***
Говорили старейшины – от судьбы не убежишь, да только напуганный человек думать здраво не может. Говорили ведьмаки - ворожитель в видение не может вторгаться, да Кихён – омега непослушная, строптивая. Многие о нравах его говор вели, о магии лешей, да не мало кто сватался, а Ки носом воротил, всякому отвечал: "Не тебе я предназначен, не то время для сватовства". Он видел своего предназначенного во снах, венки ему плёл, да Хёну всё поначалу в его сторону не смотрел, не видел омегу в хрупком теле, где-то даже боялся слухов. Славно то, что после четырёх лет брака, мало – узнал, много – принял и полюбил, даже просил посмотреть на охоту и важные дни. "Омега-ворожка – горе в лукошко" - старая поговорка, магии боялись, народ сжигал каждого, кто смел свои руки приложить к колдовству, но к этому должны были идти серьёзные доказательства, чтобы не оклеветать порядошных. Кихён травником и медиком знался в деревне, учеником одного из старожилов почтенных, а про колдовство – лишь слухи, каждый омега гадает на суженного, плетёт венки и прыгает через костёр, но не каждый предвидит, а об этом знать лишним людям не обязательно. И знали действительно только самые близкие и самые отчаянные. И только Хёнвон оказался для Кихёна белой вороной. Надо думать, на что пойдёт омега, чтобы альфу знатного и сильного заполучить. Даже лучший, ранее, друг, готовый пережить смерть близкого, лишь бы альфа желанный достался ему, но Ки уверен, что не достанется, не потому что их погубят, а потому что его Хёну однолюб и верный альфа. И да, Сон Кихён – сумасброд, решивший одурачить судьбу.***
Сон Хёну для родных и Шону, как его звали в поселении, был замечательным альфой и главой стаи, совсем как его отец, уступивший борозды правления сыну. Главный охотник, справедливый и смелый человек, спокойный нрав его был полной противоположностью мужа. Хёну и подумать не мог, что из множества красивых, ласковых и сладких омежек он выберет обворожительную чертовку, коей в рот палец не клади. И ведь только его полюбил, отчаянно и навсегда, самой преданной любовью. Думая о суженом, Хёну невольно глубоко вздыхает, привлекая внимание напряженных альф за столом переговоров. Сон, быстро спохватившись, прокашливается и говорит о том, что ему душновато и стоило бы им с вожаком другой прогуляться наедине. Все сразу выдыхают, словно с них сняли три мешка с камнями. Прогулка выдаётся славная, оба вожака довольны и заключают контракт, необходимый для содружества поселений. Провожают, уже не чужаков, радостные и гордые взгляды, как и самого Шону, который спешит в дом свой, к своей омеге любимой, даже не замечая пробегающего рядом Че Хёнвона с недобрым блеском глаз.***
Дом встречает тишиной и темнотой, странный запах волнения и злости переполняет лёгкие Хёну, который в миг обрастает тревогой, его собственный запах дождя становится запахом приближающейся грозы и ливня. Идя на терпкий запах кедровых орехов, Сон готов был увидеть всё, но его возлюбленного с ножом в руке. Подбегая за секунду, Хёну вырывает из его рук холодное оружие, отбрасывая на кровать и припечатывает спиной в стену, заглядывая в глаза Кихёна, немо спрашивая что здесь происходит. Кихён вздрагивает ощутимо, губы поджимает и лицо прячет, не может ничего сказать, мотая головой. Не успел, линия судьбы меняется, да только оба всё ещё горят в его видении. Больно видеть страдания того, кого любишь, больно, но либо там, где нет пути обратно, либо там, где эта самая любовь будет жить. Ки резко отталкивает от себя альфу, что получается довольно плохо, но на шаг тот все же отступает. — Не люблю я тебя, Сон Хёну, ошиблась Луна, сводя нас вместе. Не будешь ты мне парой. - слова ранят обоих, сердце готово остановиться прямо сейчас, не дождавшись участи. Альфа отходит ещё на шаг, ещё, ещё, ещё.. В его руке оказывается ранее откинутый нож. Замахивается Хёну на себя, как вдруг руки Кихёна хватаются за лезвие, не позволяя тому и мелко ранить. Неловкое