Как бы не хотелось признавать Тарталье, но он совершенно не разбирался в традициях Ли Юэ, а за то, что он знал, он мог лишь отблагодарить сяньшена. Скучные, нужные книги просто сводили его с ума, и даже поиски зацепок, где и как найти Моракса, не могли заставить его читать что-то дольше пары минут, после которых Тарталья изо всех сил пытался найти причину быть не здесь, а где-нибудь там.
Поэтому протянутым с двух рук красивым золотым палочкам для еды в футляре, больше походящим на произведение искусства, чем на что-то, чем можно есть, он удивился, но послушно принял подарок, с лёгким любопытством разглядывая узоры, складывавшиеся в образы дракона и феникса.
Если в голове Тартальи и возник вопрос, то это был скорее вопрос «где он вообще достал на подарок мору?», чем какой-либо другой. Так что реакция Тартальи была, скажем так, не очень бурной.
— Мило, — сказал Тарталья, принимая подарок и с любопытством его разглядывая, а после откладывая в сторону. Подарок быстро был забыт, когда он в очередной раз уронил в тарелку кусочек еды, и разочарование на его лице, видимо, было написано настолько крупными буквами, что сяньшен со смехом подозвал его присесть рядом и кормил со своих палочек.
Тарталья винил во всём негостеприимный к иностранцам Ли Юэ и их дурацкие традиции, от которых не было никакого проку, но с удовольствием открывал рот, позволяя Чжунли кормить его с рук.
Тем не менее, после того дня всё изменилось. Не так чтобы земля и небо перевернулись местами, но да.
В основном это стало выражаться в том, что люди Ли Юэ перестали смотреть на Тарталью с опасением, здороваясь с ним куда приветливее, чем раньше. Продавцы скидывали цену на товар. Лавочка, где он часто покупал еду на вынос, стала добавлять к заказу его любимый десерт из засахаренных закатников, и везде, куда бы Тарталья не пошёл, его сопровождали любопытные взгляды.
Странно и непонятно. И поскольку Тарталья совсем не понимал, как и чем думают местные, он решил обратиться за пояснениями к своему любимому консультанту Чжунли.
— О? — поднял брови сяньшен, когда Тарталья пожаловался ему на странное поведение местных. — Тебе это неприятно?
— Не то чтобы неприятно, — вздохнул Тарталья, укладывая голову на плечо Чжунли. Пока тот сидел за своими любимыми старыми книгами, оторвать его от чтения было сложной задачей. Не то что Тарталью, который был рад под любым предлогом сбежать от гор всей этой древней литературы про развитие региона Ли Юэ. — Просто странно. Я не понимаю, почему люди изменили ко мне своё отношение, а непонимание вызывает у меня опасения… меня случайно не собираются принести в жертву Мораксу? — полушутя спросил Чайльд, задирая голову, чтобы посмотреть сяньшену в глаза. Тот смотрел на него в ответ чуть удивлённым взглядом лукавых жёлтых глаз.
— Хм, — протянул Чжунли, касаясь пальцами своего подбородка. — Откуда в твою голову пришла такая мысль?
— Книжки старые читал, — фыркнул Тарталья, и непроизвольно вздрогнул. Книжки он действительно читал, поиски Моракса в конце концов продолжались, и ему запомнилась одна история, которую он прочёл в одной из книг, и с которой он невольно провёл аналогию, про выбранных в жертву древним богам людей. Целый год за жертвой ухаживали и выполняли каждое её желание, чтобы после самым болезненным способом принести в жертву одному из сгинувших в войне богов. — Хотя… — задумался Тарталья и расплылся в улыбке. — Как думаешь, если меня и правда хотят принести в жертву, появится ли Моракс, чтобы съесть меня лично? Потому что если да, отобрать его сердце бога было бы куда проще!
Тарталья загоготал, обнимая Чжунли и сползая ему на грудь, упираясь щекой в жёсткие складки ткани. От мысли найти наконец божественного засранца и отобрать у него то, что хочет получить Царица, долгих ей лет жизни, одновременно и тоскливо тянуло на душе, и отдавало мрачным удовлетворением. Ли Юэ нравился Тарталье, но он был таким чуждым, таким непохожим на его родину, что он невыносимо скучал что по столице, что по своей маленькой деревушке и большому, справному дому и семье. А закончить работу означало вернуться домой.
Может быть, он уговорит сяньшена поехать вместе с ним. В конце концов, если чему Тарталья и удивлялся, так это тому, как этот, прости архонты, нищеброд вообще выжил, везде ходя без моры. И представлять, что будет с Чжунли, когда он уедет из страны, было просто страшно.
