До конца, но только...

Софи много думала о смерти. Она витала вокруг неё, своим тёмным плащом касаясь её щёк. Казалось, этот неведомый дух всегда бродил рядом, острой косой будоража верхушки деревьев, что в страхе шумели всё тише. Мир боялся её, природа служила ей, а человек благоговейно взирал на того, кто всю свою жизнь посвящал смерти. Оставив после себя памятник чести, он надеялся на хороший конец, совсем позабыв о том, что перед финалом всегда следует кульминация. А знал ли тот человек, стоит ли смерть того, чтобы ради неё прожить жизнь? Вся её семья была мертва. Лили и Марк давно покинули мир. А она? С трепетом огораживая себя от любых признаков смерти, Софи бродила в тумане, не желая принимать то, что смерть для неё значит. Она дрожала перед ней, в ужасе не поднимая глаз на ту, что на своих поломанных вороньих крыльях унесла тех единственных, кто любил её. Софи совсем позабыла о том, умела ли любить в ответ тех, чья похвала заставляла тело разбиваться о скалы, на которые она взбиралась в страхе перед тем чёрным ангелом, что ждал её наверху. В его невесомых объятьях Софи надеялась наконец ощутить то тайное блаженство, к которому стремилась. Она хотела быть любимой после смерти, невзирая на то, что при жизни не любила в ответ. Софи больше не могла найти себе места в той реальности, где она робела в лапах неизведанного никем ужаса. Ей было страшно. До безумия страшно отпустить Оли, что был единственной её ниточкой на этом рвущемся по швам гобелене. Софи боялась пропасть, оторваться и пасть туда, где уже не важна ничья жизнь. Все её старания были бесцветны. Каждый шаг её был неощутим и невидим. Но в глазах Оли была она вся. Там, где он беспомощен и мал, Софи имела возможность продолжения хотя бы в той мимолётной мысли, что могла существовать в его будущей светлой головке. Если смерть лишь отнимает, то успевает ли она прихватить в свой деревянный ящик всё, чем была полна жизнь? Вдруг очнувшись от глубокого сна, Софи поняла. Ей нет нужды тешиться своей злостью к той, кто дал ей столько. А ведь Софи всё-таки любила. И будет любить до тех пор, пока в небытии не растворится её собственное имя. Может, в этом и суть, чтобы жить, не трепеща перед смертью, с которой встретиться и не суждено? Она всегда казалась неуловимым секретом, прикасаться к которому запрещено, ведь без знания того, что в ней есть, она хранит в себе великое множество. Но Софи признаёт её. Признаёт, что никогда не посмотрит ей в лицо и не вскрикнет в своём последнем испуге. Они не встретятся, как и не встречались с ней иные счастливчики, что однажды оказались на этом свете. Смерть начнётся там, где закончится её жизнь, и определит ценность сердца, что было полно любви. Но так ли важно то, что с тобой никогда не случится? — Ты чего проснулась? — неожиданно спросил Том, заметив, как сидя в кресле Софи тяжело дышит. В верном свете лампы он перебирал деревянный конструктор, аккуратно раскладывая его части по столу. Похоже, этому он уделял большую часть своего одиночества. — Мне показалось, что я перестала бояться. — Она помедлила на последних словах. — И душе легче без страха собственной жизни. — Софи и сама не поверила, что наконец сказала об этом. Такие секреты сердца ей ещё не приходилось разглашать вслух. — Тебя ночью всегда на интимные разговоры тянет? — усмехнулся парень, на момент остановившись собирать детали. — А что, не хочешь говорить? — Софи рассмешило то, как Том отмахнулся от неё. — Может, наконец расскажешь, что мне делать дальше? — Ничего, мы пока просто посидим и подождём. — Он беззаботно пожал плечами. — Отец сам всё сделает, так что займи себя чем-нибудь на время. Только не вздумай выходить из дома, а то все наши старания пойдут коту под хвост. — Том сделал умное лицо, будто без этого замечания Софи выскакивала на улицу при каждом удобном случае. — И как ты себе это представляешь? — её голос звучал тихо, будто на тайной вечере она судила чужой план под носом самого Господа. — Как я могу думать о чём-то другом, когда он там? Это даже звучит невозможно. Я никогда не умела ждать и не смогу сейчас, пока кто-то чужой решает участь Деми. — Сейчас ты сама