***
От света луны его ласковая улыбка казалась ещё ярче, а белые волосы ещё белее, как мягкий снег, но от холодного ветра плечи немного вело. Его бледные щёки гладили шершавой ладонью, истерзанной тренировками с мечом. Но руки эти самые мягкие, а глаза самые родные. — Я буду дарить тебе по звезде каждый день. Устроит? — интимным шепотом смеётся Цзин Юань, и Инсин абсолютно точно не может отвести взгляда. — Ты разоришь небо. — с насмешливым укором отвечает он, но ямочки на щеках появляются непроизвольно. — Звёзды не кончаются. — он улыбается и думает, что навсегда.***
У генерала тут же вышибает весь воздух из лёгких, но в итоге он может ответить на это лишь сиплым выдохом, стараясь не задохнуться от переизбытка... Всего. Грудь сладостно стянула надежда, боль, пытаясь вернуть его в чувство, била в сердце, а любовь растекалась по венам, хорошо, пусть и болезненно. Случайно брошенная фраза лишает его хвалёной рассудительности, окончательно и бесповоротно. Цзин Юань несдержанно бросается навстречу и, схватив рукой за шею, притягивает к себе. Он касается его губ, бледных и сухих, сначала осторожно, но спустя секунду впивается страстно и желанно, как изголодавшийся пёс, только и ждущий команды «можно». Команды, вероятно, не было. Блэйд, кажется, теряется от его напора и пытается сопротивляться, упираясь закованными в кандалы руками в чужой живот. И сопротивляется так слабо, что генерал хочет думать, что в нём говорит гордость, а не отказ, потому что будь он против, не бросило бы так в дрожь, не было бы так тепло на руках. Не стал бы он говорить нечто настолько личное. Его больно кусают за нижнюю губу и Цзин Юань вынужденно отстраняется, как-то нервно улыбаясь. Их носы едва не касаются друг друга, а шумное дыхание смешивается в одно. — Что ты творишь?! — возмущается Блэйд, хмуря брови и огрызаясь, и стискивает зубы до скрипа, но вопрос настолько глупый, что генерал даже не желает на него отвечать. — Останови меня. — судорожно выдыхает он, касаясь чужой груди своей, и от этого невинного прикосновения внутри разгорается пламя. — У тебя есть последняя возможность. У него руки потеют от одной мысли о близости, голова идёт кругом, и всё это походит на пустое алкогольное опьянение. Цзин Юаню кажется, что он сошёл с ума от этого бесконечного ожидания, от чувства потери и внезапного обретения. Ему так тепло становится от этих осколков в сердце, что на секунду боль пропадает. Он тянется за ещё одним поцелуем, и Блэйд, Изобилие его б побрало, отвечает. Неохотно, грубо, топорно — как уж умеет, — но отвечает. Генерал жаден, он хочет взять всё, до чего может дотянуться. Животное, неконтролируемое желание настолько сильное, что становится стыдно за свою несдержанность. Несмотря на это, в штанах становится всё тесней, а тело распаляется, словно от горячки. Его руки бессвязно скользят по телу, от напряжённой поясницы до мягкой макушки. Волосы пусть уже не белые, но такие же мягкие и пахнут также, домом и затухающим теплом. Он шумно вдыхает и осторожно кусает за подбородок. — Место ты выбрал убогое, Цзин Юань. — язвительно шепчет Блэйд, но вопреки всему закидывает голову назад, открывая новые места для поцелуев, и дышит горячо, беспокойно, изредка срываясь на хрипы. — Тут красиво. — едва-едва слышно говорит Цзин Юань и давит кривую улыбку. Уже не важно где и когда, главное, что с ним. Всё равно на Верховную провидицу, облачных рыцарей и происходящий в округе хаос. Понимание собственного эгоизма настигло его с удивительным безразличием. Сейчас был важен не статус и репутация, а сердце, изломленное и больное, которое безмерное количество времени не давало ему дышать, сводя тело до ломоты. Поцелуи действовали как бинты. Они не излечивали полностью, но покрывали раны, останавливали кровь и закрывали ту неприглядную глазу картину. — Неправильные приоритеты. — хмыкают ему куда-то в шею, вызывая по позвонкам табун мурашек. — Мой приоритет... — начинает генерал и задыхается. До боли в горле задыхается, и слова больше не даются. Ты. Вместо слов — болезненный хрип, на грани жалкого