молчание повисает в их доме, тишина режет уши и только тихие звуки от капель крови, что на пол падали, наконец позволили открыть рот альфе. — Коль не любишь, для чего кровь твоя красит пол нашей спальни, где мы отдавались чувствам и греху, где ты шептал мне о любви высокой, о преданности. Не верю я тебе, Сон Кихён, не верю. Луна не ошибается и ты прекрасно об этом знаешь, любовь моя. - альфа выдыхает спокойно, знает он свою омегу от макушки рыжей до ножек прекрасных. Убирая руки омеги от ножа, выкидывая последний к двери, Хёну на колени встаёт и ладони окровавленные целует, запястья целует, поднимая взгляд в глаза влажные, любимые, преданные. — Глупец ты, альфа, самый настоящий, змею на груди пригрел.. Сожгут нас, любовь моя, сожгут немедля, как Че Хёнвон всё расскажет старейшинам. Нас двоих погубят, ей-богу погубят, родная душа моя. Поверил я, такой же глупец, что он нуждается в помощи, а посмотрел – так увидел, что тебя увести хочет, меня обвинить в колдовстве желает... И что получится у него, что верят ему больше, чем мне... И тебя сожгут, ведь ты всё знал... Но у тебя есть шанс на спасение, убей меня, альфа, либо беги из дому, а я придумаю что сказать. ‐ Кихён всхлипывает, роняя слёзы горькие, болезненные, но рукою рот Хёну прикрывает, не позволяя говорить, не обращая внимания на кровь собственную. — Не спорь со мной, глупец, не спорь, я не позволю тебе умереть на моих глазах, не позволю... Люблю я тебя, альфа, люблю. Хёну слушает своего омегу внимательно, беспокойный он лишь от страданий омеги любимого, участь его не пугает так, как слёзы боли его любви. Наконец, взяв руки омеги в одну свою, Сон старший поднимается и толкает на кровать своего мужа, прижимая к перине. Целует свою сладость, ласкает омежку, но не позволяет отстраниться от поцелуя. Воздух омега хватает и носом, и ртом, изворачиваясь, шепча про глупость, которую совершает его альфа, но всё равно растворяется в руках горячих, позволяя старшему развести собственные ножки в стороны. Хёну наваливается сверху, стягивая с себя штаны свободные, проникая в чистое тело любимой омеги. Кихён стонет прямо в губы сладостно, кусает своими маленькими клычками, сжимаясь. Оба уже сгорают в происходящем. Это грех, огромный грех – заниматься таким не при течке, не при гоне и не ради потомства, но они грешат, нет никакой разницы уже, как и не было её до поджидающей участи. Зато есть их любовь на двоих, отчаянная, горячая, заветная. Хёну входит полностью, заставляя мужа изгибаться на полотне светлом. Платье омежье задирает, любуясь омегой снизу, запоминая так, чтоб в следующей жизни помнить. Кихён делает то же самое, впитывая в себя образы происходящего, но Хёну начинает двигаться, медленно, но ритмично. Горячее тело его альфы зажимает Ки между собой и кроватью, заставляя почувствовать себя особенно маленьким и хрупким под вожаком. Его кожа загорелая даже в темноте смотрится прекрасно, мягко переливаются мышцы, сияют, пока Хёну начинает ускоряться, выходя лишь слегка, тут же входя обратно. Кихёну дышать нечем становится, как только глаза его альфы наливаются красным, а сам он больше не сдерживается ни капельки, выбивая крики и стоны из возлюбленного омеги. Кихён по кровати ёрзает, прижимая к себе Хёну ногами за поясницу, руки его всё ещё сдерживают над головой и при каждой попытке вырваться, сжимают всё сильнее, тараня нутро членом. Спустя время недолгое, Сон старший выходит и переворачивает Кихёна спиной к себе, принуждая встать на колени и прогнуться в спине. Руки омеги сзади связывают поясом штанов Хёну, голову вдавливают в подушку, муж рычит на ушко такого открытого перед ним, дрожащего Кихёна. — Ты только мой омега, Сон Кихён, только мой. И после смерти будешь мой. Я умру с тобой, любовь моя, но обещаю, ты этого не увидишь, а я услышу твои последние крики прямо сейчас. И это будут крики твоего удовольствия. Только я буду приказывать тебе, омега, не смей решать за своего вожака его