ты - мой порок

«Прекрасное в порочном…»

      Бесконечный поток фраз и слов пролетает мимо ушей императора. Сколько бы он не пытался сосредоточиться и погрузиться в собрание — ничего не выходило. Силуэты людей перед глазами расплывались, а в ушах стоял звон.       Если бы кто-нибудь предупредил его, что требовать сменить советника будет самой большой глупостью в его жизни, то все возможно было бы по-другому. Будь у него возможность вернуться на пару месяцев назад и отвергнуть кандидатуру Чон Хосока, Агуст определенно бы ей воспользовался.       Перед глазами без конца мелькает фрагмент, произошедший пару минут назад. Он никак не покидает бушующую фантазию, добавляя все новых эмоций и красок.       Советник передал ему документы, едва коснувшись руки. Агуст ждал, что увидит смятение на лице Хосока, но нет. Чон смотрел на него лукавым взглядом и улыбался, будто пытаясь докричаться до своего повелителя. Воспоминания императора, как назло, подкидывают воспаленному сознанию новые фрагменты. Например, как именно выглядят руки советника. Длинные и тонкие пальцы каждый раз дольше обычного завораживали и притягивали к себе внимание.       Агуста снова бросает в жар от одной лишь мысли, как эти руки могут касаться его тела и оставлять повсюду свои следы. Как приятно будет отдаться другому человеку и позволить делать с собой все, что будет угодно его душе.       Но такой человек, как он, не может решать сам, кому принадлежать и с кем делить ложе. Империи нужны наследники. Так ему из раза в раз повторяют главы правящих семей. Без конца привозят новых наложниц в гарем, пытаясь привлечь внимание императора, но все без толку. Скрываясь в покоях с каждой из них, он даже не позволяет себя касаться.       Откупается золотом и украшениями, чтобы по гарему не ползли слухи о его бессилии. А после, оставаясь наедине с собой, касается члена сквозь плотные ткани, шипит сквозь зубы, представляя перед глазами образ уж точно не хрупкой девушки. Вспоминает взгляд темных глаз, мечтая, что советник всегда будет смотреть только на него.       Доводит себя до состояния одурманенности, только лишь мечтая. Касается везде, где только могут дотянуться его собственные руки. Кусает губы, чтобы завтра искать оправдание в погоде. Агуст до дрожащих коленок хочет своего советника. Он уверен, что только Хосоку сможет открыться и показать себя уязвимым. Но упрямо об этом молчит. Потому что связь с мужчиной порочна. Так твердит каждый из трактатов о семье.       Агуст же упрямо верит, что все прекрасное — порочно.       Утопая в шелковых простынях ночью, представляя вместо своих рук чужие, доводя себя до исступления и отключаясь с именем советника на губах, император сам загоняет себя в ловушку.       — Мой повелитель, сегодня вам снова нужно присоединиться к совету, чтобы решить вопрос с вашей избранницей, — советник стоит перед Агустом, склонив голову.       — Я могу просто не явиться? Пусть выберут, кого угодно, а мне потом сообщат, — сегодня в павильоне императора витает напряженная атмосфера. Народ требует, чтобы рядом с Агустом был второй правитель.       — Вы же знаете, что нет, — советник невесело хмыкает.       Ему тоже претит мысль, что теперь императора будут касаться чужие руки на постоянной основе. Не наложницы на одну ночь, а жена. Спутница жизни и верный друг. Хосок хочет быть на этом месте. Не ради власти — в ней он абсолютно не нуждается. А чтобы быть любимым Агустом. Притягивать к себе для поцелуя и не бояться, что тебя казнят за эту вольность. Дольше задерживаться взглядом на повелителе и не ловить на себе презрительные взгляды от остальных участников совета. Иметь возможность касаться, когда того потребует душа.       Как давно все это происходит с Хосоком? Он даже не вспомнит. Возможно с их первой встречи и взгляда, после которого по позвоночнику прошелся разряд тока. Агуст проходил мимо по коридору, но тоже внимательно изучил новое лицо. Хосок никогда не забудет момент, когда император обернулся и обнажил зубы, немного скалясь. С того самого момента Чон не переставал смотреть и желать. Бредить ночами оказаться в постели рядом с повелителем и доводить его точно так же, как Агуст делает одним своим присутствием.       — Я не понимаю, в чем смысл насильно меня женить, — император снова заперся в зале, где тренируется искусству управления катаной.       Советник стоит в стороне, не переставая глотать слюну, скопившуюся во рту. Агуст двигается грациозно, переступая с ноги на ногу. Сталь ярко сверкает в свете мелькающих свечей. Зал погружен в полумрак. И в этом полумраке император выглядит, как главная причина погибели Хосока. Агуст сосредотачивается на своих движениях и тяжело дышит, не замечая плотоядного взгляда, направленного на себя.       — Я делаю все для своего народа, но они каждый раз требуют еще больше, — тембр голоса понижается, поскольку император выходит из себя. — Я им не раб и не слуга, чтобы каждый раз идти на поводу, — Агуст медленно приближается к советнику, не переставая направлять катану. — Если они хотят наследника, то получат. Я возьму ребенка на воспитание и сделаю его достойным правителем, — острое лезвие блестит, отражаясь в антрацитовых глазах Агуста. — Я буду поступать так, как считаю нужным, — резкий взмах руки и пара крупных шагов. — Я прав, советник? — катана останавливается перед лицом Хосока, едва не касаясь глаза. Но Чон даже не сдвигается с места, полностью доверяя своему повелителю.       — Я считаю, что вы вольны самостоятельно распоряжаться своей жизнью, — Агуст внимательно изучает взглядом спокойное лицо.       — Вообще не испугался?       — Я приму любую участь от ваших рук, мой повелитель, — по виску императора стекает капля пота, а сердце Хосока на миг останавливается.       — Что ж… Я рад, что именно ты стал моим советником, — Агуст опускает оружие и отходит, поворачиваясь спиной. — Никому другому я бы не позволил присутствовать на моих уроках.       — Мне льстят ваши слова, мой повелитель.       — Ты можешь идти, а я последую за тобой немного позже. Мне нужно перевести дух, — император опускается на пол, прислонившись головой к колонне, почти полностью скрываясь во мраке.       — Слушаюсь, мой повелитель, — советник кланяется и уходит, плотно прикрывая за собой дверь.       Он останавливается по другую сторону, прислонившись спиной и пытаясь привести в норму свое сбитое дыхание. Как же сложно было удержаться, когда перед тобой главное искушение. Дышит тяжело и облизывает губы, притягивая к ним все внимание. Советник снова и снова прокручивает в голове этот момент, не находя сил сдвинуться с места. Он принимает для себя решение, о котором возможно будет сожалеть всю оставшуюся жизнь, но этого требует сердце.       Тяжелая дверь снова поддается давлению, пропуская в мрачный зал советника. Он не задерживается ни на секунду, уверенными шагами преодолевая расстояние до императора. Он готовился принять бани, поэтому сейчас стоит оголенный по пояс. Агуст глубоко погружен в свои мысли, поэтому не сразу замечает возвращение Хосока.       — Советник, что-то случилось? — а после происходит то, о чем он бредил слишком долгое время.       Чон впечатывается поцелуем в его губы, удерживая щеки в своих ладонях. Советник не перестает наступать, пока не чувствует, что Агуст упирается спиной в колонну. Он кусает советника за губу, оставляя рану.       — Что ты делаешь?       — То, за что меня потом возможно казнят, — Чон снова припадает к чужим устам, не переставая руками поглаживать стройное тело.       — Я — император. Думаешь, позволю тебя казнить? — Агуст запрокидывает голову, позволяя Хосоку переключиться на его шею и ключицы, в которые так и хочется вгрызаться зубами.       — Мой повелитель позволит мне касаться его тела?       — Если советник желает этого не меньше, то позволю.       И этого действительно хватает, чтобы Хосок перестал себя сдерживать. Он накрывает член императора рукой и крепко его сжимает, почти принося боль, но не доходя до грани.       — Я часто мечтал, чтобы ты прикоснулся ко мне, — звучит откровенное признание, сводящее с ума. — Когда оставался один в покоях, отправляя наложниц обратно в гарем, и сам доставлял себе удовольствие, — Хосок прикусывает кожу за ухом, наказывая за такие откровенные речи. — Хотел, чтобы вместо моей руки была твоя, советник.       Хосок ныряет рукой в штаны, прикасаясь пальцами к головке и размазывая по члену естественную смазку. Агуст мычит ему в губы, но поцелуй разрывать не желает. Он слишком долго об этом мечтал, чтобы лишать себя такого удовольствия. Движения Хосока резкие, в них нет нежности, но она есть во взгляде, с которым император сталкивается всего на мгновение. Голова кругом идет от каждого действия и прикосновения. Хосок так же сходит с ума, поскольку кожа, которой он касается горячая, раскаленная.       — Вы очень красивый, мой повелитель, — черная повязка спадает с головы, а белокурые волосы опадают на плечи.       Разнеженный и растрепанный, подставляющийся под прикосновения Хосока, Агуст выглядит еще прекраснее. Советник от него без ума. Характер императора крепкий, как сталь его катаны. Штаны, что едва удерживались на бедрах, падают на пол, открывая взору потрясающую картину. В строгих ханьфу темных цветов Агуст выглядел внушительно. Но оставшись нагим перед советником, он больше напоминает цветок лотоса. Нежный и хрупкий, который необходимо спрятать от всего мира и оберегать.       Хосок проводит рукой на пробу, сжимая пальцы у основания члена, заставляя императора гортанно зарычать. Он так давно мечтал услышать эти стоны, что сейчас способен кончить только из-за них.       — Вы звучите потрясающе, мой повелитель, — Чон пытается перевести дух, потому что все это для него слишком.       — Я потеряю сознание, если ты не перестанешь говорить такие вещи, — Агуст точно так же держится на грани.       