Последняя улыбка Медичи

Женщина шла сквозь угрюмые и не привычно безмолвные коридоры Лувра, которые скрывали в себе множество тайн и заговоров. Совсем недавно во дворце было столько же шума, сколько сейчас тишины. А всё по тому, что праздновали свадьбу прекраснейшей из прекрасных- Маргариты Валуа и Генриха Наваррского, сына покойных Антуана де Бурбона и протестантки Жаны д`Альбре, которая в своё время выпила у Екатерины достаточно крови, чтобы удостоиться чести умереть от тех злосчастных перчаток, о которых и по сей день ломают голову историки. Ведь ни одно отравление, которое приписывали «злобной и коварной» Екатерине Медичи — не было доказано. Но большинство всё же придерживаются мнения о причастности флорентийки к этому делу. Но всё это поистине чудное и не менее чудно́е празднование обернулось событием поистине кровавым и ужасным. Сейчас, как уже было сказано ранее — в Лувре царствовала тишь. Рядом с королевой колебались тени, отбрасываемые со стен факелами, а шаги женщины были непривычно тяжелы и глухи. В прочем во всей её походке, во всём облике, в каждом стуке сердца — звучало сильнейшее усилие, которое она делала над собой. Каждый шаг давался с трудом, ткань и без того пышных юбок потяжелела в несколько раз, чепец непривычно сдавливал волосы, а от туго затянутого воротника королеве и вовсе становилось дурно. Создавалось ощущение, что вот-вот и женщина потеряет сознание. Глаза — всегда полные решительности, и не важно, какое испытание подготовила коварная судьба, важно то, что она пройдет через каждое из них — нынче были померкшими. В прочем блеклый огонёк решительности в них всё же был и сейчас, но казалось, что эти два глубокие, стеклянные омуты потеряли всякий человечный свет, и лишь тот самый отблеск решительности — единственное, что отличало их от мёртвых. До такого состояния она довела себя сама, и причину этого состояния также устроила сама. Кто же мог знать, что чувство ненависти окажется по итогу не самым сильным из всех?.. От ненависти до любви один шаг, верно? Даже малейшее, казалось бы, незначительное событие, может внезапно изменить одну крайность на другую. Но, что, если эти составляющие существуют совокупно, где-то плотно переплетаясь, словно закрученные лозы, а где-то расходясь? Везде нужен баланс. Даже в любви. Чаши весов должны сохранять равновесие между ненавистью и любовью, и только тогда будет истинное благополучие. Жаль, ей не было дано понять это раньше. Хотя, даже если бы и поняла, изменило ли это её решение? Пожалуй, нет. Наконец, когда флорентийка дошла до нужной двери, в Лувре стало совсем тихо. Теперь и те, едва различимые шаги — не были слышны. Женщина безмолвно, почти не дыша, замерла перед массивными деревянными дверьми. Королева-мать довольно долго не решалась войти и просто рассматривала резьбу на них. Какое-то время она гадала про смысл вырезанных элементов или проводила пальцами по самой древесине, пытаясь определить вид. Екатерина всё перекручивала и перекручивала в голове свои дальнейшие действия вплоть мелочей. Продолжалось это немалое количество времени. Она не могла решиться войти. Выглядело всё так, будто королева-мать боится распахнуть эти чёртовы двери! Будто, как только она зайдет — случится что-то поистине страшное! Да чуть ли перед ней предстанет сам Дьявол, потирая лапы и уже предвкушая расплату за все ее грехи, а их у нее было не мало. Но каяться она не собиралась. А, толку? В любом случае, даже если, она всю оставшуюся жизнь проведет в монастыре, даже если всю оставшуюся жизнь- хах, жизнь. Ей и так уже 53 года, сколько же этой «жизни» у нее еще осталось? — будет строго чтить пост и питаться одной водой да хлебом, даже если будет проводить всё время в молельне и со слезами раскаянья молить великого Господа о прощении, то не искупит и половины всего того, что