Так работает контрразведка

Стук в дверь - это обычно к чему-то хорошему. К гостям или друзьям, например. Но не в этом случае. Маша и сама зашла в их маленькую квартиру на окраине Питера - молодой учёный не может себе позволить большего - несколько минут назад: успела разве что разуться и скинуть пальто. Но в дверь даже не стучат. Настырно дробятся. Когда девушка открывает, ей в лицо светят ксивой: - Гражданка Лебедева? - Да... - Едете с нами. - Куда едет? - взволнованно вмешивается Сережа. - Куда надо, туда и едет, - ее грубо берут под руку, чуть ли не вытаскивая на лестничную клетку. - Руки от нее уберите! Что происходит?? - Сережа пытается вмешаться, но его жёстко отталкивает второй человек. Он сбегает по лестнице за ними: - Что происходит?? Ответьте мне, черт возьми! - Вы ей кто? - Я... Молодой человек. - Не муж значит. Вот и гуляйте. Не усугубляйте. - Сережа, все хорошо... Все будет хорошо... - Маша бросает, давя улыбку, когда ее сажают в машину. Храбрится исключительно ради него. У самой уже руки мокрые и ледяные. Он так и остаётся стоять босой у парадной в полном непонимании происходящего. По дороге с ней не говорят. Да и сама она не задаёт вопросов, и так догадывается - Элиста. Сказать, что ее не предупреждали, что писать об этом нельзя - соврать. Раньше обходилось без последствий. В этот раз не обошлось. В участке надевают наручники, словно на преступницу. Забавно. Человек просто складывает алфавит в слова и сидит здесь под жесточайшим наблюдением, а где-то маньяков и насильников на свободу выпускают по блату. У Маши блата нет. Мужчина заходит в допросную, кидает на стол какие-то папки, поправляет козырек и плюхается на стул напротив. Закуривает. Она его знает. Не лично, конечно. Но в новостной повестке он мелькал. Майор Гром. А она ещё и что-то хвалебное про него писала. Мол, настоящее добро с кулаками. И где они сейчас? - Мария Сергеевна. Знаете, почему здесь сидите? - Догадываюсь, - хотелось бы, чтобы голос был твердым и резким, как стиль ее письма, но не удается. Страшно. Страшно, что убьют, что посадят - ещё страшнее. Сколько она изучила писателей, которым жизнь испортило правительство? - СПИД? - Верно. Вы на кой черт об этом пишите? У нас в стране пидерастов нет. Зачем дезинформируете граждан? И тут у нее медленно, но верно начинает закипать. В дезинформации они ее обвинять не имеют права. - И в Элисте вспышки СПИДа значит тоже нет? - она кидает острый взгляд на Игоря, заставляя его нервно сглотнуть. - Есть в Элисте вспышка СПИДа. Я в курсе. И что же плохого я сделала, товарищ Гром? Попросила молодежь предохраняться? Сказала провериться до зачатия ребенка? - СПИДа в нашей стране нет. Он только в Америке и Европе из-за голубых, - Игорь гнул свою линию, которой ему было приказано придерживаться. - Ну да, - Маша криво ухмыльнулась. - А то, что у нас шприцы многоразовые, ничего. И что СПИД по крови передается спокойно, тоже ничего. Дети у вас есть? Гром кинул быстрый взгляд вниз. Юля была уже на шестом месяце. А Маша продолжала гнуть: - Хотите, чтобы ваш ребенок от любой простуды погиб? Поэтому и нужно проверяться. У проститутки все чисто может быть, а у вас - нет. У жены вашей из-за забора крови может нет. Хочу, чтобы люди правду знали. Чтобы меры правительство приняло, понимаете. Человек почетным донором может быть, а - бац - и занесли вирус. Игорь взглянул не нее исподлобья. В обшарпанном кабинете, с наручниками на запястьях, злая и маленькая, она казалось такой.... Сильной? Он затушил сигарету: - Простите, я на минуту. Дверь хлопнула. - Ну? - Сами с ней разбирайтесь. Я руки умываю. - Не понял?.. - Да права она, черт ее дери. Я что сделать могу с этим? - Какая ж ты мямля, Гром, блевать охота! - Хазин грубо отталкивает Игоря от двери, заходя внутрь. - Так, девочка моя, давай быстренько с этим закончим, время-деньги, все дела. Ротик свой ты закрываешь, никому