О новых интересных увлечениях

- Сегодня я действительно сильно напьюсь, - Кейя доверительно наклоняется через барную стойку, тянется вперед, сообщая о своих намерениях со смертельной важностью, и Дилюк, еще не успевший устать и озвереть от сотни заказов, согласно хмурит брови и многозначительно кивает, не в силах оставаться серьезным взаправду. Сейчас только начало вечера, на улице стоит жаркий, душистый август, и впереди Дилюка ждет череда невероятно напряженных часов - пятница, начало сбора урожая, все будут отдыхать как в последний день жизни. Поэтому, отложив приготовления, он предусмотрительно поднимается наверх, оставив бар на Чарльза, отпирает последнюю комнату у стены, которую за последние полгода пришлось переделать из большой кладовой в нормальную спальню, и готовит все заранее: кидает на кровать два комплекта сменной одежды, ставит ведра с водой и вытаскивает из тумбы несколько зелий в крохотных разноцветных флакончиках. Потом, подумав, задвигает под огромную кровать с мягким толстым матрасом пустую тару, и, напоследок взбив подушки, возвращается на первый этаж, не забыв запереть дверь. Ключ от спальни он привычно отцепляет от общей связки и кладет в пустой левый карман - если руки абсолютно точно будут заняты чужим тяжелым неповоротливым телом, и копаться среди еще десятка разных ключей - удовольствие сомнительное. Он проводит наверху, кажется, всего несколько минут, но людей в баре уже успевает прибавиться, поэтому он сразу возвращается за барную стойку и привычно берет в руки бокалы. Кейя сидит с ним совсем недолго – ждет, пока в церкви закончится вечернее хоровое пение, после которого неизменно появится хмурая и пахнущая свечным воском Розария, а следом за ней, будто действительно призванный молитвами, с тихим шорохом проскользнет в открытую сквозняком дверь Венти. Пока Кейя ждет, они не успевают нормально поговорить, только перебрасываются ничего не значащим поверхностным ворчанием, от которого на душе приятно и легко - Дилюк основательно готовит бар к сильной загруженности и постоянно ходит с места на место, удобнее переставляя бутылки и бокалы, прикатывает из подсобки несколько бочек с вином и сидром, но даже так постоянно ощущает на себе теплоту внимательного взгляда. Кейя, как и всегда, смотрит лукаво, будто бы и вовсе не на него, но Дилюк неизменно ощущает себя точкой в центре чужой системы координат. Только теперь он - не очередная цель ледяного жалящего недовольства, а нечто постоянное, любовная пристальность, и это каждый раз вызывает у него короткое ощущение бесконтрольного падения где-то в легких. И к этому все еще сложно привыкнуть - пусть они и решили все вопросы окончательно и теперь вернули то, что было между ними до той разрушительной ссоры, прошло действительно много времени. Часто ему кажется, будто прошло и не четыре года вовсе, а с десяток минимум, они оба словно два крохотных семечка от плодовых деревьев, проклюнулись и росли рядом, но затем ветер, грозы и глупые решения, принятые в неподходящие моменты, рассадили их по разные стороны, и только сейчас он вновь может ощущать привычную мягкость родной земли под ногами. Сколько бы Кейя и Джин не рассказывали ему о том, насколько сильно он успел измениться и повзрослеть, Дилюк практически не видит в себе этого. Может быть от того, как старательно пытался забыть себя прежнего в годы одержимых поисков, а может потому, что память услужливо позволяет забывать самое болезненное, сглаживает углы и тупит острые лезвия, как бы он не старался порезаться снова. Да, он вырос почти на голову и стал очевидно шире в плечах, ему подарили множество шрамов и опыта, боевых умений, но в остальном он остался точно таким же. Горящий тихо, но, как он надеется, надежно. Кейя же вспыхнул той самой звездой в центре розы ветров, переплавил себя, переписал, и Дилюк теперь рядом с ним постоянно полупьяный от удивления и эйфории, в спокойном