сделала. Цикл мыслей королевы прервал неожиданный шорох, шум за дверью, коя разделяла коридор и покои. Екатерина на пару секунд насторожилась. Нет, конечно, сначала флорентийка решила, что ей показалось, с такими-то фантазиями про «зловещие покои Генриха». Но через пару секунд шорох повторился, заставив Екатерину прислонится ухом к двери. Этот кто-то, находившийся в покоях, передвигался также тяжело как она сама, если не в несколько раз тяжелее. Слышались звуки ёрзающей по полу мебели. Её то ли передвигали, то ли что? Но зачем? Разве уборку до этого времени никто не додумался провести? Вот непутёвые! И нужно было этим курицам явиться именно сейчас? Та уже прочистила горло, дабы разогнать служанок и резко открыла двери, но. Не успев войти Екатерина застыла около них- дверей, правда уже внутри комнат. Те самые двери за ней тяжело захлопнулась, а сама она продолжала ошеломлённо стоять. За всё это время королева-мать не поинтересовалась, что с ней. « Она должна быть мертва, так почему. С большим трудом, но всё же стоит здесь.?» — подумалось флорентийке, шарящей взглядом по фигуре той. — Что вам здесь нужно? — тон девушки был резкий, но следом. -Пришли посмотреть на место где он умирал? — послышался всё тот же голос, лишь измученный. Белокурая тяжело дыша держалась за спинку стула, который пошатывался вместе с ней, готовясь вот-вот упасть. Едва ли девицу теперь можно было назвать одной из лучших «сирен» самой Екатерины Медичи. Манящие многих мужчин- волосы, были спутаны и вольно спадали Шарлотте- несложно было догадаться кто эта загадочная девушка, чье имя было оглашено только сейчас- на хрупкие плечи, под глазами были тёмные круги, которые контрастировали с мраморного цвета губами. Взгляд Екатерины, коя уже отошла от первичного шока, ведь де Сов не выживет с таким-то видком и пары суток, скользнул ниже по статуре: Шарлотта стояла лишь в ночной сорочке. — Я хотела. Я лишь хотела, чтобы перед тем как я.- покои пронзил раздирающий лёгкие кашель, а Шарлотта, не договорив упала на пол. Её тонкие пальцы впились в ножку стула, непонятно как не упавшего вместе с ней. Та продолжала кашлять, в то время как Екатерина безучастно смотрела на девушку, которая вот-вот испустит дух прямо здесь. Ей было не жаль её. А кого ей вообще жаль? Детей? Страну? Себя? Жаль себя, из-за неудачной судьбы.? Хотя, скорее, ничего из этого. Она была плохой матерью. Может всему виной её муж, может Диана, но факт оставался фактом — детей воспитывать она не умела. Нашла общий язык она лишь с одним своим сыном — Генрихом, но все её старания для него шли в ущерб остальным детям. Она была плохим политиком. Верно, ведь уберечь страну от войн не смогла даже тем самым несчастным браком. А себя. Толку жалеть себя? Она теперь ничего не изменит, и прошлого не вернёт. — Я лишь хотела, — де Сов вновь заговорила, только на несколько тембров выше- перед тем как отойти от жизни, взглянуть на комнаты моего дорогого Генриха, которого вы. Вы, которая не знает меры своей жестокости у меня отняли. Вы убийца. Убийца невинного человека! Столь грубые, но довольно простые слова, которые Екатерина могла услышать даже в кабаке, ведь о безжалостности флорентийки говорили всегда- на удивление, больно полоснули по сердцу, ведь это было правдой. Всё, что сейчас она сказала, было правдой! Екатерина не хотела, не могла этого слышать! Не могла думать, не могла осознавать это! Женщина яростно посмотрела на Шарлотту, но. Она уже всё равно ей ничего не сделает, эта потаскуха может даже умрёт прямо здесь, а если Екатерине повезет и она попытает её перед смертью испанским сапожком, то это только докажет правоту слов де Сов. Вместо этого итальянка гневно кинулась к девушке, и задрала ей подборок, чтобы эта шлюха смотрела ей в глаза. — Не я! — прошипела Екатерина- Это ты! Ты, дрянь, его