всхлипа, который он удерживает в себе. Вместо слов — красноречивый взгляд и только сейчас ставшие заметными мешки под глазами. Вместо слов — очередное, теперь почему-то неловкое касание губами чужих, столкновение зубами и тихий смешок, от которого бурлила кровь. В ответ Блэйд закидывает скованные руки ему за шею, врезается пальцами в волосы и мнёт, гладит практически нежно. Будто тоже скучал. О Охота, хоть бы скучал. Ловким движением он распускает красную ленту, накручивая на пальцы, и светлые волосы мягкими перьями рассыпаются на плечах. — Сними их. — требовательно, но без укора говорит он, отвлекаясь на жаркие поцелуи, которыми генерал неустанно мучил его губы. Сознание настолько помутнилось, что Цзин Юань не сразу понял о чём вообще речь, пока не услышал звон цепей за спиной. И сумасшедший собственник внутри него взревел. — Сбежишь... — не сомневается генерал, сжимая талию крепче, боясь, что Блэйд сбежит, растворится в его руках и останется лишь мимолётным видением. — Не сбегу. — тихо шепчет Блэйд. Он знает, что такое заявление не убедит его, но всё равно находит нужным сказать это. Не врал, не сбежит. Просто Цзин Юань до ужаса упрям, и с этим ничего не поделать. Генерал хочет пропустить слова мимо ушей, но всё равно не может не ловить с упоением каждое слово, думая не о смысле, а о голосе. Внутри просыпалось желание, как только он слышал этот низкий, холодный тембр. Возможно, всё это слишком телесное, физическое, совсем не платоническое, однако он этого не признает никогда. Будь это простым сексом, он бы не задыхался, в горле не жгло от подбирающихся слёз, и он бы, наверное, был в порядке. Он бы, наверное, думал о военных делах, а не о том, какие прекрасные губы у беглого преступника и как он хочет его. Дрожащие пальцы со второй попытки расстёгивают верхние пуговицы. Цзин Юань припадает к потной шее, размашисто целует и губами ощущает, как быстро бьётся сонная артерия. Он едва может дышать. Его любимый живой, в его руках. Не пропал, не исчез — живой. Учащенный пульс, горячее тело, затуманенный взгляд — без сомнений живой. Его волосы несдержанно сжимают, но не отстраняют. Это приводит его в себя, и он продолжает оставлять следы на чужой шее. Тревога, любовь и желание создавали в нем безумный шторм, который он едва мог выдержать и удержать. Генерал определённо знал, что делает. Знал, где нужно поцеловать, где нужно накрыть ладонью, чтоб довести партнёра до дрожи. Блэйд — но для него всё ещё Инсин — всегда был холодным, немного неловким, либидо обладал низким, и чтобы добиться от него секса, нужно было как следует его приласкать, обогреть. И Цзин Юань прекрасно знал, где именно. Мочки ушей, выступающий кадык, острые ключицы и множество чувствительных шрамов — тело под ним вздрагивало, стоило ему поцеловать или слабо укусить там. Становится так жарко, что генерал спешно скидывает с себя тяжёлый кожаный пояс и золотые наплечники с спадающим тканевым шлейфом. Это не помогает избавиться от прошибающего озноба, и даже дураку понятно, что виновата не одежда. Блэйд виноват. Всё из-за него. Справившись со всеми пуговицами на чужой одежде, Цзин Юань отрывается от грубой кожи и с каким-то предвкушающим страхом оглядывает чужое тело, невесомо проводит рукой. Бледное, усыпанное шрамами и уродливыми рубцами, казавшееся ему тощим, даже несмотря на крепкие мышцы и широкие плечи. Внутри него что-то упало, стоило только глянуть на увечья. Не уберёг. Ужасный воин, бесполезный защитник, жалкий пустослов. Кожу головы вновь сводит от того, что его волосы безжалостно сжимают, и это вновь приводит его в чувства. С раскрасневшимися от возбуждения щеками и с перерывами на тяжёлые вздохи Блэйд сверху смотрит размыто, но уверенно и спокойно. — Не думай. — шепчет он хрипло и снисходит до нежных, успокаивающих поглаживаний, лишая всех мыслей и оставляя без средств к самобичеванию. — Просто продолжай. Сомнение как рукой сносит из его головы, оставляя лишь грехи — похоть и желание. Хотелось забрать себе и впитать всю его боль, навсегда избавить от страданий. Генерал несдержанно