же и решаешь его судьбу. Твоя задача выполнена, потому думай о чём хочешь, только не суй туда свой нос раньше времени, иначе всё испортишь. — Он замер и многозначительно уставился на Софи, выдерживая понятную ему одному паузу. — Ну? — Что? — девушка не понимала, сам ли по себе Том странный, или его юному уму известно то, о чём она и не смеет догадываться. — Помогать мне будешь? — парень кивком указал на стол. — Ты же всё равно не уснёшь, так что не мучайся и отвлекись, пока мы разговорами Оливера не разбудили. Софи посчитала эту мысль самой здравой из всех тех, что ей довелось слышать из уст Тома. Так она думала, умаляя заслуги парня, что жил в достатке то время, которое она прожигала на обочине жизни. Томас был тем ещё счастливчиком, и было это ей до того горько принимать, словно тошнотворную вязкую микстуру, которая в конце концов исцелит её раны, что Софи и не пыталась обратить внимания на то, в чём он был по-настоящему несчастен. До её прихода Том был поглощён своим ужасающим одиночеством. Она последовала его совету, всю себя посвятив работе. Казалось, ей только удалось отойти от той бесконечной гонки, которой она самолично себя губила, как перед ней оказалась новая причина для бегства, но теперь бежать было проще. Софи больше не задыхалась в постоянном труде, что вставал у неё в горле, перекрывая воздух. Она простила себе жизнь, разрешила благодарить Тома хвалебными овациями каждый раз, как тот затевал для Оли новую игру, позволила покою подойти к себе ближе, в отдыхе расслабляя уставшие плечи. Но тишина успела покинуть её голову без обещания вернуться. Софи ещё чувствовала запах сандала, что шлейфом тянулся за Маргарет. Сумрачные очертания её тела и в придыхании раскрытые губы исчезали из памяти, забирая с собой любовный фантом, что лишь намёком напоминал о том, что у Оли были родители. Она так и не поговорила с ним, а он так и не узнал, что до церкви дошёл лишь его отец. Стоило Мег выйти за порог родного дома, как её не стало, и кто из этих потерявших мораль людей посмел притронуться к ней, Джеймс не смог сказать. Из его речи пропало всё, что придавало былому Джеймсу то особое красноречие, которым он так умело пользовался при ней. Том не описал и слова, что могло бы показать прошлое того, кто свои последние дни бездумно выл в одной из запертых комнат подвала, куда спускают самых неугодных. Джеймс сломался. Точнее, его усиленно ломали, пока он успевал лишь выплёвывать зубы, ненужные ему для ежедневных молитв и веры в того, чьё существо они с женой молча презирали. Джеймс так и не принял в своё сердце чужака, что с самого начала оставил их, и до самой смерти продолжил беречь в нём жену и сына, увидеть которых его ослепшие глаза в разбитых очках больше не смогли бы. Слова Мег отныне не имели над Софи той же силы, что и раньше, но почему-то сердце её беззвучно рыдало при одном лишь воспоминании о ней, такой хрупкой, разбившейся у неё на руках в темноте той злосчастной кухни, где она ей призналась. Но Софи не приняла в свои руки ту уставшую от терпения человеческую натуру, что была подобна ей. Мег не успела принять того, что Софи была готова для неё сделать. И Мег не успела услышать слов любви Джеймса, что припрятал под своё крыло Оли только из-за неё. О, как же сильно он любил свою Мегги со всеми её слабостями и милосердием, что заставило ту привязаться к чужому сыну больше, чем к собственному мужу. Оттирая пол и стены от толстого слоя пыли, Софи не могла перестать молча гибнуть под изгибом света, что падал на её изувеченные руки. В этой действительности у неё ещё кто-то был. И этот кто-то как и прежде молча дожидался, когда же ей наконец хватит духу решится рассказать ему то, о чём он и сам начинал догадываться. С каждым днём его наивная идея того, что вскоре мама с папой вернутся, теряла свой интерес. Но нет, они не могут быть мертвы. Они не посмеют исчезнуть, пока Оли ждёт их. Они не рискнут разрушить его ещё имеющую надежды жизнь. Мег бы ни за что не позволила ему знакомиться со смертью так рано, и не важно, как долго будет держаться его вера в волшебное. Добрый дух будет до последнего оберегать Оливера до тех пор, пока