается. — Удивительно, что он до сих пор не обратил тебя. Как же эта незнакомка попала сюда если дверь была закрыта? — Кто вы? — спрашивает Гермиона, а сама думает о том, услышат ли ее крик, если она сейчас решит позвать на помощь. — Я Беллатриса Лестрейндж, родилась в 1748 году. Только сейчас Гермиона замечает что одета она довольно старомодно, к платью приколота серебряная брошь в виде полумесяца, пышные черные кудри распущены, кожа очень бледна. — В шестнадцать лет Том Марволо Реддл соблазнил меня и навлек на мою душу свое проклятие. Гермиона обхватывает колени руками и вся сжимается, чувствуя подступающий холод. Она вспоминает все сказанное им, немыслимым образом оно совпадает с ее словами. — Как я могу поверить в это? — Смотри, — улыбается Белла, обнажая маленькие острые клыки, она оттягивает ткань воротника, на шее след от укуса. — Твой жених мертв. Том убил его на моих глазах. Гермиона искренне верит что начинает сходить с ума. Тело охватывает дрожь, она прижимает ладонь к груди в надежде выровнять дыхание, но паника уже захватила разум. — Но я читала его письмо… — Которое написал Том, — без тени жалости заявляет Белла. Она встает и бросает на постель газету. — Вы, смертные, такие наивные. Заголовок размывается от подступающих слез. Гермиона смотрит на фотографию Тома в алой кардинальской сутане. Воздуха в комнате не хватает чтобы сделать хотя бы один глоток. — Не думаю, что он пощадит тебя, — ведьма присаживается на край кровати. — Но я помогу сбежать если доверишься мне. — Как я могу доверять кому-либо из вас? — все происходящее кажется ей кошмаром из которого не выбраться. — Это всего лишь месть, — Белла склоняет голову, пристально глядя Гермионе в глаза. — Моя любовь к нему мучительнее проклятия, и я рада что все, наконец, закончится. Он догадается обо мне, поверь. Мои дни сочтены. И тогда Гермиона сгибается пополам, словно кто-то ударил ее. Почему он?! Почему ей суждено потерять самое ценное, что она обрела? Что-то ломается внутри нее. — Хорошо, помоги мне выбраться. Заставив себя подняться, не обращая внимания на дрожание в ногах, Гермиона надевает платье, пальцы не хотят слушаться. — Как же Люси и Элизабет? — Люси уже обращена им, думаешь почему ты была приглашена в это поместье? — Господи, — всхлипывает Гермиона, как жестоко она обманулась, дала себя очаровать. Люси стала его жертвой из-за нее. Скольких он убьет, когда узнает что Гермиона сбежала? Ведьма протягивает ей руку и как только она хватается за нее, они в тот же миг оказываются на конюшне. Рассвет наступит только через два-три часа, остается только молиться чтобы Том не почувствовал ее исчезновение. Они тихо выводят двух лошадей из стойла, но вдруг Белла останавливается, прислушиваясь к чему-то, хотя вокруг стоит тишина, слышно только шорох копыт. — Беги, — ведьма напряженно вглядывается в темноту, туда, откуда они только что пришли. — А как же ты? — Беги, я сказала! Гермиона натягивает поводья и как только та уносит всадницу в темноту леса, Белла оборачивается в сторону поместья.***
Бессонница выжимает из нее последние силы. Гермиона опускает голову на сложенные руки и отворачивается от предложенного ей коньяка. В кабинете пахнет сыростью и какой-то резкой настойкой. Абрахам Ван Хельсинг пожимает плечами и сам осушает стакан. После всего услышанного он остается предельно спокойным. — Я предполагал что вампиры с течением времени обретают некую неуязвимость, — Абрахам указывает на газету, которую Гермиона принесла сегодня утром. — Но как ему удалось стать кардиналом? — У меня нет ответа на Ваш вопрос, — она откидывается на стуле, прикрыв глаза рукой. — Может быть, он сам сатана. — О, нет, милочка, Вы считаете вампиров нечистью, и между тем, они все еще являются заблудшими душами, поверьте, их страдания трудно вообразить. Гермиона глядит на него с каким-то безумным упрямством, щеки мокрые от слез, когда-нибудь они иссякнут, но сейчас боль слишком остра. Все ее существо охвачено гневом. — Мой жених и подруга мертвы, а поместье сгинуло в пожаре, остальные спаслись чудом, — она боится возвращаться домой, чтобы не