Твои ласковые слова и теплые руки

      Невнятные, шепчущие неизвестные голоса сопровождаются эхом, душераздирающим плачем, непонятными криками, звучащими как реверберация – далеким косвенным эхом в черепной коробке, забитой негативными мыслями.       Линч стоит посреди заросшего кладбища, покрытого тонкой пеленой пушистого снега, и смотрит в никуда стеклянными очами. Тело дрожит от атомного и сырого мороза, от которого покраснели щеки, были готовы подкосится ноги, замёрзнуть пальцы рук и ног, а соленые крупинки слез, собравшиеся на кончике носа, казалось, готовы были замерзнуть в кривую сосульку.       В кулаке, крепко сжатом до побелевших костяшек, он держит две красные, почти кровавые розы, острые шипы которых больно врезаются в бледную и замерзшую кожу. Кругом капает легкий дождик, сопровождаемый стуком по ледяных надгробиях с потертыми портретами давно умерших людей.       Стремительно светает. Почти за туманным горизонтом сияющее желто-оранжевым светом солнце как будто остановилось, как и время. Деревья, искривленные и без листьев, устрашающе скрипели над опущенной головой, а открытые железные ворота с облупившейся синей краской, ведущие к одной из заброшенных могил, противно скрипели в такт дождю.       Брюнет совершенно потерял счет тому, как долго он уже простоял здесь в полном убийственном одиночестве, если уже начало всходить утреннее солнце. Кругом была отвратительная сырость, ненужная слякоть, непроглядный туман и замерзшие лужи на земле, что добавляло уныния в эту и без того унылую атмосферу.       Слезы невольно скатываются по его щекам, и Линч мутным и опущенным взглядом изумрудных глаз, под которыми виднелись синяки от бессонницы, смотрит на надгробие с эпитафией: Опустела без тебя земля. Любим, скорбим. 2001-2023.       А черно-белый портрет, изображенный на недавно воздвигнутом черномраморном надгробии, заставлял дрожать уже от одного взгляда на него: прежде васильковые глаза с жизнерадостным блеском, не скрытые линзами очков, изображенных в сером с черными оттенками, казалось, смотрели прямо на журналиста, пытаясь проникнуть в самую душу сквозь покрасневшие роговицы опухших от неудержимых слез глаз.       Он робко опустился на одно колено, положив цветы на слегка заросшую вскопанную землю. Слезы навернулись на его глаза, когда капли дождя падали сверху, смешиваясь с соленым жемчужинами на его щеках. Мысли его были хаотичны и спутаны, в голове путаница...       И тревожная мысль о том, что во всем виноват сам Линч, не давала ему покоя: он не услышал вовремя этого тревожного звоночка, не понял убитого состояния своего друга, не успел придумать спасительного решения – эти навязчивые и параноидальные мысли убивали морально, болезненно разъедая кровь и плоть изнутри.       Журналист просыпается в холодном поту. Горящие крупинки слез скатываются по его мужскому лицу и бритому подбородку. Он судорожно дрожит, тихо всхлипывая во влажную ткань подушки.       Это кошмар? Да, еще один, ужасающий, леденящий и пробегающий треморной дрожью по позвоночнику.       Нельзя сосчитать, сколько раз за последнюю неделю Линчу снились сны, в которых умирает его близкий друг.       Джон, однако, на эмоциях во время ссоры неделю назад рассказал Линчу всё: о словах дяди Болтона, внезапно ошеломившего писателя своими словами о будущем перед входом в портал, о своих переживаниях и уже смирившемся со смертью...       Линч находился в неописуемом ужасе, который каждый раз заставлял его сердце трепетать, как сумасшедшее, в груди, что неровно вздымалась вверх. Это казалось таким реальным; он едва различал грань между реалистическим сном и смутно проясняющейся реальностью.       И снова, блять, это происходит.       