...Кого боги хотят погубить

Марк Марий Градитиан поёжился и запахнул плотнее плащ, защищаясь от холодной мороси. Вторую неделю Рим заливали дожди и город, затихший в последние месяцы, словно обезлюдел. Несколько месяцев назад легионы Суллы взяли Рим приступом, а казалось, прошло несколько лет. Марк Марий вспоминал, что было до этого, – словно читал написанное чужой рукой. Сегодняшний Рим содрогался в кровавых конвульсиях проскрипций. Люди боялись ходить в гости, здороваться на улицах – лишь бы не оказаться в роковых списках. Даже на рынок выбирались крадучись, словно воры. Самого Марка Мария Градитиана до сих пор щадили. Мать принесла щедрые жертвы Фортуне, а сестра стала гораздо милее и приветливее с мужем. Ещё бы! Именно он, Луций Сергий Катилина, держал Рим в страхе не хуже самого Суллы. Но проскрипции Марка Мария не коснулись. По этому поводу он сам отнёс к жертвеннику Фортуны белую овцу. Никто не знал, что произошло: богиня отвергла приношение или чьи-то молитвы и жертвы прельстили её больше, – но с того дня удача покинула Марка Мария. Богиня не наслала на его дом голод, болезни или смерть – она прокляла его ненавистью. Смертельная ненависть медленно зрела в костях, крепла, ширилась и заполонила его целиком. Вкус пищи отдавал пеплом и песком, сон бежал прочь от скомканной постели, вода не утоляла жажды. Напрасно сестра и мать молились в храмах Асклепия и Аполлона, напрасно приносили жертвы. Желая отвратить беду, Градитиана даже бросила в Тибр любимое ожерелье – свадебный подарок мужа. Богиня оставалась неумолима. Мать тайком носила жертвы Гекате, но избавление так и не пришло. Но Марк Марий и не хотел, чтобы боги забрали эту ненависть. Только одно могло утолить её. Именно за этим он и шёл сейчас, пряча лицо и кутаясь в промокший плащ. Колдун-самнит жил на Авентине. Марк Марий думал, что придётся идти в Субурру – пристанище всех, кто наживается, нарушая закон. Но колдун, похоже, оказался достаточно ловок и выбрал район поприличнее. Марк остановился. Ему показалось, что белёсый огонёк в руке идущего впереди раба мигнул нечётное количество раз. Дурной знак. Повернуть бы обратно, запереться дома и до бесчувствия напиться неразбавленным вином. Раб запнулся, словно ему передалась неуверенность господина. Но Марк Марий грубо толкнул его в плечо, без слов приказывая продолжать путь. Улицы змеились под их ногами, по высоким стенам ползли трещины, в тяжёлом воздухе пахло плесенью и нечистотами. Марка Мария бил непривычный мелкий озноб, от которого не спасал даже промокший шерстяной плащ. Может, они ходят по кругу и никуда не придут? Марк Марий украдкой сделал рукой знак, отвращающий зло, и не смог подавить истеричный смешок. Где-то поблизости – наверное, на соседней улице или за поворотом – прогрохотали тяжёлые калиги, и Марк Марий прижался к стене, натянув плащ до самых глаз. Если патруль заметит его с тем, что спрятано в кошеле под складками одежды, не миновать вопросов. На которые он не сможет промолчать. И тогда – смерть. Хорошо, если она будет лёгкой: колдунов и тех, кто прибегал к их услугам, Сулла судил быстро и беспощадно. Его Марк Марий тоже ненавидел, но не так сильно, как того, другого. Патруль прошёл, раб осторожно выглянул за угол, осмотрелся и подал знак: путь свободен. Оставалось пройти всего несколько десятков шагов. Как же тяжело они дались! У самой двери накатила слабость – руки не поднять, не разлепить пересохших губ. Марк Марий запрокинул голову, и холодная мелкая морось осела на веках и лбу. Раб послушно замер у стены, дрожа, как перепуганное животное. Марк Марий смахнул с ресниц капли и постучал. Дверь приоткрылась, но за ней в темноте никого нельзя было разглядеть. Словно врата в Гадес. Полумёртвый от страха, раб шагнул первым. Марк Марий сцепил зубы, переступил порог и невольно вздрогнул, когда дверь глухо стукнула о наличник. Он и сам не знал, что ожидал увидеть в жилище колдуна. Быть может, чучела животных или засушенные части тел. Но самнит жил как римлянин. Сначала Марку Марию показалось, что он ошибся и заглянул в комнату врача: тусклый светильник, истрёпанные свитки