навлечь на мать беду. — Он мог выйти на мой след… — Конечно, этим мы и воспользуемся. — Что? — Вампир жаждет именно Вас, мисс, — Ван Хельсинг бесцеремонно указывает на нее пальцем. — Мы вернемся в те края и устроим на него охоту, но без Вашего присутствия все потеряет смысл. Гермиона смотрит на него с нескрываемым презрением. — Решили устроить охоту на живца? Абрахам садится в кресло напротив нее и закуривает сигару. Похоже, он не из тех, кто готов поступиться чем угодно ради достижения цели. — У меня нет другого варианта. — Я согласна. Но каким образом Вы решили его убить? — Вопрос по существу, — открыв ящик стола, он достает оттуда револьвер и холщовый мешочек. — Они серебряные, мисс, — Абрахам насыпает в руку пули и кладет одну из них на ладонь Гермионы. — Цельтесь прямо в сердце.***
Она почти уверена что не доживет до утра. Внутри все сжимается от одной мысли о том, что они возвращаются в Глинн, откуда Гермиона бежала пару дней назад. Может ли существо подобное ему, говорить о любви? Ей мерзко и горько от собственной наивности. Но его слова не просто так забыть. Ван Хельсинг взял с собой двоих крепких парней с оружием, утверждая что они не раз имели дело с вампирами. Весь путь от Белфаста до Глинна Гермиона пытается справиться с жалостью и отвращением от предстоящей охоты. Но оставаться один на один с вампиром худшее из испытаний. Отпустив повозку, они идут через поле в полном молчании. Под ногами хрустит тонкая корка льда. — Почему мы приехали именно сюда? Он, может быть, уже в Белфасте. Ван Хельсинг кутается в плащ, его светло-серые глаза изучают местность с особой внимательностью. — Разумеется, мы с Вами могли бы остаться в городе, но в таком случае шанс обезвредить его невелик. Да и хотите ли Вы привлечения полиции за стрельбу прямо на улицах? Вампир всегда будет следовать за Вами пока не получит желаемое. Гермиону терзают сомнения. Что если она совершила ошибку, вернувшись сюда с теми, кто намеревался убить Тома? Был ли иной путь? — Он утверждал что любит меня… Она осеклась, услышав издевательский смешок. — О, они очень искусны в обмане когда дело касается жертвы. Лес стоит перед ними стеной, мрак окутывает деревья, это место совсем не такое, каким Гермиона его знает. Ей приходится преодолеть себя чтобы продолжить путь по тропе. — Мы будем наблюдать за Вами, пока он не появится. Она слышит тихие шаги, люди за ее спиной расходятся в разные стороны. Никто не зажигает факелы или фонари. Луны на небосводе не видно, вокруг кромешная тьма. Гермиона не помнит ни одной молитвы, против Тома они бесполезны. Поэтому она обращается к самой себе, сжимая дрожащими пальцами рукоятку револьвера, просит выжить, не поддаваться страху. Тяжелее всего заставить сердце забыть прикосновения, слова, сказанные им и то, каким невыразимым был его взгляд, когда Том ее слушал. Он казался ей человеком, тем, с которым она могла бы провести долгие годы. Она попыталась вообразить себе что могло произойти в его жизни и кем же он был на самом деле. Заметив на снегу следы лап, Гермиона останавливается. Не хватало чтобы тут поблизости оказалась волчья стая. — Ты привела с собой охотников. Он появляется из ниоткуда, будто до этого был самой тьмой обитающей в этом лесу. В его голосе не слышится упрека. Гермиона резко оборачивается, целясь в него. — Ты не оставил бы меня в покое. — Верно, — Том делает шаг навстречу, она шаг назад. — Не приближайся, — пальцы дрожат так сильно что ей приходится взять револьвер двумя руками. Он замечает как она нервничает и в глазах мелькает какая-то неизвестная ей идея. — Хочешь убить меня? — спрашивает Том, не обращая внимания на то, что она пятится назад, он делает шаг за шагом. В глазах лихорадочный блеск. — Джонатан и Люси… — Тебе известна причина. — Я никогда не смогу полюбить убийцу. — Вампира. Похоже, для него это имеет значение, его это ранит, и Гермиона останавливается. Нечто в нем по-прежнему заставляет ее душу метаться между страхом и необъяснимым притяжением, любовью?.. — Сделай это. Том указывает на револьвер. — Я не могу, — она все еще боится подпускать его к себе, но