напряжении, перепутанный и запыхавшийся, и это то, что он не видел ни в одном другом городе, стране, континенте. Лазурная свежесть, патока, тепло далеких мертвых звезд - Кейя теперь постоянно улыбается между поцелуями, прикрывая глаз, у него мягкие губы и волосы пахнут как вскрывшийся ото льда океан на побережье Снежной, Дилюк обнимает его так крепко, что иногда на тонкой талии остаются тени отпечатков его больших рук. И слава архонтам что их примагнитило обратно друг к другу всего через год после его возвращения, видят ветра, Дилюк бы дольше не выдержал. Попросту однажды не стерпел и не смог больше смотреть на эти напряженно вздернутые плечи в его присутствии, на корку ледяного волнения, которой покрывались бокалы, из которых Кейя пил, никогда не разрешая себе по-настоящему напиться взаправду во время его смен, на его черный силуэт на краю Мыса Веры, свешенные с обрыва ноги и сгорбленная спина, тихий шепот травы под ногами и пульсирующее пустотой пространство вокруг него, которое даже луне Кейя освещать не позволял. Теперь между ними постоянство и слова в жестах, поступках, и это Дилюк, не умеющий говорить много и цветасто, как Кейя, ценит выше золота. Его и хватило то только на длинный, нервный разговор между ними в очередной темный зимний вечер, после закрытия бара. Тогда воздух внутри, кажется, был холоднее, чем снаружи, по полу и стенам с тревожным хрустом растекалась изморозь, а Кейя напротив него был смертельно серьезный и блеклый, выцветший, уставший от недомолвок. Они проговорили до утра, Дилюк грел чужие побелевшие пальцы в своих и вскрывал себя наживую, с отчаянной решимостью, а потом взошло удивительно огромное и теплое солнце, и из бара они вышли уже вместе, друг у друга, и дышать стало действительно легче. Кейя тогда пообещал искренность, пусть и не всегда в словах, и Дилюк с этим согласился, отзеркалив его и в этом. И теперь, привыкнув смотреть внимательнее, он действительно видит. То, как Кейя выбирает его во всем и везде, это в его хитрых словах, сказанных в нужный момент, в правильных слухах, не вредящих ему больше, в том, как некоторые горожане теперь отводят взгляд, стыдливо смотря в пол. В зачищенных дорогах до поместья, в новых союзах с другими винодельнями, владельцы которых внезапно становятся удивительно сговорчивыми и учтивыми, в прекратившихся набегах охотников за сокровищами на его виноградники в моменты, когда виноград готов к сбору. В отсутствии ошибок в его бумагах, в большем количестве зажжённых свечей на винокурне, в довольном взгляде Аделинды, в открытых дверях ордена – теперь его отчеты принимаются в первую очередь, а ответ приходит день в день, дубликат ключа от своего старого кабинета греет ему карман, и пусть ему не нужно использовать его, это что-то о доверии, таком, к которому он в первое время долго привыкает. Любовь Кейи в том, как он переплетает ему длинные спутанные волосы по утрам, ворует помидоры с тарелки за завтраком, касается спины раскрытой ладонью, проходя мимо в городе, помогает с новыми рецептами для напитков и кладет букеты душистых цветов на подушку, возвращаясь с ночных патрулей. Во взглядах, теплых, долгих, в мягких ладонях, в глубоких поцелуях, в отсутствии повязки на глазу, черным с золотом, в ледяном дыхании стужи за спиной, охраняющем и оберегающем во время совместных миссий, в тонких стежках, сшивающих новые глубокие раны, в привычке одалживать и никогда не возвращать обратно его черные рубашки для того, чтобы потом сидеть, ловя на себе взгляды, на очередном скучном совещании. Все это здесь и сейчас, с ними, каждый день, даже в том, как перед тем, как уйти за столик к ждущим его Венти и Розарии, Кейя быстро заходит за стойку и, наклонившись, за пару касаний заботливо морозит ему пару партий льда для коктейлей впрок, а затем ободряюще скользит по бокам ледяными от остаточной магии пальцами, даря приятную прохладу, не сжимая и не дразня, а просто поддерживая. Дилюк