на столе и полках, брошенная на лавку одежда, пучки сухих трав, тренога рядом с домашним жертвенником. Марк неуверенно произнёс условное приветствие, которому его научила старая вольноотпущенница-нумидийка. Где же хозяин? На мгновение горло обожгло – может, не успел? Не за этим ли колдуном приходил патруль? Нет, корураторы обычно оставляли после себя разгром, а здесь всё лежало на своих местах. Марк Марий огляделся и осипшим голосом позвал снова. Запоздало догнала мысль: ловушка! Он заледенел, ожидая, что откинется ветхая занавеска у дальней стены, выйдет человек в тёмной тоге и тёмном плаще. Занавеска заколыхалась, и накатила приятная трусливая слабость. Но за ней оказался всего лишь худой жилистый мужчина, не отличимый от десятков и сотен римских граждан. Он быстро огляделся, по-птичьи поворачивая голову, проворно подскочил к двери и запер её. Марк Марий топтался на месте, не зная, с чего начать. – Мне сказали, – пробормотал он, – ты можешь помочь. – Чего хочет господин? – спросил самнит бесцветным шелестящим голосом. – Хочу, чтобы умер один человек, – выдохнул Марк Марий, и в комнате стало жарче от его ненависти. Или это его самого бросило в жар? – Господину следует поискать в Субурре, – самнит безразлично покачал головой. – Удар ножа – и проблема господина будет решена. – Мне нужно другое, – заупрямился Марк Марий. И полились слова – словно гнойник прорвало. Наплевав на риторику, запинаясь, глотая паузы, путаясь, он выплёскивал свою ненависть. Самнит слушал, склонив к плечу лысеющую голову. Его тёмные глаза безучастно поблёскивали в полутьме. После Марк Марий торопливо отсчитал деньги. Монеты норовили выскользнуть из потных рук. Ненависть обошлась дорого – в пятьсот сестерциев. Потом Марк Марий протянул самниту мешочек с огрызками ногтей того, кто должен был своей смертью подарить Марку желанный покой. Раб отдал пару старых стоптанных сандалий. Самнит раздул угли в курильнице и принялся бросать на них сушёные травы. От едкого дыма у Марка Мария защипало в глазах и во рту собралась горькая слюна. Вслед за травами на угли отправились обрезки ногтей. Самнит бережно взял сандалии, встал над курильницей, вытянул руки, и дым, словно живой, окутал его. Марк Марий ожидал заклинаний не непонятном языке, тихих монотонных песнопений, но самнит молчал, закрыв глаза, и только едва заметно покачивался. Счёт времени потерялся, Марк Марий, словно змея, заворожённая флейтой марса, не отводил взгляда от сизых дымных колец. Когда курильница погасла, он не сразу вспомнил, как пошевелить рукой. Попробовал – и множество игл сразу вошло под кожу. Разминать мышцы пришлось уже на улице: самнит тут же выставил гостей из дома. Первый десяток шагов Марк Марий прошёл, опираясь о плечо раба, но душа ликовала: ненавистный Квинт Лутаций Катулл скоро умрёт! Колдун-самнит не зря запросил так много: меньше чем через неделю Квинт Лутаций слёг от непонятной болезни. Сначала начали усыхать руки, после – ноги, а потом порча перекинулась на глаза. Они налились гноем, веки покрылись язвами и источали такой запах, что даже преданные рабы долго не могли находиться в одной комнате с больным. Не помогали ни жертвы, ни врачи – обычные и наделённые даром. Ни целебные травы, ни освященные самим Асклепием заклинания и обряды не приносили Квинту Лутацию облегчения. Говорили, от боли он не может ни есть, ни пить и сама кровь его почернела. Говорили, из-за гноя и испражнений постель ему меняют каждый час. Марк Марий ликовал. Пища снова обрела вкус, ложе уже не казалось куском холодного камня. Поначалу он боялся Фурий, но колдун-самнит, похоже, нашёл способ откупиться от них. В день, когда Квинт Лутаций, не выдержав страданий, бросился на меч, ушла и ненависть Марка Мария. Он позвал лучших певцов и приказал им петь весёлые песни, украсил себя цветами, словно грек, и приказал подать к столу лучшие блюда. Никто из домашних не захотел разделить с ним трапезу. – Негоже гневить богов, – прошептала мать и сурово поджала тонкие губы. – Накличешь на наш дом Фурий. – Они уже получили плату, – отмахнулся Марк Марий и протянул рабу опустевшую чашу. Тот