целует грудь, мажет языком по соскам, гладит впалый живот, спускается всё ниже, выбивая томные вдохи из приоткрытых зацелованных губ. В мыслях всё настолько перемешалось, что вовсе пропало. Как же он хотел, как же любил... Руки спускаются к брюкам, спешно расстёгивают ширинку и стягивают лишнюю одежду до колен. Блэйд чувствует, как холодный ветер морозит его кожу, заставляя метаться от контраста и резко выдыхает. Цзин Юань накрывает ладонью выпирающий из нижнего белья бугор и наслаждается мыслью о том, что он не один до ужаса возбуждён. Блэйд заметно дёргается, стоит горячей руке надавить чуть сильнее и провести вниз. Генерал любовно целует низ живота и другой рукой оглаживает худые, дрожащие бедра. Пальцами поддевая резинку, он спускает белье к штанам и обхватывает ладонью возбуждённый член. Блэйд, сжав его волосы чуть крепче, запрокидывает голову назад и в каком-то забытье издаёт совсем тихий, практически неслышный стон, и Цзин Юань готов был признаться, что покрылся мурашками с головы до ног. Скучал, о Охота, как же он скучал. До дрожи, до слёз. Беззаветно, невыносимо. От таких, казалось бы, пустяковых ласк Блэйд теряется, бьётся в странном счастье от переизбытка чувств и непроизвольно движется навстречу. Он пытается прятать звуки, закусывает губы, но эти жалкие попытки превращаются в очередной неразборчивый стон. И как тут сохранять рассудок, когда Цзин Юань сейчас, с ним такой безмерно нежный и умелый? На грани плывущего сознания слушая смущённые стоны, генерал ведёт поцелуями вверх, прижимается до невозможности близко, утыкается в шею, аккуратно кусает плечо и смачивает пальцы собственной слюной. Всё его действия несвойственно резкие, нетерпеливые, будто если он помедлит, то потеряет самое важное. Коснувшись мокрыми пальцами сзади, он аккуратно вставляет один, и Блэйда прошибает мелкими разрядами до предательской дрожи в коленях. Это вовсе не ощущалось хорошо, но это чувство близости, странное, далёкое, выбивало из колеи. Он прячет голову в изгибе широких плеч и тихонько кусает где-то за ухом, целует мочку, помня, как генерала это сводило с ума. Цзин Юань не может себе места найти, готовый взорваться от этого жара. У него в голове лишь одна мысль — не забыл, он тоже не забыл. Его душа ликует, когда он ощущает, как от каждого движения его пальцев, Блэйд, срываясь на хриплые выдохи, едва не подпрыгивает, а колени его подгибаются. — Ты красивый. — шепчет генерал ласково и целует бережно в висок. И говорит так буднично, отчего думалось то, что он ни разу в этом не сомневался. Его сердце настолько преисполнено нежностью и любовью, что это всё готово было вылиться в бессвязный поток трепетных фраз, горячих касаний и горьких слёз. Всё так по-родному, как не было уже слишком давно, и, наверное, будь он в здравом уме, то никогда бы не поверил в происходящее. — Замолчи. — недовольно рычит на него Блэйд и кусает губы, пряча рвущиеся стоны. От таких слов у него едва не свело ноги, и стало так тепло, что оставляло болезненные ожоги, потому что он — хладнокровное существо, от огня держится подальше, жар ему приносит боль. Слишком нежно, слишком хорошо, и он уже забыл какого это. — Такой красивый... — в каком-то бреду продолжает Цзин Юань, пропуская возмущение мимо. Он ведь знал, что ему нравилось, поэтому и пугало. Его, признаться честно, тоже пугало, однако остановиться уже не мог. — Ты красивый везде и всегда, ты знаешь?.. Если нет, я продолжу тебе это говорить. — Я отрежу тебе язык, Цзин Юань. — злится он, но теперь безвольно, разморенный лаской, и кусает за мочку, пока собственные уши пылают. Если генерал продолжит, то Блэйд боится, что пропадёт. Он думает, что ему врут, что никакой он больше не красивый. — Тогда напишу. Разошлю каждому на Лофу Сяньчжоу. — уверенно гнёт свою линию Цзин Юань и лениво усмехается. Как же убедительно стелет, паршивец, и при этом продолжает беззастенчиво двигать пальцами внутри. — Сожгу. Всё сожгу. — на грани жалкого всхлипа отвечает и сжимает челюсть, пока пальцы медленно покидают его тело. Ему хочется думать, что