в ответ только благодарно вздыхает, расправляя плечи и ухает в душный, громкий и наполненный песнями вечер, звенят бокалы, пальцы от сидра липнут друг к другу, лицо то и дело сводит от дежурных улыбок, а к ночи голос едва заметно хрипит от повторения чужих заказов. Но ему нравится эта работа - в этом нет ничего сложного, все рецепты давно изучены и выверены до идеала, этот мир понятен и прост, крошечная пропахшая спиртным вселенная на два этажа и добротную широкую лестницу, ярко горящие свечи и старые, но крепкие стулья со столами. То и дело прислушиваясь к чужим разговорам, Дилюк пропускает сквозь себя пьяный откровенный шепот и громкие выкрики, поздравительные тосты и причины заказать еще бутылку вина, дробно стучит тяжелыми ботинками по липкому полу и вспыхивает здесь и там, иногда оглаживая взглядом родную расслабленную спину с синеволосой макушкой за столиком в углу второго этажа. Кейя действительно сегодня пьет намного больше обычного, верный своему обещанию, а Дилюк покорно приносит их компании самые крепкие напитки, не мухлюя с пропорциями в бокалах - и пусть чужая любовь к алкоголю ему все еще чужда, он не имеет ничего против. Пока никто из них не создает ему неприятностей - это не его глубокая заводь, и нырять он не собирается. По своему обыкновению Кейя спустя шесть бокалов начинает говорить громче, стекает по стулу ниже и постоянно крутит на пальце прядь волос - это показатель, по которому обычно Дилюк перестает наливать ему крепкий алкоголь, но сегодня он не останавливается, слегка заинтригованный чужим желанием утратить контроль. Все равно Кейя расскажет ему все через несколько часов, пьяно крутясь среди простыней и одеял под боком, а если и нет - Дилюк так или иначе все равно узнает. Это - еще один душистый яркий цветок на поле их обещаний друг другу, и пусть откровенность иногда действительно ранит, это все равно намного лучше тяжелой молчаливой печали, которой Дилюк за год после возвращения наелся досыта. Да и беспокоиться, кажется, действительно не о чем - чужой звонкий смех со второго этажа слышно даже за баром, а когда пьяный и раскрасневшийся Венти прогоняет позевывающего Хорхе с его табуретки и достает свою потрепанную лиру, начиная наигрывать быстрые и задорные мелодии, Кейя спускается следом и присоединяется к пьяной радостной толкотне по центру бара, громко хлопая и время от времени оглушительно свистя по кавалерийски. Старые привычки не умирают быстро, а свистит Кейя настолько мастерски, что, будь в городе хотя бы одна лошадь, обязательно прискакала бы на такой влекущий зов, создав ненужную возню у бара. Спустя пару песен и позеленевшего Хоффмана, которого Кейя крутит в танце во все стороны, будто тот не весит и фунта, успевая хлопать в такт и иногда даже притоптывать, Дилюк громким стуком кувшинов с охлажденным вином объявляет перерыв. На стойку тут же летят монеты, толпа напирает, но даже так Дилюк различает в череде десятка случайных прикосновений знакомые прохладные пальцы на своем запястье, вскидывает голову, ловит чужой спокойный расфокусированный взгляд и коротко улыбается в ответ. Кейя довольно щурится, тянет вторую ладонь и у Дилюка по рукам ползет легкий иней, помогая остудиться. Рядом с отвращением фыркает Розария, Венти вновь начинает петь, Чарльз предупреждает о том, что в бочке осталось сидра всего на пять кружек и момент уходит, мелькая среди разноцветных спин синим всполохом волос в хвосте, но это помогает Дилюку продержаться еще несколько часов и никому не отдавить пальцы тяжелым стаканом. Перед самым закрытием компания возвращается обратно на второй этаж, Венти теперь играет прямо оттуда, но мелодии тихие и неровные, заплетающиеся. Это отлично настраивает на нужный лад, Дилюку всегда сложно быстро менять темп работы, и он по привычке заготавливает слишком много стаканов, хотя заказы уже почти закончились. Зал постепенно пустеет, Чарльз выходит на долгий