Сегодня, а точнее вчера, Джон без отказа остался ночевать у Линча. Они спали вместе на двуспальной кровати Егора – это было спокойное, но твердое решение самого брюнета, который ничуть не смущался этим, а скорее... Успокаивался, зная, что пока Джон рядом, с ним наверняка ничего не случится.       Он не мог потерять своего единственного настоящего друга.       И на секунду, утихая свой безудержный плач, стараясь не поддаваться слабости, зеленоглазый заметил, что его друга нет по ту сторону смятой кровати под одеялом.       Ужас охватил каждую клеточку тела, заставляя замереть с ошарашенным взглядом испуганных глаз...       Что, если это все-таки не кошмар? Что, если Джон действительно умер?       Егор в ужасе выскочил из-под нагретого одеяла и стремительно направился на кухню, откуда доносился звон чашек и чей-то едва слышный спокойный голос, насвистывающий хаотичную мелодию.       Потные и взлохмаченные локоны вьющихся черных волос прилипли ко лбу, когда Егор замер в дверях, как каменная статуя, устремив облегченный взгляд на силуэт, мирно заваривающий себе ароматный черный чай в длинных пижамных штанах с серым клетчатым узором и черной тонкой футболке, из-под рукавов которой были видны изящные руки и привлекательные мышцы умиротворенного писателя.       Каштановые локоны прядей приятно переливались в тусклом свете лампочки. Спокойный профиль невозмутимого лица, направленного к чашке, наполненной дымящимся кипятком, заставил Линча на мгновение заколебаться, прежде чем преодолеть свои сомнения и пересечь расстояние между ними тремя длинными шагами.       Джон мог только поднять взгляд на Линча, который внезапно прижался к нему сзади, крепко обняв и обхватив руками его талию. Волна безмятежности пробежалась по телу голубоглазого, когда знакомое тепло в образе обеспокоенного журналиста прижалось к нему, заставив младшего в недоумении хлопать витиеватыми ресницами.       – ...Линч? Что-то случилось? – невнятно переспросил Джон, даже не сопротивляясь этой неожиданной нежности со стороны обычно серьезного и не тактильного Егора.       Сердце Линча колотилось в груди, когда он крепко прижимался к Джону, как маленький ребенок, потерявший мать и не желающий её отпускать.       Слезы отчаяния безудержно текли по его уже покрасневшему лицу. У него перехватило дыхание, а в горле образовался тошнотворный ком, из-за которого ему было трудно говорить, поскольку он мысленно пытался восстановить контроль над эмоцией, которую редко проявлял: привязанностью.       Это было ужасно – неспособность отличить сон от реальности, когда дело касалось чего-то столь дорогого, родного, как их крепкая и долгая мужская дружба, в которой они редко проявляли такие хрупкие эмоции даже в тех самых объятиях.       У обоих парней не было частых тактильных контактов, но сейчас это было крайне необычно и... приятно. Ласковые объятия разлили по телу приятные импульсы долгожданного контакта, умиротворившие обе страдающие души.       — Я… я не знаю, — едва сумел выдавить брюнет, понимая, что ведет себя уязвимо и не совсем канонично, но не смог смириться со словами Джона о будущем, — Опять эти кошмары, Джон... Это продолжает происходить. Я волнуюсь...       Он уткнулся лицом в изгиб крепкой шеи Джона, отчаянно пытаясь не потерять полностью контроль в этот момент крайней уязвимости и привязанности.       Джон удивленно изогнул изящные черные брови и шумно вздохнул через рот, спокойно повернувшись к Линчу всем телом и притянув его ближе.       Шатен теперь сожалел, что рассказал об этом Линчу, которому теперь также снились кошмары о трагичном будущем. Только Джон с этим давно смирился, этап принятия наступил совсем недавно, но журналист от этого явно не отошел.       – Все в порядке, приятель – это всего лишь сон. Успокойся, — одна рука писателя успокаивающе лежала на спине и тонкой талии друга, а другой он нехарактерно ласково гладил прильнувшего к нему брюнета по голове, стараясь успокоить его этим мягким, даже нехарактерным для него жестом.       