***
Когда они видятся в следующий раз, она приводит с собой смазливого накаченного придурка из Лиса; без роду и племени, он смотрится как тёмное пятно среди таргариеновской белизны. Но Деймоника ухмыляется ему весь вечер, показывает ему всем, как племенного жеребца, и выглядит так, словно её совершенно не беспокоят ни заголовки в интернете о её новом романе, ни осуждение семьи. Рейнар избегает её весь семейный ужин. Уводит взгляд, стоит им столкнуться, сжимает вилку или нож меж пальцев, и фокусируется на мысли о том, что этот вечер не вечен. Он совсем (не) представляет свою тетю и её любовника в её спальне на втором этаже; (не) замечает огромной смуглой ладони на её локте. Рейнар абсолютно (не) ревнует. Он просто не видит, что Деймоника нашла в этом простолюдине. Или, может, не хочет верить, что ей мог понравится кто-то вроде этого Мисариса. Даже его имя как скрипучий песок на губах. Рейнар с его веснушками на бледной коже, тощим телосложением и миловидным лицом настолько другой, что их можно считать синонимом слова "контраст". — Ты весь вечер молчишь, сын мой, — замечает отец между горячим и десертом, и Рейнар резко поднимает взгляд от своего бокала, где плещутся остатки красного дорнийского. Взгляды за столом оказываются на нём, — и как бы он не любил внимание, он не хочет сейчас оказываться мальчиком для битья. Ещё чуть-чуть и разговор зайдёт о его успехах в школе, и он ощутит себя детсадовцем в компании старшеклассников. Рейнар ведёт плечами. Чувствует на себе зелёный взгляд Деймоники; игнорирует его, хотя хочется посмотреть ей в лицо (он скучал, так невыносимо по ней скучал). — Я слушаю вас, отец. Дядя Корлис очень интересно рассказывал про последний круиз. Он улыбается, — отточенная улыбка ложится на губах, как по трафарету, — и она обманывает всех, кроме Деймоники. После десерта Рейнар цепляет ключи от своей тачки (подарок тёти двумя месяцами до), летит по дороге на скорости превышающей допустимое, а после ловит на смене официантку Кристину. Они учатся в одной школе: она по программе для детей из малоимущих семей, а он — золотой мальчик, будто они в подростковом романе. У неё карие глаза, длинные ресницы и пухлые губы; когда он целует её на заднем сидении машины, она позволяет. Позволяет взять её, позволяет отвезти после домой. Позволяет ему уйти, хотя в её глазах осуждение, когда он говорит про Шёлковую Улицу и про то, что ночь ещё юна. Она бы хотела быть его единственной. Рейнару хочется смеяться в голос от этой мысли. Когда он возвращается домой, за полночь, пьяный и с разбитой губой. На скуле синяк, а рубашка грязная и пахнет пивом. Деймоника встречает его, когда он проходит через гостиную. Рейнар почти игнорирует её, но она заставляет остановиться на месте одним только голосом. Острый взгляд, тонкие губы в недовольной гримасе; шелковый халат винного цвета; взгляд Рейнара бежит по её ногам и он не может его скрыть. Он ещё немного пьян, зол и слегка устал. — Почему ты злишься? Он фыркает. Деймоника цепляет его пальцами за локоть. На её пальцах множество колец, — и обручальное тоже, Ройсовская побрякушка, — и он не вырывает руки. Только закатывает глаза. — Я не злюсь. Просто думаю, что ты могла бы выбирать любовников получше. Зелёные глаза блестят. Она поджимает губы, — он не думал о них так много ещё год назад, в её двадцать девятый День Рождения, а теперь они всё, на чём фокусируются его мысли. Деймоника меняется в секунду, как умеет только она. — Иди сюда, я обработаю тебе губу. Рейнар не сопротивляется. Конечно, нет.***
Ему двадцать, отец с грацией слона намекает на то, что если Рейнар не женится на Лейне Веларион в ближайшие три года, то наследство перейдёт полукровке Эйгону, будто Рейнар не истиной крови Таргариенов, будто Отто Хайтауэр значит гораздо больше, чем их предки и традиции. Ему двадцать, когда он ссорится с Алисентой на весь дом и серьёзно раздумывает сбежать прямиком в Асшай или куда-то ещё дальше. Его держит только гордость и нежелание выбирать бегство вместо борьбы. Ему двадцать, а при виде Деймоники всё так же перехватывает дыхание. Он больше не тот щуплый мальчишка, который шипел и кусался. Несмотря на миловидное лицо, его больше не сравнивают с девчонкой; зато оставляют номера на салфетках и нюдсы в директе инстаграм. Деймоника появляется одна на первом Дне Рождении Эймонда. Проходит полтора часа долгих взглядов через толпу, прежде чем они с Рейнаром движутся навстречу друг другу — неизбежное. Её взгляд проходится по нему удивленно, будто она впервые не узнает его. Рейнар опережает её. Тянет руку к её светлому каре вместо длинных локонов, которые она раньше стягивала в высокие хвосты, — и ухмыляется: — Твоя новая стрижка секси, как у училки из влажного сна, — палец проходится по холодному мягкому блонду, а голос звучит низко, но достаточно, чтобы Деймоника услышала, — но я скучаю по твоим длинным волосам. Она улыбается, обнажая полоску зубов. — Нахал. Внутри органы делают сальто. Рейнар ухмыляется шире, — где-то внутри в нём всегда будет жажда её одобрения, — и смеётся: — Я говорю тебе, что ты секси, а ты недовольна. Она качает головой. Его рука касается её длинной серебряной серьги; Рейнар не обрывает прикосновения, ему нужно быть ближе, ощущать её физическое присутствие. Здесь. Сейчас. Всегда. На глазах у всех. Пусть знают, что сейчас происходит важное, предрешенное. Глаза Деймоники блестят знакомым дьявольским блеском. — Я не говорю, что недовольна. Они синхронны в своих ухмылках и в том, как их ненавидят все, кто находится сейчас вокруг.***
Её губы горячие и требовательные, вокруг шумит ночной клуб на Шёлковой улице, а руки Рейнара где-то у края её платья. Он вжимает сильнее — её к стене, себя — к ней, и это сладко и безумно, с привкусом вина, которое они выпили час назад и крови, которая зовёт изнутри. Ногти Деймоники царапают сзади шею, и Рейнар бормочет ей в губы: — Ох, блядь, сделай так ещё раз. Она смеётся. — Мой маленький дракон. Рейнар ловит её смех. Она, разумеется, может присвоить его всего себе. Потому что он был создан для этого.