Чжунли улыбнулся.
— Думаю, увидев тебя, Моракс сам бы возложил к твоим ногам своё сердце, мой дорогой Чайльд, — мягко сказал мужчина и осторожно погладил Тарталью по голове, пропуская сквозь пальцы жёсткие, выгоревшие на солнце до золотистого оттенка рыжие пряди. — Но спешу тебя обрадовать — никто не собирается приносить тебя в жертву. В конце концов, Моракс больше не бог войны. Теперь он лишь мирный бог торговли и контрактов, и не требует к себе особого почитания.
Тарталья раздражённо фыркнул.
— Не требует он, конечно не требует. Тогда почему люди в Ли Юэ на меня так странно смотрят? Мне это не нравится, — пожаловался он.
Чжунли под его руками закаменел, а после осторожно коснулся пальцами его подбородка, приподнимая вверх и заставляя посмотреть себе в глаза.
— Если хочешь, баобэй, они перестанут смотреть, — мягко сказал он.
Тарталья закатил глаза — архонты всеблагие, Чжунли говорил это так, будто действительно мог заставить всех прекратить пялиться на него как на дорогую фарфоровую куклу!
— Всё нормально, я в порядке, сяньшен, — проворчал он. — Не нужно ходить по улицам, приставая к прохожим и прося их не пялиться на меня. Ты будешь выглядеть суперстрёмно.
Чжунли рассмеялся.
— Тогда я рад, что с тобой всё в порядке. Обещаю, скоро ты сам всё поймёшь, — в конце концов сказал Чжунли, и сколько бы Тарталья не старался добиться от него ответа в том, что он имел в виду, у него ничего не получается.
А Тарталья старался, правда. Когда он хотел, он мог быть невыразимо приставучим, надоедливым, раздражающим до икоты засранцем.
С Чжунли ничего из этого, к сожалению, не сработало — он лишь снисходительно посмеивался и изредка, когда считал, что Тарталья совсем переходит границы, щипал того за нос, напоминая тем самым матушку, любившую за любые капризы хвататься за нос так, что приходилось потом ходить с большой, красной и опухшей частью лица и гундосить в ответ на любые расспросы.
Тем не менее, зацикливаться долго на этих непонятных переменах Тарталья не стал. Народ Ли Юэ полюбил его? Просто отлично! Выполнять свою работу стало легче, а к его людям стали относиться терпимее? Насколько бы ему ни было плевать на посторонних людей, пусть и коллег, всё равно было приятно видеть, как некоторые его подчинённые сидят в ресторанчиках, гуляют по набережной и вообще могут отдохнуть от дел.
Да и не то чтобы у него было время задумываться о странностях и ворчать о том, какое всё «странное», «непонятное» и «кого мне надо убить чтобы люди прекратили пялиться на меня как на статую архонта», потому что с того же самого момента, как люди в Ли Юэ стали странно себя вести по отношению к Чайльду, странно себя вести начал и Чжунли. Конечно, если так подумать, всё было логично — в конце концов, он тоже был частью народа Ли Юэ, но…
Встречи каждый день в ресторанах и долгие прогулки? Многочисленные подарки? Слишком частые и сбивающие с толку прикосновения, про которые Тарталья не понимал — прилично это или уже нет?
И самое главное — откуда у Чжунли вообще были на это деньги?! Раньше за этого нищеброда везде и всегда платил он, Тарталья!
Да ещё и в письмах от Царицы началось что-то странное — вместо напоминаний о том, что нужно поскорее найти сердце бога гео-архонта, она называла его «паршивцем» и наказывала сидеть в Ли Юэ, пока не уладится какая-то дипломатическая напряжённость.
Тарталья не понимал, о какой такой напряжённости идёт речь. На его взгляд, отношения между уроженцами Снежной и местными были как никогда ровными и доверительными. Чжунли тоже соглашался с этим утверждением, зачитывая при встречах часовые лекции на тему того, как и почему торговля пошла на рост. Единственным способом его заткнуть было приложить руку к его рту, и честно говоря, Тарталья сам был очень удивлён тому, как послушно Чжунли замолкал, стоило ему это сделать.
Впрочем, болтал Чжунли не только про дружбу народов, но ещё и про самого Тарталью.