красивый. Желанный. Единственный. До сих пор, сколько бы времени не прошло, насколько бы сломанный и криво склеенный со всех сторон он не был, он всё равно любим. — Нарисую. Сыграю. Вырежу на скале в Возвышающем Святилище. — он уже практически смеётся и скользит губами по плечам, дёргая ширинку штанов. Своё возбуждение он до этого едва мог сдерживать, и теперь каждое прикосновение к члену ощущалось до невозможности хорошо, но всё же недостаточно. — Уничтожу. — Блэйд не понимает зачем противится, но по-другому не может. Не верил, но верить хотел. И жаждал услышать от Цзин Юаня, что даже будучи невыносимым, колким, недоверчивым и разбитым, не имеющим за душой ничего, с уродливыми неприглядными шрамами, он всё равно подарит ему звёзды. — Сделаю всё заново. И заново. До тех пор пока ты не поверишь. — продолжает генерал, сжимая его в своих руках крепко, ласково целует и, приподняв чужую ногу, осторожными толчками входит в податливое тело, резко выдыхая от ярких ощущений. Блэйд думает выкинуть какую-нибудь колкость ещё раз, но ощущение заполненности выбивает из лёгких весь воздух, и он прерывисто хрипит. От проникновения больно — он даже не помнил, когда последний раз вообще занимался сексом — но эта боль другая. Боль, предвещающая удовольствие. Из головы пропадает всё, и он может лишь тяжело дышать и кусаться. Цзин Юань покрывает ласковыми, бессвязными поцелуями все лицо: щеки, виски, лоб — и заходится томными вдохами и тихим мычанием. Удовольствие от тепла и жара чужого тела, жадно обхватывающего его плоть, пронеслось ураганом, и ему вмиг становится легче. Его толчки слегка резкие, топорные, но умелые и чувственные. Он помнит, какому лучше следовать темпу и под каким углом двигаться, хоть и едва может сейчас мыслить. От вида Блэйда, разгоряченного и возбужденного, с помутневшим взглядом и налипшими на лоб волосами, такого открытого только для него, генерала сводило с ума. На первый взгляд беззащитный, хрупкий, страшно бесценный, и никто бы не поверил, что он сильный, бессмертный воин. Навредить ему было до жути боязно, и не потому что умрет, а потому что сбежит, сломается, как уже было. Он ломался от боли, ломался также от нежности. Он строил из себя каменного, но весь был как шелковые пряди, как водная гладь — разрушишь и не заметишь. И Цзин Юань боялся каждый грёбаный раз, каждого прикосновения, но вопреки этому был таким же несдержанным, жадным и требовательным до ласк и тепла. Он знал — хоть и разумом понимал невозможность этого, — что сможет защитить, избавит от боли и пальцем тронуть никому не позволит. — Прекрати, Цзин Юань, — начинает Блэйд, в конце срываясь на гортанный стон. Всё тело било крупной дрожью, а ноги сводило судорогой от удовольствия. Генерал от неожиданности вздрагивает и возвращается в реальность. — Выглядеть таким несчастным, хотя бы пока трахаешь меня. — Как же прекратить... Когда ты такой очаровательный? — он смеётся хрипло, ощущая отступающее волнение, и чувствует себя так счастливо, что никогда бы не смог предположить, как многое говорил его взгляд. Палящее солнце, горящий огонь, жидкое золото — для Блэйда как портал в прошлое. Такой разбитый и горестный, что совестно становилось. — У тебя был кто-то? Прошу, скажи... — отчаянно просит Цзин Юань и бессвязно кусает его кожу, желая оставить на бледном теле как можно больше себя, присвоить, словно это могло его удержать. — Сильнее. — Блэйд едва не всхлипывает, пропуская слова мимо, шепчет рвано, на грани стона и прижимает растрёпанные волосы к себе, пока тело бьёт крупной дрожью. От поцелуев кожу жгло, и сам он весь походил на размазанное нечто, неудачную работу художника. Вопреки собственному безумному желанию, генерал лишь замедляется и, касаясь чужого мокрого лба своим, смотрит в глаза, до жути пронзительно и требовательно, но с какой-то мольбой. Золото в его глазах плывёт, будто от надвигающихся слёз. Не позволяя уклониться, он удерживает подбородок рукой. — Скажи мне... Был кто-то? — спрашивает он жалобно, будто готовый заскулить как побитая собака, и думает о том, что желает