и сам не покинет мир, разрушив последние детские мечты в схватке с неизвестным, утомлённым своей участью ангелом, что зовётся смертью. А Софи всё пыталась примерить на себя то бремя, что по собственной глупости повторила в след за Мег. Она призвала себя стеречь его ребячьи фантазии так же, как это делала она когда-то, в упорной выдержке не давая тому понять, как много он потерял. В объятиях чужой пелены Оли забавился с игрушками под зашторенным окном, с интересом поглядывая на золотой купол церкви, и для Софи видеть это было настоящим мучением. Он был непричастен, был чист и невинен, и злая судьба своим молчаливым взором заставила её сохранять покой того, кто ещё был ей нужен. Но эта тишина порождала в его и без того метавшейся душе лишь большие противоречия. Оли желал всё понять, и как бы Софи ни старалась, ей не оградить его от всех тягот мира так же, как и её родителям не удалось сохранить для неё страну иллюзий. Она всегда знала, что бывает больно, и ему предстоит узнать это так же, как другие дети испытывают мир многим позже. Софи нужно просто сказать ему, что он больше никогда не сможет жить так, как прежде. Ей нужно лишь взять себя в руки и разрушить былую жизнь для того, чтобы наконец начать воздвигать новую. Время неумолимо тянулось, продолжая испытывать терпение Софи, но ни одна живая душа так и не явилась к ним, чтобы избавить её от мучений. Ни единого звука не донеслось до их ушей, смешивая в целое день и ночь. Одно лишь голубое небо редко сменяло свои краски, бледной луной освещая уставшие лица трёх человек, что ожидали чуда. И, наконец, когда в одну из спокойных ночей в окне засияло алое пламя, Софи в полной мере поняла то, как же тщетны все её беспечные попытки самопожертвования, ведь Оли предстояло так и остаться на перепутье впереди ожидая жертву, в сотни раз превышающую их собственную трагедию. — Том, вставай! — вскричала Софи, расталкивая развалившегося на диване парня. — Церковь горит! Это то, о чём ты говорил? — её охватило возбуждение. Пожар одновременно и пугал, и благословлял на то действие, которого она так долго ждала. — Без понятия! — вскочил он и в панике схватился за голову. — Я совершенно без понятия! — Том мигом влетел в кроссовки и выбежал на улицу, освещённую куда ярче прежнего. Схватив спящего Оли на руки, Софи без промедлений помчалась вон из дома, догоняя парня, что с раскрытым от удивления ртом выглядывал из-за угла. Широкая площадь с крупным белым зданием в центре была окружена бесчисленными стойками с факелами, что неустанно пытались перекричать свет звёзд, парой крохотных пристроек и тонких деревьев, на качающихся стволах уклоняющихся от пожара. Огонь неистово бесновался, подражая телам, скачущим вокруг опасного тотема — это Безумные обступили плод своих трудов, пылающий в раньше кажущейся беспросветной тьме. Их длинные узкие тени разрезали проблески на низкорослой траве, что лишь помогала пожару перескакивать с одного деревца на другое, приближая лачуги к неминуемой гибели. Но тому они были лишь рады и, выкуривая жителей этих бедных домов, больные хватали их, не разделяя добычу с соратниками, нападая на каждого встречного, кому изменила удача. И в этом мучительном месиве они сливались в своём последнем танце, порождая оглушающий вой, которому из последних сил подпевало трещащее дерево. — Я не понимаю! — обернулся к ней юноша, крепко вцепившийся в свои волосы. Кажется, в её лице он искал ответ. — Что? — не менее напуганная, Софи лишь сильнее обняла растерявшегося в ночи малыша. — И этого мы ждали! Что за хрень?! — он снова уставился на церковь. — Почему она горит! — Том рукой указал на высоко поднимающиеся языки пламени, стремительно охватывающие первый этаж церкви. — Это я должна спросить! Ты сказал мне сидеть и ждать! — Софи старалась перекричать вопль безбашенной толпы. Из высоких деревянных дверей посыпались люди, спасаясь от своей незавидной участи. — Деми! Он ведь должен быть там! — она всем телом подалась вперёд, норовясь отправиться искать заблудшего друга в самом сердце схватки жизни и смети. Софи уже предвкушала, как пожалеет о своём следующем шаге. — Том, бери Оли и прячься, я