Какой твой любимый цвет? Какое твоё любимое время года? Какую погоду ты предпочитаешь? Какой тип ткани тебе нравится? Любимые цветы, любимая еда, дата рождения, созвездие — Чжунли ещё никогда так живо и так полно не интересовался Тартальей. Подспудно у Тартальи возникало ощущение, что сяньшен составляет на него досье, и возможно все эти расспросы были связаны с приближавшимся праздником — люди в Ли Юэ, и так живущие в быстром темпе, казалось, оживились ещё сильнее. Повсюду шли приготовления — расставлялись украшения, развешивались праздничные гобелены, расставлялись свечи и вывешивались праздничные фонарики. Люди стали гораздо радостнее и взяли в привычку приветствовать Тарталью и поздравлять со скорым торжеством. Правда, о чём вообще идёт речь и что за торжество такое готовится, говорить никто не говорил — люди замолкали, словно рыбы, и только один ребёнок на вопрос Тартальи крикнул, что они ждут свадьбы Моракса — тому закрыли рот и попросили не обращать внимание на выдумки малыша.
Озадаченный и вместе с тем оживлённый, Тарталья стрелой помчался к сяньшену, спрашивать, в курсе ли он о празднестве, посвящённом свадьбе Моракса.
Моракс был женат? Праздновалась его годовщина? Или он собирался жениться? Откуда люди вообще узнали, что Моракс женится? Где будет проходить празднество? Появится ли на нём Моракс лично?
Чжунли, на которого обрушился этот поток вопросов, поначалу лишь удивлённо хлопал глазами, а после рассмеялся — легко и настолько светло, что и сам Тарталья начал улыбаться.
— О, баобэй, — мягко сказал в конце концов Чжунли. — Не беспокойся об этом. Поверь мне, свадебные торжества Моракса ты точно не пропустишь.
— Да я даже не знаю, когда они будут проходить, — скривился Тарталья.
— Не волнуйся, мой милый Чайльд. В день торжества я проведу празднования с тобой.
Чжунли снова улыбнулся и надавил Тарталье на кончик носа, и Тарталья на это ребячество только фыркнул.
— Поскорее бы они уже начались, я уже устал ждать, — только и пожаловался Тарталья, и Чжунли как-то странно дёрнулся и опустил руки на талию парня и чуть притянул его к себе.
— Если таково твоё желание, мой милый Чайльд, — мягко сказал Чжунли, чуть наклонив голову в бок. — Я думаю, что смогу это устроить.
Тарталья только закатил на это глаза.
— Сяньшен, ты такой смешной. Как будто кто-то решит перенести праздник только потому, что этого захотел ты, — проворчал Тарталья, и только мысленно вздохнул, когда Чжунли притиснул его к себе ещё ближе.
Он до сих пор не мог понять, нравилось ли ему это или нет, но это определённо было лучше той отчуждённости и дистанции в два метра между ними, которую соблюдал сяньшен до того, как они сблизились.
Как бы то ни было, но день празднования Тарталья как ни пытался выяснить, узнать не смог. Его единственным источником информации, который точно также, как и все остальные местные, ничего ему не рассказывал (архонт им всем, что ли, запретил?), лишь уклонялся от ответа или отвечал в истинно лиюйском стиле — мудрёными метафорами, смысла которых Тарталья не понимал. Поэтому до самого дня торжества Тарталья, можно сказать, махнул на всё рукой, понадеявшись на истинно снежнянское авось.
Возможно, именно поэтому наступивший день торжества наступил для него внезапно.
— Ради пресвятой Царицы, — простонал Тарталья из-под одеяла, когда пришедший к нему ни свет ни заря Чжунли настойчиво принялся его будить. — Прояви милосердие, ирод. Я не спал половину ночи!
Чжунли, обычно мягкий и уступчивый к просьбам Тартальи, в этот раз повёл себя строго, и полусонному Тарталье с ворчанием пришлось вставать.
А дальше день завертелся в какой-то карусели. Чжунли отвёл его в свой дом (!), где откуда-то взявшиеся слуги (!!!) отмывали Тарталью, мазали его маслами, облачали в яркие красные одежды. А сам Чжунли, подлец, пропал, хотя обещал день торжества провести в его компании!
Потом Тарталье на голову напялили красный платок и постоянно то били по рукам, то причитали, когда он пытался его снять, после — затолкали в паланкин, в котором его куда-то начали нести.