услышать лишь один ответ. Ведь не может быть иначе, ведь иначе быть не должно. Блэйд недовольно морщится и мычит от возмущения. Нельзя же так нагло останавливаться на середине пути, когда он до такой степени возбуждённый и чувствительный. Он таял, но не от тепла, не от желания, не от секса вовсе — от Цзин Юаня. Такого бесконечно нежного, любящего и нынче одинокого, чьи огрубевшие от меча ладони казались ему самыми мягкими во вселенной, который был, казалось, слишком прекрасным, чтобы быть с ним. Его А-Юань. Его милый, родной А-Юань. — Нет, А-Юань, нет!.. — на грани позорного вскрика говорит он, дышит в чужие губы с диким нетерпением, касается их совсем невесомо и, приблизившись, тихо-тихо шепчет: — Никогда. Имя невольно срывается с губ, и в пылу страсти он это не замечает. Его целуют жадно и властно, отчего мысли плывут. Генерал неожиданно ускоряется, нещадно сжимает его бедра до отпечатков, кусается и целует с каждой секундой со всё большим напором, пока Блэйд едва успевает дышать, захлёбываясь в надрывных стонах, прижимается ближе. Цзин Юаня ведёт, он настолько напряжён, что изредка дёргается всем телом, с губ срываются низкие стоны. Кто бы знал, что он готов был кончить только от звучания собственного имени. Он теряется от этого чувства чего-то прошлого и крупно дрожит, как от мороза. От чувств он не знает куда деться, мечется как раненый зверь и находит утешение в грубых ладонях, сжимающих его волосы, в горящей коже и красных пронзительных глазах. Он уже не видит ничего, кроме желания обладать, он не понимает ничего и лишь продолжает целовать смазанно и рвано двигаться. Плотское удовольствие прошибало его тело, в глазах безудержно плыло, но образ возлюбленного стоял перед ним отчётливо и ярко. И Боги, он наконец мог вновь назвать его «возлюбленным». — Инсин, родной... ещё, скажи. — в сумасшествии, на грани безумия шепчет генерал, видя жизненно необходимым сейчас позвать его по-настоящему, по-родному. И как бы Блэйд не отвергал это имя, А-Юаня он отвергнуть не мог. — Инсин... — А-Юань. — не сопротивляется он, говорит тихо, уверенно, очевидно больше не соображая, и не сдерживает громкого стона. — Время тебя разнежило. — не удержавшись от колкости, бросает он, сквозь тяжёлое дыхание, и тут же жалеет о сказанном. Будто самого не разнежило... — Оно меня едва не убило. — криво усмехается генерал, признаваясь в этом и самому себе, и с ужасом понимает насколько был близок к концу. Не физическому, а к какому-то более высокому, платоническому, от которого спрятаться не получится. Неважно. Насколько же это сейчас неважно. Его ладонь накрывает чужой член, гладит чувствительную головку и быстро скользит по всей длине, отчего Блэйда прошибает дрожью. Цзин Юань ощущал, как они оба были близки к оргазму, и это выбило из его головы все лишние мысли. Сейчас хотелось думать только об удовольствии, без всего этого больного и калечащего. Оргазм настиг почти забыто, ярко, заставляя тело биться в приятных судорогах. Издав громкий, кричащий стон, Блэйд впивается в изгиб шеи и кусает генерала до крови, кончая в чужую руку и себе на живот. Цзин Юань тихо стонет вместе с ним, голоса смешиваются, а в ушах шумит от переизбытка ощущений, и он не может заставить себя покинуть горячее тело, совершая последние расслабленные толчки. От усталой истомы, накрывшей его, колени настолько дрожат, что Блэйд всем своим весом наваливается на генерала, который тут же подхватывает его и нежно поглаживает всё, до чего может дотянуться. Ноги от неудобного положения затекли, на глазах появилась влажная пелена. Как только Цзин Юань выходит из его тела — и да, Блэйд даже признал, как бы это не было вульгарно, что ощущение его члена в себе было упоительным — он чувствует, как по бедру стекает семя. — А-Юань, блять, ты знаешь... — возмущённо начинает он, хотя голос его звучит слабо и вяло, и интимное прозвище полностью сглаживает красноречивый тон. Даже на эту раздражающую деталь было некрасиво наплевать. — Прости. — быстро говорит генерал, и по его довольной роже было понятно, что никакой вины