Сердце Егора еще колотилось, а тремор рук и дрожь во всем теле упорно продолжали парализовать его; однако ощущение сильных рук писателя на спине и нежных пальцев в его пушистых волосах начало его успокаивать.       – Я знаю, – тихо пробормотал он, – но это так реалистично, Джон... Это всего лишь вопрос времени, что тебя не будет в будущем...       Он чувствовал, как еще больше дрожит от этой насущной мысли, сжимая Джона, немного наклонившегося к нему из-за роста , как будто пытаясь удержаться за него, как за спасительную соломинку. – Джон, я редко говорю это, но я не хочу тебя терять...       Сердце и нутро болели от страха и ужасающей утраты; как он мог продолжать жить с этой мыслью, зная, что будет с Джоном?       Они так долго были друзьями – вместе пережили бесчисленное множество приключений, как нелепых, так и мистических.       Потерять эту цепкую связь — все равно, что потерять часть себя…       — Ты меня не потеряешь — даже на том свете я тебя достану… — ухмыльнулся шатен, слегка похлопав Линча по спине.       Как приятно находиться в этих редких объятиях...       Ребята ощущали взаимное тепло и трепет биения сердец, а их тела словно слились в мягких, дружеских прикосновениях, впервые за все годы ощутили эту нежность.       – А если серьезно, ты просто накручиваешь себя, Линч. Я ведь стою перед тобой сейчас, живой... — добродушно шептал он, невольно поглаживая кудри своего друга. – Так что не ной и не раскисай раньше времени...       Егор никогда не умел проявлять эмоции или просить о помощи; это противоречило его независимой журналистской натуре. Но теперь, когда Джон был здесь, прижимая его к себе и предлагая утешение без осуждения, что-то внутри него начало немного трещать.       — Знаешь, — прошептал он в ответ дрожащим голосом, — Я просто… я не могу потерять тебя вот так. Ты слишком много для меня значишь, — его голос прервался на последнем слове, и горячие слезы свободно покатились по его щекам, когда он наконец позволил себе полностью ощутить страх и потерю, которые угрожали сокрушить его.       – Линч... Я понимаю твой страх, не стыдись его... Я тоже не хочу сгинуть так, ведь ещё много чего не поведал в этой жизни, – Джон нежно взял подбородок Егора двумя пальцами и приподнял его лицо, тем самым заставив его посмотреть на себя. – Однако мы найдем выход. Вместе.       Он легко смахнул большим пальцем капельки слез, которые кривыми дорожками текли по лицу уже молчащего брюнета. Писатель успокаивающе выпрямился, положил свой подбородок на его макушку и погладил по спине круговыми движениями пальцев. Шатен прижал друга еще сильнее, так что Линч уткнулся лицом в изгиб его шеи.       – Все будет хорошо… Я тоже боюсь потерять тебя, но не позволяй кошмару затуманить твой разум, — тихо вздохнул он и сделал паузу на мгновение, прежде чем продолжить: — Я люблю тебя, Егор... Как старшего брата, которого у меня не было.       Линч застыл как вкопанный, все его дрожащее тело замерло, когда он услышал несколько слов Джона:

«Я люблю тебя, Егор…»

      Никогда прежде он не слышал этих слов из вишневых уст вечно вспыльчивого Джона: они были так чужды, но в то же время странно утешающие и тёплые.       Это было почти похоже на то чувство, когда холодным зимним вечером ты находишь теплое и уютное одеяло, окутывающее тебя комфортной атмосферой.       Прерывисто вздохнув, Линч поднял голову и посмотрел в сверкающие лазурные глаза Джона, ища какой-нибудь признак того, что это не просто очередной сон. Но то, что он там нашел, превзошло все его ожидания: искренность, заботу и, самое главное, понимание.       — Я тоже тебя люблю, — тихо прошептал он, слегка улыбаясь, несмотря на то, что снова вот-вот потекут слезы. – Мы справимся с этим вместе.