Тарталья просто умирал от скуки и изнывал от желания хоть одним глазком выглянуть наружу, потому что он слышал весь тот шум и радостные крики, которые издавали лиюйцы. Вот что за невезение! Он так ждал этого праздника (ну не то чтобы прямо очень сильно, но в конце концов должен же он был узнать, почему люди вокруг него столько месяцев сходили с ума), так хотел провести его с Чжунли, а теперь его облачили в дурацкий наряд и куда-то несли непонятные люди. Одно его успокаивало, на расспросы полусонного Тартальи наряжавшие его девицы сказали, что и Чжунли будет облачён в красные одежды, только с символами драконов, а не фениксов. Тарталья очень хотел увидеть Чжунли в этом наряде, и потому терпел это издевательство над собой и уговаривал себя потерпеть, ведь скоро всё это мракобесие наконец-то закончится!
Постепенно радостный гул толпы затихал, и в голову Тарталье начали закрадываться первые подозрения. Как бы он не хотел, но его мысли снова и снова возвращались к той тревожной мысли, что он недавно высказывал дорогому сяньшену — про то, что его хотят принести в жертву.
Как назло, в этих дурацких одёжках было не спрятать ни любимых кинжалов, ни тонких удавок. Одна радость — хотя бы его Глаз Бога у него отнимать не стали. Тарталья вцепился в него и шипел как кот на всех, кто пытался его отобрать, причитая на тему того, что голубой цвет не сочетается с праздничными одеждами. Спрятанный под многочисленными слоями лиюйских красных халатов, он дарил спокойствие и уверенность в том, что если его действительно попытаются убить в конце, он сможет отбиться.
Тарталья настолько потерялся в собственных размышлениях, что не заметил, как паланкин, в котором его несли, остановился. Посидев пару минут в паланкине, Тарталья осмелился выглянуть из него наружу и с удивлением отметил, что никого из сопровождающих носильщиков, слуг и служанок здесь не было. Его просто оставили одного на какой-то, судя по видам, горе!
Настороженный, Тарталья вылез из паланкина, путаясь в одеждах и мысленно ругаясь на традиции лиюйцев и начал оглядываться по сторонам. Он прошёл туда-сюда, осматривая местность, но его бесцельные шатания были остановлены, когда он увидел того, кого не ожидал здесь увидеть — это был Чжунли!
— Чжунли! — радостно воскликнул Чайльд, и подобрав полы своих неудобных одежд метнулся в сторону Чжунли.
Чжунли улыбнулся при виде Тартальи, и стоило ему подойти, осторожно снял платок, о котором, если честно, Тарталья сначала в беспокойстве, а потом на радостях совершенно забыл.
— Ах, — сказал Чжунли, изумлённо разглядывая Тарталью и счастливо улыбаясь. — Ты ещё краше в этих одеждах, чем я себе представлял, — сделал он Чайльду комплимент, и Тарталья ощутил, как удовольствие и радость наполняют его грудь.
— Ты тоже ничего, — хихикнул Чайльд, и взял Чжунли под руку. — Но честно говоря, я сейчас очень, очень, очень на тебя сержусь. Когда ты говорил, что мы проведём праздник вместе, я думал, мы будем праздновать его в городе! Мы пропустим всё веселье. И я хотел посмотреть, появится ли там этот ваш дурацкий Моракс, чтобы… — Тарталья осёкся, вспомнив, что говорит с жителем Ли Юэ, которые почитали своего бога почти также истово, как в Снежной почитали Царицу. И сморщил нос. — Ааа, забудь, забудь, что я сказал. Давай не будем о моей работе, не хочу портить тебе настроение, сяньшен.
Они медленно прогуливались по плохо просматриваемой на земле каменной тропинке. О том, что это была тропинка, говорило только отсутствие травы на ней. Чжунли аккуратно поддерживал Тарталью за руку, слушая его болтовню ни о чём, и стало небольшой неожиданностью, когда они вдруг остановились.
— Что такое? — тут же отреагировал Тарталья. Он завертел головой вокруг, но на этом месте по-прежнему ничего не было. Только понабежало откуда-то диких животных — он был уверен, что видел вдалеке какую-то цаплю, а ещё около деревьев пасся олень с раскидистыми рогами. Сами они встали перед небольшой каменной конструкцией, напоминавшей то ли памятник, то ли просто естественное нагромождение камней.
Чжунли вздохнул, глядя на камень.
— Это место, — сказал он с нотками печали в голосе, — стало могилой для моего старого, любимого друга.
Тарталья тут же принялся разглядывать конструкцию гораздо пристальнее, чувствуя себя немного тревожно из-за того, что Чжунли грустил. Он сжал его руку сильнее и посмотрел ему в глаза, и Чжунли нежно улыбнулся Чайльду.