он не ощущает. Но Блэйд был готов простить ему и это. С сомнением осмотрев взлохмоченного, вспотевшего Цзин Юаня и себя, не менее растрепанного, с белыми следами на животе, Блэйд рвано выдыхает и чувствует себя незнакомо, будто не в своей тарелке, однако это ощущается предательски хорошо. Цзин Юань не может сдержать радостной улыбки и не прекращает ласковые поцелуи, чувствую острую необходимость сейчас ощутить чужое присутствие. Любовь настигла его так внезапно, что теперь он не знал куда её девать. Казалось, что он сходит с ума, находится в пьяном дурмане, что это лишь затяжной сон, но ему казалось, что это было бы самым прекрасным концом для него. Взглядом он спускается ниже, осматривает шею, ключицы и плечи, измученные его жадными краснеющими укусами и яркими засосами, и он весело улыбается. От этой картины в душе потеплело — он был его, он был с ним. Блэйд, заметив его излишне любовный взгляд, тяжело выдыхает. — Сам будешь объяснять... Всё это. — недовольно цокает он и хмурится, пока генерал продолжает с намеренным чмоком целовать впалые щёки. — Разберусь. — он урчит, как сытый кот, расплывается в ухмылке и наслаждается спокойствием, воцарившемся между ними на хрупком балласте. Несмотря на все упрёки, Блэйд продолжает мять в своих руках густые пряди волос и неясно отчего в горле застревает ком, на грани стоящих в глазах слёз. Слова даются ему с трудом, во рту пересыхает. Он не находит ничего лучше, чем сказать: — Теперь снимешь? — показательно приподнимая бровь, спрашивает и звенит кандалами на своих запястьях, которые порядком надоели. Цзин Юань с тихим «да-да» достаёт из внутренних карманов маленький ключ, и спустя пару секунд стальные браслеты с грохотом падают на пол. Однако его взгляд неотрывно направлен в чужие глаза, а уголки губ слегка опустились, и это превращало обстановку в совершенно интимную. Генерал берет чужие ладони, чуть меньше собственных, в свои и касается горячими губами слегка подрагивающих пальцев с намотанной на них алой лентой. Целует бережно и ласково и смотрит, в самую душу своими глазищами смотрит, будто ищет ответы. Блэйд смотрит в ответ, как заворожённый, и всё-таки решившись, перевязанной бинтами ладонью аккуратно проводит по щеке, несвойственно ему нежно, осторожно. От этого невинного касания разрядами бьёт по всему телу. Хотелось то ли оттолкнуть, убежать, забыть как страшный сон, то ли прижаться настолько близко, насколько возможно, самозабвенно поцеловать, признаться в любви, заняться чем-то совершенно непристойным, однако он лишь застывает на месте. Цзин Юань ластится к его ладоням, трётся щекой, моля о ласке, как бездомный кот, и Блэйда бросает в дрожь. Потому что всё это... Просто слишком. Сердце щемит, и он едва удерживает болезненный стон, кусает губы, держа в ладонях чужое лицо. Генерал не может прочитать ни единой мысли по его безучастному выражению, но он чувствовал его боль. Вместо всех вопросов он легонько целует грубые пальцы, и эти прикосновения, нежные и влюблённые, говорили за себя. Блэйд резко убирает руки, словно прикосновения приносили ему боль, и неловко ведёт взглядом подальше. Генерал, от неожиданности забавно приоткрывший рот, не понимает ничего и опускает глаза вниз, тоскливо осматривает шрамы на бледной груди, будто находясь до сих пор во сне. Блэйд пытается привести себя в порядок: приглаживает волосы, надевает наконец на голую задницу штаны, на две нижние пуговицы застёгивает одежду. Он понял, что это гиблая идея, когда попал в петлю только с четвертой попытки дрожащими пальцами. Цзин Юань тянет к нему руки и помогает с оставшимися пуговицами, хотя на чужое тело хотелось смотреть вечно. Ему уже плевать на небо. Теперь красивым был только возлюбленный, красивее всего Лофу Сяньчжоу, невозможный, и он больше не мог отвести взгляда. Глубоко вздохнув, Блэйд отворачивается, смотрит на всё такое же синее небо. И правда красиво. Но всё же не настолько, чтоб трахаться здесь. Генерал теряет его взгляд, и этого его прошибает невыносимым холодом. Ему кажется, что Блэйд уходит, рассыпается в его