перекур, подперев открытую дверь высоким барным стулом и, смотря на его сгорбленную спину, Дилюк с удивлением замечает, как розовеет у горизонта небо. Первой из неизменного винного трио уходит Розария, сегодня щедро оставив на несколько монет больше. Следом, спотыкаясь, ускользает Венти, вместо моры оставив на прилавке несколько мудреных пыльных артефактов, мешок спелых яблок и тихое обещание свежих ветров на протяжении всех выходных. Его уход служит сигналом для всех остальных и бар пустеет за какой-то десяток минут, прощально хлопает дверь, Чарльз переворачивает табличку перед входом, обозначая, что бар закрыт, и Дилюк позволяет себе присесть на ближайшую пустую бочку впервые за весь вечер. Ноги гудят от усталости, волосы неприятно прилипли к шее, а кончики пальцев все еще щиплет от постоянных прикосновений ко льду и кислому соку волчьего крюка. Считает деньги и сверяет расходы он все так же сидя, Чарльз в последний раз обходит оба этажа и устало прощается с Дилюком до завтрашнего вечера - уборкой займутся смешливые шумные близняшки, дочери мельника, но они обычно приходят за пару часов до открытия. Раньше Дилюк просил их прийти как можно раньше, утром, чтобы потом сразу вернуться на винокурню, но теперь, оставаясь здесь с Кейей по ночам, справедливо решил отказаться от надобности раннего подъёма. Кейя все равно уходит достаточно рано в рабочие дни, просыпаясь немного позже утренних птиц, отчего моменты, когда они оба могут поваляться в кровати, переплетаясь руками и ногами, сонные и теплые, ценятся Дилюком еще больше. И раз сегодня Кейя решил как следует распробовать все его вина по очереди, Дилюка ждет именно такое пробуждение - мысли об этом далекие, ленивые, но он все равно довольно вздыхает, запирая входную дверь, проверяя черный выход и устало поднимаясь по лестнице на второй этаж, куда тянет, зовя, его сердце, и это почти как идти по элементальному следу, но немного ярче. Там, закинув ноги на освободившийся стул, его ждет на удивление не уснувший Кейя, задумчиво рассматривающий свою же вынутую из уха сережку. Заметив его приближение, тот тут же ловко возвращает украшение на ухо и довольно широко улыбается, требовательно протягивая руки. Дилюк позволяет обнять себя за талию и притянуть ближе, опускает тяжелые от усталости руки в синие встрепанные волосы и массирует прохладную кожу головы под чужое довольное ворчание. Кейя доверчиво утыкается ему лицом в живот и напевает одну из последних мелодий Венти, и Дилюк просто позволяет минутам течь мимо них, не беспокоя. Он пытается уловить чужое настроение, но пока безуспешно, и это не тревожно, но хотя бы немного отбрасывает усталость назад и позволяет быть здесь и сейчас. - Решил не мешать тебе бренчать морой и остался ждать тут. - Вместо ответа Дилюк массирует ему кожу за ушами и Кейя довольно низко стонет, вздрогнув всем телом. Затем вскидывается, все еще поразительно скоординированный для такого количества выпитого алкоголя, забирается по Дилюку, словно кот по дереву, поднимаясь на ноги, и упорно тянет его в сторону спальни. Но уже на втором шаге ноги перестают слушаться очень целенаправленно движущегося вперед капитана и Дилюк ловко подхватывает его уже в полете, проглатывая колкую шутку, так и просящуюся на язык. Чужое тело под рубашкой горячее, напряженное, атмосфера внезапно меняется, из мерной и сонной наполняясь предвкушающим трепетом, и он удивленно хмурит брови. - Итак, ты действительно сильно напился, - пока они, нога в ногу, медленно и никуда не торопясь, бредут до спальни, Кейя довольно висит на нем, откинувшись на спину и расслабившись в объятьях. Что не мешает ему наклонить голову Дилюку на плечо, чтобы там, в алой темноте его волос, жарко щекотать шею дыханием и лучиться самодовольством. - Да, это была первая часть плана, - Кейя тихо довольно хихикает, ведя бедрами, пока Дилюк перехватывает его поудобнее, освобождая руку для того, чтобы найти