— И потому я бы хотел, чтобы она стала свидетельницей сегодняшней церемонии, — мягко закончил он.
— Церемонии? — переспросил Тарталья. — Что за церемония?
Чжунли тихо рассмеялся (от этого звука сердце Чайльда немного растаяло), и его глаза снова засияли, как сияли всегда, когда он смотрел на Чайльда.
— Просто повторяй за мной, — улыбкой сказал он, и аккуратно встал на колени перед памятником. Тарталья встал на колени рядом с ним.
— Первый поклон Небу и Земле, — сказал Чжунли, кланяясь до земли. Тарталья чувствовал себя неловко, склоняясь вслед за ним, но он определённо не хотел расстраивать сяньшена и его погибшую подругу, поэтому мысленно вздохнул и пожелал той лёгкого посмертия.
— Второй поклон — родителям, — сказал Чжунли, и этот поклон Чайльд сделал уже охотнее, вспоминая свою семью с теплотой на сердце и с лёгкой тоскою думая, как они там были без него. Не обижал ли кто его младшеньких? Батюшка продолжал мучиться от болей в спине и коленях? Матушка опять была вся в домашних хлопотах, не присаживаясь ни на секунду, занятая уборкой, готовкой, шитьём или вязаньем?
— Третий поклон — друг другу, — сказал Чжунли, неловко переступая на коленях, чтобы повернуться к Тарталье. Тарталья повторил за ним, и они поклонились друг другу. Тарталья еле сдержал смех, когда высокая заколка в волосах Чжунли запуталась в его рыжих кудрях и чуть не выдрала ему пару волос.
— Вот и всё, — торжественно сказал Чжунли. — Теперь мы на законных основаниях можем жить друг с другом.
Тарталья пару раз хлопнул глазами, а потом прыснул от смеха.
— Ч-чжунли, — задыхаясь от хохота сказал Тарталья. — Если ты хотел, чтобы мы жили вместе, ты мог бы просто сказать! Увозить меня в горы и проводить тайную церемонию для этого было не обязательно.
Это было до того уморительно, что Тарталья не мог прекратить смеяться. А он-то думал к чему всё это! И тот дом, который якобы дом Чжунли… теперь-то было понятно, что сяньшен просто надеялся на то, что он, Тарталья, сможет оплачивать аренду жилья, которая была отнюдь недешёвым удовольствием в столице региона Ли Юэ!
— О? — Чжунли задрал бровь, забавляясь с реакции Тартальи. — Кто сказал, что церемония была тайной?
И потом, к вящей радости Тартальи, они действительно вернулись в город. На паланкине. Тарталья благоразумно не стал спрашивать, откуда взялись носильщики и зачем они вообще куда-то убегали. Однако слушать переругивания женских и мужских голосов, обсуждавших их с Чжунли, было в равной степени и весело, и немного неловко — на некоторых местах Тарталья краснел, ведь их с Чжунли почему-то принимали за парочку! Взгляды украдкой на Чжунли ни к чему не приводили, тот не менялся в лице, даже слыша всякие скабрезности в их сторону, только улыбался ровно и спокойно, и тихо болтал с Тартальей обо всём на свете — в общем, вел себя как обычно.
Когда они прибыли в город, празднество было в самом разгаре. В красных одеждах они ходили по улицам Ли Юэ, где радостные горожане кидались в них рисом, угощали едой, обсыпали цветами и желали долголетия, счастья, радости, множества детей? Ух. Эти лиюйцы были реально странными ребятами. Но Тарталья определённо был весел и рад провести долгожданный праздник среди людей, которые не пытались плюнуть ему в спину или как-то ему нагрубить. Что бы не изменило отношение людей к фатуйцам, он был очень этим доволен.
Как бы то ни было, день вскоре начал подходить к концу, и хотя празднование и не думало заканчиваться, притомившийся за целый день Тарталья с удовольствием принял приглашение Чжунли пойти к нему в дом отдохнуть.
Уже забывший о словах Чжунли там, на вершине одинокой горы, сказанных у могилы старого друга сяньшена, он определённо не ожидал того, чем закончится этот вечер.
Всё ещё пребывая в красных нарядах (и Тарталья всерьёз задавался вопросом, как так получилось, что Чжунли так тщательно отслеживал заказ в ателье на его пошив, если в итоге оказалось, что кроме них двоих на празднике никто не носил красное! Тарталья был готов поклясться, то Чжунли снова решил устроить праздник по старым традициям, которые уже никто, кроме него, и не помнил. Настоящий чудак), они вошли в дом сяньшена, и сяньшен, видя, как украдкой оглядывается Тарталья, с улыбкой провёл его по комнатам, показывая Тарталье всё, что тот хотел увидеть, и с готовностью отвечая на любые вопросы.