твое попискивание не въебалось. А не закроешь, тебя аккуратно с винтовочки уберут, да и дело с концом, - он самодовольно смотрит на Машу с чувством собственного превосходства. - Ну, убирайте, - она смотрит прямо и безжизненно. Хазин вскидывает брови: - Ой, какие мы. Тогда так, - мужчина открывает ее личное дело на столе. - Гражданин Разумовский вам кем приходится? Маша испуганно моргает, но быстро выдает: - Никем. - Ага. То есть это не он там круги наматывает у участка? Ой, ну кто это у нас губы-то кусать начал, так уж и никем. Маша сглатывает, но молчит. - Значит так. Или ты ротик на замок, или ему быстро и качественно портят жизнь. Я слышал, патент он там какой-то забабахал, карьера в гору пошла. Будет так жаль, если страна лишится такого перспективного ученого при несчастном случае, а тебе ещё и некролог писать... - Я не пишу некрологи... - А этот именно тебе писать дадут, не сомневайся, - Хазин скалится. - Я вас поняла... В ее лице ни кровинки. - С вами так приятно иметь дело, Мария Сергеевна. Когда с нее снимают наручники, Маша изо всех сил старается не плакать от досады. Идёт по длинному коридору участка абсолютно пустая внутри. Гром робко отводит глаза, встретившись в ней у выхода. - Маша! Машенька! - сигарета из Сережиных рук летит на пол, тлеет в луже. Он порывисто сжимает ее в объятиях, не веря в то, что с ней все в порядке. Прошло не больше часа, а по ощущениям - вечность. Сколько он сигарет скурил за это время? - Ты в порядке? - она гладит его по щекам холодными руками. Глаза покраснели. Плакал. Ещё бы не заплакать. В голове моментально рисуется картина, как он пытается выяснить через Олега, куда ее увезли, как плачет в машине, вдавливая педаль газа и нервно барабаня по рублю пальцами. Сережа удивлённо разглядывает ее бледное лицо: - Я? Ну... Да. В порядке. Это же не меня на допросе мучали... - Дай закурить... - Сережа протягивает ей сигареты, купленные в первом же ларьке в надежде, что так будет легче. Олегу же помогало. Огонёк зажигалки подсвечивает лицо девушки. Так оно кажется даже живым. Маша садится на поребрик, курит, глядя в одну точку. Сережа присаживается рядом, целует пересохшим губами в висок, обнимает одной рукой. Ничего не говорит сам. Просто ждёт ее. Сиплым от дыма голосом Маша тихонько говорит: - Я больше не пишу про СПИД. И про Элисту. - Мне очень жаль, радость... Но твоя безопасность важнее. Это правильный выбор, ты не могла по другому. Маша, опустив глаза вниз, кивает. Если бы дело было в ее безопасности... Когда едут домой, опять молчат. Только держутся за руки, поглаживая холодные пальцы друг друга. Маша решает, что молчать не может, Серёже нужно знать правду. Когда они возвращаются в квартиру, то, присев на край стула, она подаёт голос: - Сереж... - Да?.. - он садится напротив, берет ее руки в свои. - Я не из-за себя писать не буду. Из-за тебя. - Из-за меня?.. - Обещали испортить тебе жизнь. И намекнули, что если не заткнусь, буду писать некролог. - Но... Разве я... Разве это важнее, чем рассказать всей стране правду? - Для страны - нет. Для меня - да. Слезы из голубых глаз падают на их сцепленные руки. Сережа тянется к ее щекам, стирая мокрые дорожки. Они долго стоят в объятиях друг друга. Молчат. Не потому что не знают, что сказать, а потому что и так все сказано. С того дня Маша закурила, а ночами ее вечно мучат кошмары, в которых взрывается здание НИИ, в которых ее вызывают на опознание. Она негромко вскрикивает, словно в горячке, и Сережа подрывается сам. Целует ее мокрое лицо, гладит тёплыми ладонями, пока она тихо плачет, уверяет, что он рядом, что с ним все хорошо, что он здесь. Живой. И он клянется себе, что не знает как, но обязательно, обязательно устроит взбучку этой стране. Потому что никто не имеет права так давить на человека. Так давить на нее. Никто не имеет права причинять ей такой боли и заставлять совершать такие выборы.