скоро вернусь. — Ты рехнулась? Что это ещё за выходки? — закричал парень, принимая на руки ребёнка. — Умереть вздумала? — весь его былой задор вмиг улетучился. — Нет, не уходи! — запищал Оливер, вырываясь на землю. — Я пойду с тобой, Софи, пожалуйста, не уходи! — Слышишь его? Я не один думаю, что тебе не нужно идти! — подхватил речь мальчика Том. — Я обязательно вернусь, — она сжала его плечи, утвердительно кивая. — У тебя осталось самое важное, что у меня есть, не забывай об этом. — Софи, ты сумасшедшая! — выплюнул Том, стряхивая её руки. — Мы все умрём! — глаза парня неотрывно глядели на охваченную огнём площадь. — Ты должна нам помочь, ты обещала! Я тебе верил! Как и папа! — вскричал он, учащённо дыша. Инициативность Софи его тревожила, а идеи приводили в ужас. Но всё-таки остановившись и задумавшись, он припомнил что-то своё и понял, что ничего другого, кроме как молча смириться с её действиями, ему не остаётся. — Второе окно сверху слева, лестницу ищи за углом дома и даже не вздумай нас бросать! — Не брошу, Том, не бойся. — Девушка быстро поцеловала его в лоб, прослушав первую половину речи. Всё, что хотела, она уже услышала. — Спрячьтесь и будьте паиньками! — напоследок потрепав Оли по макушке, Софи резко развернулась и помчалась прочь. — Спаси моего отца! — на прощание крикнул Томас. Его щёки зарделись ярче пламени, и единственным, что ему удалось из себя выдавить, оказалось робкое «будь осторожна». Ком в горле давил с неистовой мощью, вместе с дымом в лёгких затрудняя дыхание. Но она бежала, стараясь оставаться невидимой за кустистой оградой, ожидающей своего несчастья в пасти огня, не дарившем пощады. Люди пытались увернуться от рукотворной стихии, но воркующая над ними неприглядная публика не давала сделать и шагу. Дети пищали, потеряв своих матерей и хватаясь за юбки первых попавшихся женщин, что отмахивались горящими дубинами от цепких лап убийц, которые так желали их плоти. И лишь когда нескольких из них схватили твари, начали раздаваться выстрелы, прикрывающие горе лишения каждого, кому не повезло оказаться в центре побоища. Один упал, за ним второй, но меньше Безумных не становилось, отнюдь, они лишь больше выползали из никому неизвестных щелей, словно крысы из глубин канализаций заполонив площадь, даже не пытаясь обращать внимание на раны и потери, ведь когда перед глазами маячит столь желанная цель, неведомый инстинкт берёт верх, толкая опустевшие головы на преступление, заслуживающее высшей кары. Если Бог есть, то почему он позволяет их зубам впиваться в ещё живые ребячьи тела? Софи всё вопрошала и молилась, но ответа так и не последовало. Сколько не просили его о спасении, Господь не сохранил ни души, отдавая каждую на веление рока, избавления от которого любому пришлось выслуживать самостоятельно, либо идя на пролом, либо помогая другим не отступать на попятную. Софи старательно пыталась разобрать хоть слово, и лишь визг одичалого сборища перекрывал имя, что повторял каждый второй. «Джери, Джери!» — скандировала толпа, ища в его внушительном возгласе поддержку. И она её получала, вместе со стволом в свободную руку. Для всех война стала единой, определяющей, кто выживет, а кто сгинет в лапах тех, кто потерял себя ещё давно. Для Софи это был бой за жизнь, намного более важную её самой. И к этой жизни она спешила стремительней, чем к былой смерти, что так долго душила её своими тонкими закостенелыми пальцами. Софи больше не волновала смерть, она прямо смотрела в её пустые глазницы и насквозь видела страх, что та испытывает перед ней. Их момент ещё не настал, и они обе прекрасно это понимали. На её пути так ничего и не встало. Казалось, сама судьба разрешила ей дорогу до храма, жизнь в котором сохранилась лишь в сердце битвы. Но ни крики, ни слёзы трепыхающихся на последних волнах настоящего людей ей были больше не слышны. Добежав до белых стен, в одном из окон она заметила движение, перекрываемое одичалыми бликами. Кто-то открыл ставни и выронил нечто из рук. Это Деми выглянул в просвет витражей, что пылью ссыпались на лицо застывшей на месте Софи. Металлический звон заставил обоих затаить сбившееся дыхание.