Тарталья думал, что после этого они попьют чаю на кухне и поболтают о том о сём перед тем, как разойтись, но Чжунли вместо этого отвёл Тарталью в спальню, где стояла, вопреки представлениям Тартальи, не эта ужасная, традиционная кровать к лиюйском стиле, которая выглядела как красивый, резной короб, единственным и роковым достатком недостатком которого было отсутствие всяких матрасов, а вполне себе удобная, пуховая кровать с толстым, пружинистым матрасом. При виде неё глаза Тартальи загорелись восторгом, и совершенно позабыв о всяких правилах приличия, он с удовольствием рухнул на неё спиной, издав при этом неприличный стон.
— О, архонты, я мечтал о такой кровати всё то время, что живу в Ли Юэ! — мечтательно сказал Чайльд. А потом перекатился на живот, и уперев подбородок в открытую ладонь, с интересом уставился на Чжунли. — Где ты достал такую? Скажи мне имя этого мастера, я немедленно собираюсь пойти к нему и заказать себе такую же!
Чжунли не ответил, занятый тем, что разливал вино по маленьким чарочкам за столиком, приготовленным будто бы заранее. Слегка смущённый мыслями о том, зачем Чжунли оставлять в спальне вино, он подполз к Чжунли ближе, заглядывая ему через плечо.
— Сяньшен, сяньшен, зачем тебе вино в спальне, — заканючил Тарталья, вспоминая старую сказку про девочку и волка.
— Такова традиция, — задумчиво сказал Чжунли, и будто опомнившись, повернулся в сторону Чайльда. — Ты разопьёшь со мной это вино, баобэй?
Растроганный мягким выражением лица сяньшена, Тарталья немного неловко сполз с кровати, с готовностью усевшись совсем рядом с господином Чжунли, чувствуя жар чужого тела у себя под боком. Немного смущённо хихикнув, он взял протянутую ему чарку с вином, и с любопытством поболтав то в руке, выпил одним глотком.
Чайльд не боялся захмелеть, не после тех попоек, что устраивались на каждом празднестве Фатуи, где огненная вода текла рекой и пилась не маленькими чарочками, а гранёными стаканами, наполненными бьющим в голову напитком до самых краёв. Зато в распитии с Чжунли кувшина лиюйского вина, мягко ложившегося на язык, было что-то такое, интимное.
Возможно, во всём была виновата кровать. Ради всего святого, они пили винишко в доме Чжунли, а позади у них стояла шикарная кровать! Что, по вашему, должен был думать Тарталья?!
Однако, как оказалось, об этом думал не только Предвестник, потому что после нескольких выпитых чаш вина Чжунли с улыбкой забрал из рук Тартальи маленькую чарочку, не глядя поставив её на столик.
Очарованный, Тарталья не отрывал взгляда от Чжунли, придвигавшегося к нему всё ближе и ближе. Сердце стучало в его груди быстрее, в животе образовался тугой комок чего-то непонятного, Чайльд приводил себе тысячу и одну причину, по которой происходящее было не тем, о чём он думал, но Чжунли действительно сделал это — мягким прикосновением прижался к его губам.
Покраснев, Тарталья прикрыл глаза и подался вперёд, позволяя Чжунли делать всё, что он захочет. Быть может, тому было виной выпитое вино, или атмосфера праздника, или то, что Тарталья всё это время был немножечко влюблён в сяньшена, но сладкий поцелуй со вкусом выпитого вина перетёк в нежные и осторожные ласки и избавление от праздничных одежд.
И это было просто вау. То есть, прямо да. Теперь Тарталья понимал, почему некоторые сотрудницы банка вздыхали жаловались на разлуку с любимыми людьми, а некоторые из солдат под его командованием исправно писали письма на родину и вздыхали по своим жёнам и невестам.
Все эти любовные дела и интимная близость действительно были отличной вещью!
Проснувшись на утро, со слегка побаливающей от выпитого головой и ужасно ноющей поясницей, весь разнеженный и расцелованный, Тарталья от смущения не мог взглянуть в лицо сяньшена. На утро секс по пьяни уже не казался ему столь гениальной идеей и идеальным завершением вечера.
Он ведь не сделал всё хуже?! Он определённо не должен был поддаваться этому коварному, дурацкому лиюйскому алкоголю!
