Яшма в моей ванной

Она церемониально опустилась на одно колено: — Я преклоняюсь перед вашей силой, мой Алмаз. — …нет, — чужое, и без того перекошенное выражение лица исказили мука и паника. Её собственные губы сжались, едва она услышала этот жалкий писк. Как жаль, что её Алмаз был внутри этого… человека. — Мой Алмаз? — она подняла на него твёрдый взгляд. Топчущийся в полутёмной ванной мальчишка, едва ли напоминавший того, кого она по-настоящему могла бы признать над собой, отступил ещё на шаг, прикрывая глаза рукой: — Пожалуйста, не зови меня так. Я-я Стивен… — его голос становился всë слабее с каждым словом. Она удержала лицо ровным, хотя, видят звёзды, ей хотелось скривиться. — Мой Стивен, — потребовались титанические усилия, чтобы выплюнуть обращение подобающим тоном, — что я могу для вас сделать? — видимо, она не совсем правильно истолковала пантомиму в чужих заплаканных глазах, потому что смена обращения едва ли успокоила парня. Он вдруг осел на пол, обнимая руками свои плечи и пряча лицо и всхлипы в подогнувшихся коленях. Солдат принимает присягу перед младенцем. Картина маслом. Внутри росло раздражение вместе с недоумением. Какая польза в плаче? Не смотря на все увещевания голосистой Голубой Жемчуг, она бы никогда не смогла понять свиту Синей, превозносившей свою рыдающую правительницу. И вот теперь её собственный Алмаз, сильный боец и превосходный лидер, лил слёзы. Какая глупость. Хотя, никто не обещал, что быть свитой Розовой легко. Скрипнув зубами, Яшма сменила тон: — Почему ты плачешь? — она опустилась на пол, садясь спиной к ванне, скрестив ноги. Чужие плечи перестали так сильно дрожать, и из розово-тёмной кучи, именовавшей себя Стивеном, показалось обезображенное истерикой красное мокрое лицо: — Ч-что?.. — звучал голос неверяще, и ей пришлось снова сдерживать рык. — Почему ты плачешь? — она скрестила руки на груди, всё-таки морщась при виде того, как он стирал воду с лица и из-под носа рукавом. — Н-ну… я чувствую себя плохо, — он всхлипнул, обнимая колени руками. — Из-за? — её бровь скакнула вверх. — П-потому что я чуть н-не расколол т-тебя… — Ты расколол меня. — А, ну, да, прости… — Хватит извиняться. — Прос-… л-ладно, — он замолк. Она вздохнула: — Сейчас я цела. Почему ты тогда ревёшь? — слова выходили чеканяще, и мальчик под её взглядом будто сжался, зажмурившись, и снова задрожал: — Ты не п-поймёшь. Это… сложно, — она была солидарна с этим — куда ей до понимания забот полу-людей-полу-самоцветов, — но всё-таки сказала: — Я не пойму, если ты не объяснишь, — от кучи снова послышался прерывистый вздох-всхлип, и у неё дёрнулся глаз: — Прекрати реветь. — Я-я… д-да. Ладно, — он достал из кармана платок и высморкался, поднимая на неё красные глаза. — Понимаешь… т-ты хочешь, чтобы я был твоим Алмазом… — Но ты не хочешь, не так ли? — она подняла бровь, когда он отвёл глаза. Она заранее успела испытать раздражение за то, что он сейчас начнёт мямлить оправдания, но его голос был по-пустому уставшим: — Да. Не хочу, — он повёл плечами. — Из-за меня? Я не устраиваю тебя? — она скрестила руки на груди. — Чт- о, нет, это не так, — он помотал головой. — Я- ты очень сильная, и, я уверен, ты была отличным солдатом у Жёлтого Алмаза, но… — Так в чём дело? — она сузила глаза. — Дело совсем не в тебе… Это всё я, — он сжался, визуально будто уменьшаясь. — Я не готов быть чьим-то Алмазом. Это сложно, и ответственно, и вообще… — он зарылся носом в колени, но его приглушённый голос в тишине ванной продолжил звучать достаточно отчётливо, — я слишком устал от этого. В последнее время, что бы я ни делал, всё идёт не так, и я не понимаю, на что я теперь гожусь, — он стиснул пальцами ткань джинс. — И поэтому… я будто постоянно отстаю от остальных, понимаешь? — не смотря на неё, он поднял голову с судорожным вздохом, пытаясь сдержать новый поток слёз. — Я чувствую, будто я никому не нужен, хотя знаю, что они по прежнему любят меня, и всё равно я ощущаю себя… паршиво. — То есть, — опёршись головой о руку, она на миг прикрыла глаза, хмуря брови, а затем мрачно уставилась на него, — твои друзья перестали