участь. - рокочущий рык прямо в ухо Кихёна заставляет омегу скулить, подставляться, всё нутро желает, подчиняется. — Мой альфа.. мой вожак, люблю, доверяю, прошу... - всё так же скулит Ки, сглатывая вязкую слюну. Хёну потирается о ягодицы мягкие, а после вновь входит внутрь, прижимая за бёдра омегу к себе, не позволяя отстраниться вновь, да так резко двигается, что до слёз доводит за минуту. Член альфы таранит омегу насквозь, даже ощущается бугорком снизу животика мягкого, на который Хёну надавливает ладонью, получая вскрик Кихёна и яркие, громкие стоны. Альфа берёт своего омегу прямо сейчас, столько, сколько хочет, не спрашивая, ведь и так знает его ответ, удостоверений хватает в виде стонов и скулежа. Кихён не сдерживается в выражениях, кусая губы так, что те кровоточить начинают. Хёну же от этого безумно хорошо, его любимый омега под ним, его нежный любовник, самый преданный муж и прекрасный человек рядом, никакая смерть не стоит рядом с их любовью. Оргазм их настигает одновременно, Хёну кончает внутрь послушного, принимающего его сейчас полностью, Кихёна, а тот, в свою очередь, изливается в руку мужа, обмякая всем телом. Хёну выходит из тела горячего, вылизывает свою руку перед глазами Кихёна, который смущённо отводит взгляд и наконец развязывает его руки, выцеловывая легонько.***
Супруги лежат бок о бок ещё некоторое время, целуясь нежно, чувственно, ещё немного времени и это станет недоступно. Им не страшно, они вместе сейчас, вместе и умрут, нет предела их чувствам, нет предела людской жестокости. Сон Хёну исполняет своё обещание, данное Кихёну. Нож в руке оказывается вновь, как на улице собирается народ шумный. Они кричат оскорбления, всякую брань. — Злые языки погубят их. - шепчет Кихён, смотря в окно через шторы на то, как люди обсыпают горючей смесью их двор, а Хёну его слышит даже сквозь крики. — Не волнуйся, любовь моя, каждый получит по заслугам. Не бойся, я рядом и я люблю тебя. - шепчет альфа и подходит со спины к омеге, придерживая его за подбородок. — А я люблю тебя. - отвечает Кихён, закрывая глаза. Рот накрывает свободная рука Хёну, пока вторая крепче сжимает нож в руке. Одно движение и тихое мычание срывается с губ омеги, что терпит боль сильнейшую. Один взмах лишает его зрения. Один взмах дарит Кихёну исполнение обещания, что омега не увидит страдания Хёну. А далее альфа исполняет обещание самому себе и лезвие ножа разрезает барабанные перепонки, обрекая Хёну на вечную тишину. Возлюбленные обнимаются, в доме с каждой минутой становится всё жарче, окно разбивается и в помещение кидают факел, что практически моментально поджигает шторы, пол. Огонь охватывает всю комнату в считанные секунды, переходя и к самим парням, обнимающимся в последний раз. Языки пламени играют с ними, одежда горит, кожа сгорает, больно, ужасно больно, жарко, тошнит, кожу хочется содрать, но и та даже прилипает к чужой. Тела превращаются в месиво кровавое, кожа лопается. Они горят, физически горят болью и отчаянием, страхом чужих людей, слезами тех, кто против и не верит. Они страдают оба, но Кихён этого не видит. Они кричат оба, но Хёну этого не слышит. Их ломает от близости, ведь слишком жарко, но даже так они жмутся друг к другу, слепляясь прожжёным мясом. Кихён в последний раз слышит Хёну, Хёну в последний раз видит Кихёна.***
Они навсегда сплетаются в огне, проклиная Че Хёнвона, проклиная старейшин, проклиная всю стаю за бездействие, страх и ненависть. На месте их дома навсегда останутся обугленные остатки, на месте их спальни вырастет великое древо, которое невозможно срубить, но как коснётся его топор, из древесины потечёт кровь. Коль ляжешь под дерево, будут слышны песни, ласкающие слух, смех двух безумно влюблённых. Но ровно в день годовщины гибели там будут крики отчаяния и боли. И каждый, кто останется под деревом в ночи тёмной, навсегда уйдёт в мир иной и поселится рядом с древом новым кустом сирени, которую так любили Сон Кихён и Сон Хёну.