Но стоило Чжунли заговорить, как тревоги схлынули с сердца Тартальи, ведь тот смотрел на него с таким обожанием и любовью, что все сомнения в том, должен ли был Тарталья оставаться в этом доме, схлынули с него в этот же миг.
— Баобэй, баобэй, — мурлыкал Чжунли, прижимая его к постели и обсыпая лицо лёгкими поцелуями. — Ты не представляешь, как я сейчас счастлив.
— Т-ты преувеличиваешь, — слегка запнувшись, заявил Тарталья, отводя взгляд от сяньшена и покрываясь румянцем. — Мм… получается… мы теперь вместе? Да?
Чжунли рассмеялся тем самым, грудным, глубоким смехом, от звука которого у Тартальи всегда сладко ёкало на сердце.
— О, мой дорогой баобэй, конечно же, теперь мы с тобою вместе, — с улыбкой сказал он, чмокнув Чайльда в нос. — И я буду рад, если ты будешь звать меня чанфу.
Тарталья сморщил нос.
— Это что-то из лиюйского? — неуверенно спросил Чайльд. — И что оно означает?
— Что я — твоя пара, мой дорогой Чайльд, — торжественно заявил Чжунли, снова прижимая Тарталью к кровати, чтобы расцеловать его лицо.
Тарталья рассмеялся, целуя Чжунли в ответ и чувствуя, как его распирает от радости.
Интересно, что скажут матушка с батюшкой, если он вместо невесты привезёт домой Чжунли?
***
— Жаньфу.
— Ещё раз.
— Чжаньфу?
Чжунли вздохнул.
— Нам определённо стоит поработать над твоим произношением, — сокрушённо покачал головой сяньшен, за что возмущённый Тарталья пнул его ногой под столом.
***
— Мне кажется, эта цапля хочет выклевать мне глаза.
— Дорогой, тебе просто кажется.
— Да нет же, Чжунли! Я определённо чувствую от неё жажду крови!
***
— Ах, позвольте представить, этой мой дорогой, нежно любимый чидзу.
— Чжунли… ты только что назвал меня своим любимым сыром?
***
— Не могу поверить, что из всех людей вы выбрали именно этого отвратительного человека. Он даже не из Ли Юэ, господин! Почему вы должны были выбрать человека, который не может говорить на вашем родном языке?
— Твои инсинуации в его сторону, Сяо, грубы и неправдивы. Мой дорогой супруг уже знает несколько слов на моём родном языке.
— Он знает буквально две фразы на лиюйском, «сколько это стоит» и «сдачи не надо», и обижается на вас, когда вы называете его «женой», потому что думает, что вы говорите про сыр!
— Кто сказал сыр? — радостно выглянул с кухни готовивший там завтрак Тарталья. — Сяо, ты хочешь сыра?
Сяо молча выразительно уставился на Чжунли.
К его большому сожалению, его господин явно впал в старческий маразм и смотрел на этого мерзкого человека как на своё самое драгоценное сокровище.
— Прости, малыш, сыра в доме нет. Но я могу дать тебе денег, чтобы ты сбегал до рынка и купил себе кусочек. Идёт?
«Идиот», подумал Сяо. Но под тяжёлым взглядом господина всё-таки взял деньги и переместился на рынок. За дурацким сыром.
***
Тарталья ошарашенно выпучил глаза и уронил чайную ложечку на стол. С его лица можно было бы писать картину полнейшего изумления в масле, но к сожалению, ни один из присутствовавших на собрании Предвестников не был художником, и всё, что им оставалось, смотреть и мысленно веселиться с вида Одиннадцатого.
— Т-то есть как это женаты? — заикаясь, переспросил Тарталья. — Ты несёшь бред, коротышка! Ты думаешь, я бы забыл свою свадьбу с сяньшеном?!
— Ты зовёшь его чанфу, идиот, — закатил глаза Скарамуш, в кои-то веки не огрызаясь на оскорбительные замечания Чайльда.
— Он попросил меня так называть, в Ли Юэ парочки используют такие ласковые прозвища, что тут непонятного!
— Ты живёшь с ним в одном доме.
— Чжунли не может платить за него налоги, они слишком высоки в столице!
— Ради всего святого, Чайльд! — не выдержала Синьора. — Вы ебётесь как кролики каждую ночь, а иногда и днём, и уже все из нас натыкались на вас в заполярном дворце, пока вы были заняты непотребствами!