убила. Собственными руками! Или вернее сказать. Королева-мать замолчала, сделала пару шагов назад и расплылась в издевательско-приторной улыбке. — Вернее сказать, собственными губами! Неуместный смех пробрал Екатерину, а Шарлотта, из глаз которой потекли слёзы от обиды за любимого — уже задыхалась. — Вы… Чудовище. Чудовище, Екатерина. О, девушка знала, что убила Генриха этим проклятым опиатом! Знала. А от этого становилось только хуже. Ей сказал это тот самый человек, который его и изготовил. Рене приходил к ней, просил простить его, но был удивлен, что де Сов всё еще жива… А там и выяснилось, что пижма- трава, которую Шарлотта принимала от никому ненужной беременности — замедляла действие попавших в её тело ядов, а потому Наваррский умер раньше. Сейчас же, тело Шарлотты содрогнулось и с ужасным предсмертным хрипом и пеной изо рта дёрнулось несколько раз, после чего больше не двигалось, наконец освободившись от земных мук. А женщина тем временем захлёбывалась в то ли истерическом смехе, то ли рыдании, скакая вокруг нее. — О, да, Шарлотта! Я чудовище! Я чудовище, которое убило твоего ненаглядного Ге-е-енриха, ведь так? — захихикала Екатерина, смотря на ту. — Ну-у-у! Чего молчишь? Ах, ты сказать не можешь?! Новая волна громкого смеха накрыла флорентийку с головой. Её звонкий, но в то же время пугающий хохот эхом отбивался от стен пустующих покоев. Выглядело всё так, будто она свихнулась. Екатерина давилась воздухом и собственным смехом, продолжая кружиться, то вокруг Шарлотты, то вокруг себя самой. Она так не смеялась давно. Когда она вообще перестала? Пять, десять, двадцать лет назад? А может она вообще не смеялась никогда? Екатерина не зала. Это было уже и не важно. Совсем не важно. -О! — итальянка занесла руку вверх, останавливая свой припадок на пару секунд. — Пардон, мадам! Екатерина наконец вспомнила цель своего визита сюда и вынула из туго затянутого корсажа маленький флакон с почти прозрачной жидкостью. — Скажи-ка, Шарлотта.- королева-мать поправив свои многочисленные чёрные юбки приземлилась рядом с еще тёплым телом девушки. — Разве чудовище мучилось бы от угрызений совести за то самое «злодейство», про которое мы с тобой говорили? М-м? — она крутила в руках флакон, с интересом рассматривая. — Разве оно мучилось бы от смерти. Любимого? Страдало бы от своей глупости? Екатерина выжидающе смотрела на Шарлотту, ожидая ответа, которого конечно не последовало. Женщина же кивнула сама себе. — Вот и я думаю, что нет. Ах, пару минут назад ты мне нравилась больше. — королева тоскливо глянула на девушку. — Ну что же. Та вынула пробку из флакона и со словами: — Твоё здоровье, милая! — осушила его до дна. Буквально через пару секунд содержимое начало действовать. Слабость стала охватывать её тело, перед глазами плясали чёрные пятна, иногда прерываемые последними в жизни той вспышками света. Екатерина теряла контроль над происходящим, а по телу вязким медом разливался туман, отключая сознание и притупляя колющую боль от того же снадобья. На ее устах всё еще была безумная улыбка. Как же иронично получилось. Прям как в сопливом романчике — сначала умер он, а затем и она следом. Только вот сейчас умер он из-за нее. В двойне иронично! Прийди эта мысль Екатерине, она бы радостно всплеснула в ладоши. Еще несколько месяцев назад смерть Наваррского могла стать великой победой для нее, но эта «победа» обернулась совсем не так, как должна была бы. Но в этом виноват лишь один человек. Она знала его дольше всех остальных людей, но видимо не так хорошо, как могла когда-либо думать. Только на следующее утро были найдены двое мёртвых — женщина и девушка. И к большому удивлению несчастного Карла, потерявшего и мать и друга с разницей в пару дней, лицо матушки выглядело счастливым — самым счастливым из тех, кои он когда-либо видел.