руках, и он не может его удержать, безвольно бросается вслед. — Инсин!.. — испуганно вскрикивает он, с каждой буквой смягчая взволнованный тон, и резко хватает чужие щеки, заставляет смотреть на него. Засмотревшись в его глаза лишь на секунду, он целует жарко, несдержанно, отчаянно. Жадно сминает влажные теперь губы, прерывается на короткие вдохи, снова целует и снова. Он знает, что походит на сумасшедшего, но ничего не может поделать с собой. Не может успокоиться, даже когда чужие руки медленно ложатся на шею, спускаются на широкие плечи, осторожно сжимают. — А-Юань... — шепчет Блэйд судорожно, дышит шумно из-за нехватки воздуха и осторожно гладит его шею, задевая двигающийся кадык, и от этих прикосновений нежно ломит сердце. Большего он сказать не может. Генерал медленно, но верно расслабляется в его руках, хоть и дышит он всё равно тяжело, и его уши едва заметно краснеют от неловкости. Потому он, наверное, не должен быть таким нервным, раз всё теперь хорошо. Не должен, но всё равно обвивает руками талию, вжимается носом в изгиб плеча, шумно вдыхает запах. Он хочет умолять о том, чтобы остался с ним, чтобы не уходил, но знает ответ заранее. Цзин Юань, усмехнувшись, наконец отстраняется и криво улыбается, ища подходящие слова. — Что ж, это... — тихо смеётся он, и голос медленно сходит до бархатного шёпота. — Было потрясающе. От этих слов Блэйд резко выдыхает и как-то смущённо хмурится. Безусловно, он был с ним полностью согласен, но слишком горд, чтобы признаться в этом. Как это вообще может не понравиться? Это ведь... Цзин Юань. В кои-то веки этого имени было достаточно для понимания сути всего. Генерал загадочно смотрит на него исподлобья, и Блэйд прерывает его раньше, чем тот посмел бы что-то сказать. — Лучше не говори. — резко выдыхает Блэйд, всем нутром чувствуя желание генерала сказать что-то откровенное, как всегда любовное. Потому что, что бы он ни сказал, у него не хватит смелости ответить тем же. — Не буду. — легко соглашается Цзин Юань, будучи уверенным, что разобьётся на части, если произнесет это. Повисает тишина, на удивление, нисколько не тяжёлая или неловкая, и Блэйд под довольный смешок снимает с пальцев алую ленту и кладёт себе в карман, словно сувенир. Но генералу это только льстит, и плевать на все вопросы облачных рыцарей, куда он дел свою ленту. Блэйд вновь оборачивается лицом к небесной синеве и судорожно выдыхает, когда Цзин Юань прижимается своей грудью к его спине, невесомо касается губами горячей кожи на затылке сквозь густые черные пряди. Он впервые за долгое время, кажется, чувствует себя спокойно, а ощущение того, что он скоро сойдёт с ума, превратилось в томные поцелуи. — Ответишь на один вопрос? — вкрадчиво спрашивает Цзин Юань, стараясь звучать непринужденно, и водит пальцами по волосам. Блэйд обречённо выдыхает, но чувствует себя безвольной пташкой, потому что отказать А-Юаню, когда он смотрит на нежно и тоскливо, просто не может, и неуверенно кивает. — Ты скучал? — слова вырываются сами, но генерал слишком долго думал об этом, чтобы быть удивлённым. На секунду, он замирает, но через секунду продолжает целовать вспотевшую кожу. Кто бы сомневался, удручённо думает Блэйд. Он вовсе не был удивлен. С ответом он медлит, но не рассуждает, потому что скучал жутко, безмерно, и вот, когда чувство гнетущего одиночества немного притупилось, Цзин Юань вновь перед ним, по-прежнему любящий и... Любимый. Видимо, его молчание было слишком долгим, потому что генерал сжимает его в своих объятиях чуть крепче, и всё его тело напрягается, будто он и вправду думал, что ответ может быть отрицательным. — А ты как думаешь? — язвительно говорит Блэйд — признаться в этом было слишком стыдно, и Цзин Юань вновь расслабляется. — Думаю, да. — усмехается он и ребяческим, весёлым взглядом смотрит в чужие глаза. — Но ты скажи. — Я скучал. — сдаётся Блэйд, ощущая приятное тепло на щеках, что заставляет Цзин Юаня расплыться в широкой, довольной ухмылке. Блэйд чувствует, как всё сильнее горят щеки, но те всё равно остаются нездорово бледными. Генерал, стоило