— Т-такими вещами занимается каждая парочка, — заикаясь и краснея лицом, выдавил из себя Тарталья. — У нас просто букетно-конфетный период ещё не закончился!
— Вы вместе уже несколько лет, Тарталья. Вы усыновили ребёнка. Тебя слушаются чёртовы адепты в отсутствие Моракса! В Ли Юэ каждый год празднуется день вашей свадьбы и вам в дом присылают кучу подарков!!!
— Но я бы запомнил, как мы поженились! — завопил Тарталья, вскакивая с места. — Я не настолько тупой!
Повисшая после этого крика души тишина как бы намекала, что да, именно настолько.
— Мне нужно немедленно увидеть Чжунли! — выдохнул Тарталья, и никого не слушая, выбежал из совещательной комнаты. Не то чтобы его кто-нибудь пытался остановить.
— Ну и зачем ты это сделала, Синьора? — недовольно покачав головой, спросил Панталоне, укоризненно глядя на Розалин. — Теперь нам придётся отложить ежеквартальное обсуждение дел организации до тех пор, пока Одиннадцатый не выяснит отношения со своим мужем.
— Я не могу поверить, что он настолько тупой, — пробормотал себе под нос Скарамуш. — Кто вообще живёт в браке с кем-то пять лет, не зная, что они женаты?
— Предлагаю начать обсуждение финансирования наших подразделений, — хмуро сказал Первый Предвестник. — Уж денежный вопрос, я полагаю, мы можем обсудить и в отсутствии Одиннадцатого.
И пока все согласившиеся Предвестники вели ожесточённые дебаты на тему того, кому и сколько денег требуется выделить в этом квартале на их нужды, где-то в заполярном дворце Тарталья постигал глубину своего идиотизма, слушая терпеливые объяснения Чжунли о том, как он сотни раз пытался сказать Тарталье о том, что они женаты, когда осознал, что его дорогой супруг не был в курсе о том, что они женаты по традициям Ли Юэ.
***
— Ну наконец-то! — с облегчением выдохнула матушка, смахнув выступившие на глазах слёзы. — Наконец-то ты узнал о том, что ты женат!
Все остальные члены его семьи вразнобой кивали и поздравляли Тарталью с тем, что он наконец-то понял, что был женатым человеком.
…даже его семья была в курсе о том, что они с Чжунли были женаты. Неужели он и правда настолько тупой?
***
— Погоди, — вдруг сказал Тарталья за ужином, который они разделяли в их с мужем (!) доме спустя год после того грандиозного разоблачения о том, что они были женаты. — Так ты понял, что влюблён в меня, когда я начал жаловался тебе, что не могу спать на этих ваших дурацких традиционных кроватях и устраиваю себе гнёзда, накидывая туда побольше одеял, подушек и одежды, потому что иначе на них спать было невозможно?
Чжунли слегка покраснел от этого описания и застенчиво посмотрел на своего супруга.
— Ты был совершенно очарователен, когда говорил об этом, — смиренно сказал он, размеренно, помешивая палочками суп с бамбуковыми ростками. — И представив, как ты гнездишься у себя в комнате на собственных вещах, я вдруг ощутил между нами некую близость.
— …потому что ты дракон, — спустя долгую паузу сказал Тарталья. — И драконы устраивают себе гнёзда.
— О? — слегка удивлённо округлил рот Чжунли. — Ты знаешь об этом?
Тарталья слегка покраснел.
— Я… изучал драконов после того, как узнал, что ты один из них, — застенчиво признался Чайльд, робко поглядывая на своего супруга. — Мне было интересно.
Если бы Чжунли не любил этого человека так сильно, он бы обязательно влюбился в него ещё раз прямо сейчас.
***
— Погоди, — ещё пару лет спустя осенило Тарталью. — Так в нашей спальне
поэтому стоит нормальная кровать???
Чжунли вздохнул и обнял своего дорогого супруга.
— Как бы для меня ни была привлекательна мысль общего гнездовья, всё же видеть, как ты доволен и счастлив наконец-то выспаться на привычной кровати, было для меня гораздо приятней, мой дорогой чидзу.
— Ты опять называешь меня сыром?
Чжунли поражённо уставился на супруга, но тот смог удержать серьёзное лицо лишь несколько мгновений, после чего расхохотался.
— Прости, прости, мой дорогой муженёк, — сквозь смех сказал Тарталья. — Я не смог удержаться от маленькой шутки.
Глядя в эти сияющие радостью глаза, Чжунли думал о том, что сделал правильный выбор тогда, много лет назад.