нуждаться в тебе, и ты решил, что ничего не стоишь без этого? — его плечи снова вздрогнули. — Н-наверное, — он поджал губы, весь тоже сжимаясь. — Я знаю, что так думать неправильно… — Я же говорила, — она пожала плечами, смотря с прохладцей, — Роза Кварц всегда набирала сторонников из тех, кто нуждался в ней. Ты просто продолжаешь её дело. — Ты- нет! — кудряшки возмущённо встрепенулись. — Не смешивай дружбу и… это! — Да мне без разницы! — она рыкнула. — Называй это как хочешь. Факт остаётся фактом — ты думаешь, что, раз никому больше не нужна твоя помощь, ты ничего не стоишь, — её взгляд на мгновение изменился, устремляясь куда-то сквозь него, а мышцы лица немного расслабились. — Но это не так. — Я не понимаю, зачем я тогда вообще… — фраза отдала на языке противной горечью. В горле появился новый ком, а из глаз грозились проложить путь новые дорожки слëз, когда он глубоко вздохнул, выравнивания дыхание. — Я имею ввиду… Я не знаю, что мне делать теперь. — Жить для себя. У тебя, по крайней мере, остался ты сам, — это прозвучало настолько обречëнно, что он резко вскинул голову, вглядываясь в еë лицо. Он успел заметить отстранённость в чужих глазах, тут же сменившуюся колкой озлобленностью, когда она столкнулась с ним взглядом: — Что? — …Вау, — он, хлопнув глазами, глянул прямо на неё, а затем смущённо затараторил, — вернее, я не то хотел сказать. То, что ты говоришь, мне кажется, это не совсем верно, но ты хотя бы попыталась меня понять. Это… здорово. — Это ничего не решает, — фыркнув, она отвела глаза к потолку. — Даже если я пойму, о чём ты мне говоришь — что с того? Твоя проблема не уйдёт сама по себе, пока ты просто треплешься про неё. — Да… да, ты права, — он провёл руками по шее, ощущая, как успокаивался. — Но, знаешь, сейчас я чувствую себя немного легче, — он позволил себе робко улыбнуться ей. — Значит, если ты пойдёшь и расскажешь то же самое всем своим друзьям, ты будешь чувствовать себя нормально? — Наверное… — он снова повёл плечами и опёр подбородок о колени. — Но я не думаю, что могу. Я боюсь, как они могут воспринять это, — он смотрел в прорехи между кафелем ванной. — У них слишком много своих дел и забот, я не хочу взваливать на них мои собственные. — Поэтому ты решил свалить их на меня? — позабавленно. — Ам… Извини, — уязвлëнно. — Звëзды, если ты ещё раз скажешь это слово… — Я понял-понял! — он примирительно поднял ладони. — Я на самом деле не должен был, тем более, ты ведь только восстановилась. — Прибереги свою жалость для других, — фыркнув, она начала подниматься с пола. — И наберись уже смелости, чтобы говорить о себе с кем-то ещё, мальчишка. Я больше не собираюсь выслушивать твои рыдания. — …Ладно, — он тяжко вздохнул, наблюдая за ней. Возможно, у него правда получится объяснить, что он чувствует, кому-то ещё. В конце концов, даже Яшма его почти поняла. — Ты уже уходишь? — Мне нет смысла здесь оставаться, если я тебе не нужна, — она скрестила руки на груди. Он встал рядом, вытирая глаза тканью толстовки: — Яшма… — он поднял на неë глаза, — спасибо за всë. — Не за что, — она тут же отвела взгляд, смотря куда-то в зеркало. А затем дëрнулась от неожиданности, когда ощутила на своей талии кольцо чужих рук. — Что ты делаешь? — Можно я постою так немного? — Нет. — Пожалуйста, — он услышал в ответ низкий рык, который, парадоксально, заставил его улыбнуться. — Правда, спасибо, что выслушала. — …Отлично, — он услышал короткую, почти неразличимую заминку в чужом тоне. — Теперь отцепись от меня. — Отцепляюсь, — он спокойно отступил, давя улыбку. — Знаешь, ты ведь сама сказала, что не обязательно быть кому-то нужным, поэтому, ты, если хочешь, можешь остаться с нами. Для себя, не для меня. — Так и знала, — она цыкнула, проходя мимо него к двери. — Хватит вербовать меня в эту чушь. Я сама справлюсь со своими проблемами, а ты решай свои. — …Хорошо, если это то, чего ты хочешь, — он бессильно опустил плечи. Надо было научиться принимать, что он не может спасти всех. Она взялась за ручку двери. — Тогда, Яшма… До встречи? Секунда тишины. — До встречи, Стивен, — она открыла дверь.