отводит оружие в сторону. Любой решил бы что Гермиона сумасшедшая. — Ты все еще хочешь обратить меня? Он совсем близко, мягко обхватывает ее запястье, направляя револьвер на себя. — Если бы собирался, ты давно была бы обращена. Гермиона чувствует как медленно и равномерно Том дышит. Ей хочется прижаться щекой к его плечу, исчезнуть отсюда, переиграть время. Она не может поверить ему до конца, и убить тоже. Это выше ее сил, кем бы он ни был. — Уходи отсюда, пока они не нашли нас. — Пойдем со мной. Она собирается обнять его, чтобы сказать что все изменилось, но разум не успевает за происходящим, Гермиона слышит оглушительный выстрел и собственный крик. Том оседает на землю прямо перед ней. В его глазах ее отражение. — Прости меня… И она прощает. Сзади слышатся шаги, а она опускается в снег вслед за телом, и склонившись над ним, рыдает в голос. Никто не понимает ее в тот момент, но Гермиона желает того, чего так боялась, остаться одной.***
В феврале наступает ранняя весна. Вот-вот зацветут яблони, так ей говорят местные, когда Гермиона останавливается в гостинице. Понадобилось время прежде чем она собралась с силами чтобы приехать сюда. Том довольно подробно описывал ей здешние места, даже пару раз упомянул некоторые названия, поэтому найти замок оказалось не так уж трудно. Если все, что он говорил, в какой-то мере является правдой, ей удасться попасть в замок. Гермиона подошла к воротам и сразу же заметила как по аллее навстречу идет молодая женщина. — Госпожа… Разум все еще пытался сопротивляться, она предполагала что Том не оставался владельцем замка все пять столетий и каким-то образом снова и снова договаривался с государством о праве собственности, но удивительнее всего то, что саму Гермиону здесь узнали. — Почему Вы меня впустили? Женщина, очевидно, смотрительница, почтительно склонила голову. — Я была Вашей фрейлиной, госпожа. Гермиона боится задать следующий вопрос. — Меня звали Габриэль? — Да, госпожа. Они входят на просторный первый этаж, все вокруг покрыто пылью, всего коснулось запустение, позолоченные рамы потускнели, лица на портретах ей незнакомы. — Покажи мне ее портрет, — просит Гермиона, а у самой сердце падает в пятки. Даже сама смотрительница теперь кажется ей призраком. — Следуйте за мной. После большого просторного зала, где Гермиона успевает разглядеть гобелен с изображением битвы, они поднимаются по мраморной широкой лестнице. Ее призрачная фрейлина открывает дверь в комнату и отходит в сторону. Краски поблекли, раньше это была очень красивая картина: молодая девушка в темно-зеленом, искусно расшитом платье, сидит с раскрытой книгой на коленях, а взгляд ее устремлен сквозь смотрящего, будто она витает в своих мечтах, за левым плечом стоит мужчина, выглядит он серьезным, но в черных глазах таится блеск, а на щеках видны ямочки. «— Этот меч слишком тяжелый для тебя. Ты на ногах не держишься. — Я привыкну и ты еще пожалеешь что решил обучать меня». Гермиона ощущает слабость в ногах, ее ведет в сторону, но она заставляет себя подойти ближе к картине. Голоса, возникшие в памяти, становятся все громче, образы отчетливее, и она задыхается. «— Не уходи, останься, ради меня. Он поймет. — Я не могу, Габриэль, это мой долг». За окном ее комнаты поют птицы и среди этого гомона она слышит воды реки. «— Будут ли о нас помнить после нашей смерти? — Мы видим свет давно угасших звезд, Габриэль. Память о нас будет жить столетия». Гермиона опускается на пол и обнимает себя. Воспоминания переполняют ее душу и проникают так глубоко, что окружающий мир теряет значение. От памяти не существует спасения. Она заставляет человека искать путь, которого давно нет. Ее некому утешить, Гермиона не позволяет смотрительнице подойти, настолько больно от любого прикосновения, от чужого голоса. Ван Хельсинг снискал славу, убив одного из самых древних вампиров. Никто ей не поверит, даже если она решится кому-то рассказать о том, что вспомнила. Историю всегда пишут победители, а у нее нет сил бороться за правду. Гермиона думает лишь об одном. Где его душа?.. Одной жизни не хватит чтобы найти.