Поцелуи советника дурманят. Этот запретный плод стоил всего. Он стоит даже престола. Если Агусту скажут отказаться от власти, то он откажется, только бы чувствовать этого человека рядом с собой. Хосок продолжает водить рукой, не давая передышки. Он то замедляется, заставляя почти скулить от нетерпения, то ускоряется, выбивая весь кислород из легких. Советник не перестает осыпать тело императора поцелуями, а после происходит то, чего Агуст ждал больше всего. Тонкие пальцы сжимаются на шее, перекрывая кислород. Император теряет связь с реальностью, потому что все это слишком. Перед глазами медленно плывет зал и звездочки загораются.       — Моему повелителю нравится, что моя рука не позволяет ему дышать? — Хосок улыбается, оголяя зубы. Выглядит, как безумец, но таковым и является. Его таким сделал император.       Вместо ответа Чон получает тихий скулеж. Он клянется, что готов в этот же момент обрушиться под ноги Агуста. Пускай делает с ним все, что угодно. Ни сердце Хосока, ни душа уже давно ему не принадлежат. Он даже готов сам напороться на острие катаны, если император прикажет, чтобы скрыть позор и безумие, которое происходит между ними.       Агуст постепенно сам толкается в чужой кулак, чувствует, что рука на его шее сжимается сильнее.       — Какой же ты невероятный, — из-под толщи воды доносится голос советника.       Не в силах больше сдерживаться, Агуст срывается. Кусает Хосока за шею, чтобы не закричать вслух и пачкает темное ханьфу советника, обильно кончая. Чон разжимает руку и ловит императора в свои объятия.       — Вы в порядке, мой повелитель?       — Да, я хочу помочь тебе, — голос звучит измученно.       — Мой повелитель хочет помочь своему главному рабу кончить? — Хосок кусает за мочку уха, зарываясь носом в белокурые волосы. — Сожмите для меня бедра, — Чон помогает императору держаться на ногах, не замечая, как заново в глазах напротив загорается огонек. — Сейчас я ничего с вами не сделаю, но после собрания… Вам от меня больше не скрыться.       — А я и не собирался, — император чувствует, как что–то теплое касается его бедра. А после слышит протяжный стон прямо у своего уха.       Советник толкается членом между его сжатых бедер и чувствует невероятное облегчение. В животе императора снова бабочки поднимают тревогу, опасаются за своего хозяина. Агуст чувствует, как орган внушительных размеров касается его яиц, и в очередной раз теряется. Откуда в нем столько желания обладать другим человеком? Пока Хосок приятно сжимает руку на его талии, наверняка оставляя синяки, император мечтает, чтобы этот момент продлился как можно дольше. Чон ускоряет темп и снова впивается в покусанные губы поцелуем. Эти уста заменяют ему кислород. Он размашисто толкается пару раз, а после стонет так сладко, что у Агуста непроизвольно подкашиваются колени. Советник упирается лбом в худощавое плечо, усеянное его следами. И когда он только успел их оставить?       — Это было потрясающе, — голос Агуста охрипший, но такой ласковый, вызывает на теле табун мурашек.       — Что будете делать с этим, мой повелитель? — только сейчас советник осознает, что именно произошло и кто был главным зачинщиком этого безобразия.       — Сначала ты отнесешь меня в бани, потому что сам я идти не смогу, — Агуст откидывает голову на колонну и устало улыбается. — После мы переоденемся, поскольку эта одежда не для совета, — указывает пальцем в сторону собственного ханьфу, уже давно испачканного и ненужного. — А после, на совете, я сообщу о своем решении по поводу женитьбы и наследников.       — Вы приняли какое–то решение? Позволите узнать, какое именно? — Хосок мечтает услышать, что никакой женитьбы не будет. Потому что после сегодняшнего дня он точно этого не вынесет.       — Все узнаешь на совете. Понесешь меня? — император протягивает руки, абсолютно не стесняясь своей наготы.       — Конечно понесу, мой повелитель, — Хосок улыбается своей самой теплой и ласковой улыбкой, полностью вверяя свою жизнь в руки императора. Пускай он сам принимает решение.       Несколькими часами позже император Мин Агуст объявит на совете, что идет против правил и переписывает закон, обязующий правителей жениться и дарить народу наследников. Он долго будет бороться со вспыхивающими восстаниями и сопротивлением совета.       Пока однажды не объявит, что вторым императором становится его правая рука, его советник, повелитель его сердца — Чон Хосок.       Агуст пойдет против всех, чтобы доказать свою правоту и искренность чувств. И докажет. Докажет всему миру, что каждое его решение стоило того, чтобы иметь возможность говорить о своей любви и чувствах открыто, а не прятаться в залах, где только свеча становится проводником.       Император докажет всем и каждому, даже самому Хосоку, что он — самый лучший правитель империи. Ведь никто, кроме него не может так понимать и чувствовать народ.       После на всех трактатах будет выведено каллиграфами:       «Все самое прекрасное скрыто в порочном».       Потому что политика Агуста будет такой. Не бойтесь быть отвергнутыми миллионами, если есть хотя бы один человек, пускай и не самый правильный, который будет стоять за вашей спиной и служить для вас крепкой опорой.