щедро плеснул в неё неразбавленного вина. Мать покачала головой и ушла, бормоча под нос заклинания, отвращающие злых духов. Толку с её молитв! Никто в их семье не был отмечен вниманием богов – кроме дяди, знаменитого Гая Мария. Говорили, мудростью его одарил Юпитер, а храбростью и способностью повергать врагов – Марс. Вся милость богов досталась ему – и более никому из его рода. Но Марк не печалился: к чему заклинания, когда есть жрецы? Когда распахнулись двери, раб исполнял гимн Анакреона, но сразу сбился и замолчал. Жалобно тренькнула лира. Захмелевший Марк Марий нахмурился, но вдруг замер, не успев опустить серебряную чашу, вино в которой всегда оставалось прохладным. Высокий худой человек в простой тёмной тоге широким шагом пересёк атриум и остановился у пиршественного ложа. Медленно, чтобы скрыть охватившую руки дрожь, Марк Марий поставил чашу на стол. Он хотел подняться для приветствия, но ноги ослабели, и он остался лежать на вышитых подушках. – Рад тебя видеть, – ровным голосом произнёс он. – Вина? – Откажусь, – сухо бросил Луций Сергий Катилина. Оба замолчали. Марк Марий понял, что ждал именно этого часа – когда мрачный и суровый шурин переступит порог его дома и скажет: «Марк Марий Градитиан, я пришёл за тобой. У тебя час, чтобы привести дела в порядок и попрощаться с родными». – Марк Марий Градитиан, я пришёл за тобой, – медленно произнёс Луций Сергий. – Дашь время попрощаться? – хрипло спросил Марк Марий. – Ты обвиняешься в убийстве римского гражданина и патриция и чёрной волшбе, – голос Катилины был холоден и безразличен. – Тебе не полагается прощание. – Но как? – Тебя выдал раб. Он не отказался от своих слов даже после нескольких часов пыток. Колдун-самнит тоже признался. Он продержался недолго. – А Квинт Лутаций? Марк Марий отчаянно надеялся, что жертва не укажет на него. Почему-то сейчас именно это казалось важнейшим в мире. Ведь его похоронили как полагается, он должен был обрести покой. Неужели колдун перестарался? – Разумеется. Именно его дух воззвал к правосудию, – Катилина мрачно усмехнулся. – Собирайся. Мои люди ждут снаружи. – А сестра? Что с ней? – слёзы запоздалого раскаяния навернулись на глаза, и Марк Марий отвернулся, скрывая неуместную слабость. – Она отказалась от тебя, – впервые в голосе Катилины прозвучало что-то человечное. Сострадание? Жалость? – Ей ничего не грозит, пока она моя жена. – Благодарю, Луций Сергий, – Марк Марий не пытался скрыть облегчение. Он медленно вознёс чашу, плеснул немного на пол – богам и домашним духам, одним долгим глотком допил вино, так же медленно поднялся, расправил складки на одежде и степенно, как и положено римскому гражданину, пошёл к выходу. Снаружи и правда ждали – пять человек в тёмных тогах и плащах, такие же мрачные и молчаливые, как и их предводитель. Они тут же обступили Марка – тихие тени и грозные Фурии. – Идём, – бросил Катилина. – Куда? Марк Марий думал, что его казнят здесь, на пороге, и только сейчас заметил, что при Катилине нет меча. Марка прошиб холодный пот, ноги подкосились. Катилина твёрдой рукой поддержал его под локоть. Послушно, словно жертвенное животное, напившееся макового отвара, Марк шагнул следом за ним. Шли молча. Марк Марий не заметил, как и когда они оказались на северном берегу Тибра, в некрополе. Когда он узнал гробницу, у которой остановились, то не смог сдержать хриплый вопль. Снова Лутаций Катулл! Крик заморозила презрительная улыбка Катилины. Марк Марий медленно опустился на колени и уткнулся лбом в землю. Он знал, что будет дальше. Одна за другой треснули кости: сначала руки, за ними ноги. Но Марк Марий не утратил ясности рассудка и сознания, Катилина не оставил ему и этой милости. Ему не нужно было даже размыкать сложенных на груди рук, чтобы одну за другой ломать Марку Марию кости. Правду говорят: сама Немезида избрала его и наделила своими дарами. За долгие часы Марк Марий испытал все страдания, которые сам наслал на своего врага. – Надеюсь, теперь ты доволен, – прошептал он окровавленными губами за миг до того, как меч опустился на его шею. – Поверь, я не хотел этого. Это всё боги…