признать, до жути красив, и улыбка его настолько прекрасная, что из головы вылетает всё. Он прикладывает указательный палец к его губам, прекращая все возможные слова, но улыбка с чужого лица не пропадает, и Блэйд уже жалеет об этом жесте. Ощущение сухих, горячих от поцелуев губ сводило с ума. Цзин Юань лишь довольно целует подушечку пальца и думать ни о чем другом больше не может. Его уже мутит, и кружащее голову счастью не даёт ему беспокоиться вовсе. Потому что Инсин — именно его, только его возлюбленный — сейчас был рядом. Простого рядом было достаточно. Но он всё же... И мысль обрывается, потому что генералу кажется, что иначе он заплачет от безысходности, а этого он себе не мог позволить, ни раньше, ни сейчас, ни когда-нибудь ещё. — Ты выглядишь так прелестно, когда смущаешься. — игриво смеётся Цзин Юань, пытаясь сделать свой голос менее жалким, но от чувств всю его уверенность смело рукой. Блэйд быстро отстраняет руку и, щёлкнув того по лбу, отворачивается, но генерал лишь улыбается шире и жмётся всё сильнее, словно пытаясь спастись от холода. Его руки продолжают гулять по талии, животу и изредка спускаются до бёдер. Цзин Юань думает, что, наверное, не должен быть таким жадным и требовательным, но поделать со своими желаниями ничего не может, потому что его, казалось, трясло от мороза. Цзин Юань думает, что начинает привыкать к ощущению тепла рядом с собой, и понимает насколько может быть опасно, но продолжает, льнёт всё ближе, целует всё нежнее. Он подписал себе смертный приговор. Добровольно. У него до сих пор есть обязательства. У них обоих есть обязательства, а времени... Времени у них нет. — Нужно возвращаться. — тихо, словно не хотел быть услышанным, шепчет на ухо Цзин Юань, и Блэйд вздрагивает от неожиданности, но ленивые руки спешат успокоить его мягкими касаниями, так что он лишь слабо кивает. — Приведи себя в порядок. Генерал вынуждает себя отстраниться, хоть и сердце металось, сходило с ума от контраста боли и любви. Он кое-как заставляет свои руки не дрожать и делать то, что нужно, а не то, что хочется. Он поднимает с земли помятые предметы одежды и кандалы вместе с ней, смотря на них с каким-то отчаянием. Меньше всего он хотел возвращаться к началу. Однако Блэйд покорно выставляет руки вперёд, и Цзин Юань судорожно выдыхает, понимая, что этого не избежать. Однако здравый рассудок вновь его подводит, и вместо того, чтобы надеть их на чужие запястья, он резко бросает кандалы за ограждение, и те растворяются в синей пучине. Он даже не сожалеет. Блэйд, наблюдая за фееричным полётом, делает глубокий вдох и смотрит почти строго. — Ты идиот. — равнодушно сообщает он, и генерал, как бы это не было самокритично, готов с ним согласиться и невинно улыбается, пожимая плечами. — Как уж есть. — говорит он, но смотрит слишком потерянно для того, кто только что был абсолютно уверен в себе, а после отводит взгляд, сомневаясь. Тело действовало за него, но он был с ним согласен. — Я говорил, что не сбегу. — спокойно произносит Блэйд, с безысходностью понимая, что не сбежит он не только из-за этой ужасной миссии. — Если ты останешься, то я хочу знать причину. — немного резче, чем планировалось, отвечает Цзин Юань, и всем своим видом пытается показывать невозмутимость, уже на каком-то подсознательном уровне, хоть и страшно было до потеющих ладоней. Он не был уверен отчего, но страшно было. — А-Юань, — Блэйд неожиданно тянет к нему руки и хватает в ладони его лицо, приближается критически близко, и Цзин Юань застывает. — А ты выглядишь прелестно, когда боишься. — тихо выдыхает он в самые губы и аккуратно смахивает спавшую прядь. Генерал застывает, кажется, на секунду забывает, как дышать, выглядит так, будто ему только что всадили нож, причём в спину. Однако через мгновение он опускает взгляд и тихо смеётся. Даже сейчас, когда изнутри его поедала тревога, сердце было преисполнено любовью, а на губы лезла глупая улыбка. — Знаешь, я наброшусь на тебя, как только мы вернёмся. — довольно усмехается он и вновь ластится к грубым ладоням. — Попробуй.