в кармане ключ от спальни. Они, наконец, доходят до двери, и чужой острый нос, начавший медленно ласкать сгиб его шеи подсказывает Дилюку как именно закончится сегодняшний вечер. И пусть он смертельно устал, а в Кейе по меньшей мере три бутылки вина, ничего против ленивой возни под одеялом он не имеет, и ворчит уже скорее по привычке: - Молю, только не сообщай мне вторую половину, - фыркает Дилюк, ловко отпирая дверь, и помогает Кейе перешагнуть порог. Тот делает высокие, смешные шаги, будто жеребенок который только учится ходить, но упорно старается не терять равновесия и не сползать по Дилюку слишком сильно. Окна спальни выходят на глухой двор, поэтому в комнате все еще темно, но это не проблема - Дилюк машет рукой в сторону свечей и пламя послушно вспыхивает, мерное и тёплое. Кейя тоже оживает - он довольно вздыхает и лезет прохладным пальцами Дилюку под рубашку, добирается до голой кожи и, чуть сжав талию, оставляет руки отдыхать там, прижимая теснее. В этом нет какого-то определенного намерения, потому что он почти не двигается, только дышит глубоко и немного сбито после путешествия до спальни. Ожидая продолжения разговора и пока не получив его, Дилюк коротко вздыхает, перехватывая Кейю под спину, заключая в объятья, и задумчиво выстукивает по его тёплым бокам одну полузабытую мелодию. Пальцы не помнят клавиш, но помнят мотив, стоит прикрыть глаза, и музыка сама начинает играть в голове, помогая отпустить остаточное напряжение и успокоить суетящиеся мысли, так и не улегшиеся на дно после целого вечера выслушивания сотни сплетен. Кейя вновь возвращает голову ему на плечо, и в этом привычном и спокойном жесте столько доверия, что Дилюк не может сдержать довольной дрожи, пробегающей по позвоночнику. Пламя свечей пляшет, тихо потрескивают фитили, довольство тлеет внутри него алыми, сытыми углями, от Кейи сильно пахнет виноградом и пряными специями, и когда Дилюк делает первые плавные шаги, тот тут же подхватывает легкий ритм и следует ему. Так они и кружатся в центре комнаты, медленно и волшебно, будто танцующая фарфоровая пара из старой заводной Фонтейновской шкатулки, которую им обоим в детстве с гордостью показывала Джин. Кейя продолжает прижиматься к нему всем телом, то и дело мягко целуя куда-то в шею и ключицы, Дилюк же зарывается носом ему в волосы и просто глубоко дышит, прикрыв глаза. Под темнотой век то и дело вспыхивают желтый свет свечей, руки мерно поглаживают острые лопатки через тонкую ткань рубашки, и Кейя в ответ довольно вздыхает, опаляя ему кожу теплотой дыхания. - Расскажешь? – Дилюк первым подает голос, выныривая из легкого наваждения. Кейя сжимает его талию крепче и первый тянет в сторону кровати. Разрывать объятья не хочется, но, стоит ему начать расстегивать крохотные пуговки на чужой рубашке и распутывать хитроумные сплетения креплений одежды, Кейя дергает головой, его серьга ловит свет, призмой отбрасывая по шее, щеке и уху холодные вспышки голубой лазури, и Дилюк наклоном головы намекает на то, что внимательно слушает. - Я слишком переживал и для храбрости напился. – Кейя закатывает глаза и внезапно густо краснеет – да так, что это видно даже в полутьме комнаты, и Дилюк ободряюще скользит ладонями по его голым рукам, помогая стянуть рубашку и жилетку. - Так? – Дилюк подталкивает, не напирая, его руки вновь возвращаются на тонкую талию – пальцы перебирают застежки, распутывают пояс, ткань соскальзывает, лишившись поддержки, и Кейя покорно переступает ногами, первым садясь на постель. Находит приготовленную ранее Дилюком одежду, отбрасывает свободные штаны в сторону, но рубашку накидывает, пусть и только на плечи, не желая застегивать. - Я знаю, что мы договорились не делать ничего серьезного когда кто-то из нас не мыслит здраво... и я все еще с этим согласен! – Кейя вскидывает руки, потом одергивает себя, вновь роняя их на колени, беспокойно вертится, усаживаясь на кровати удобнее, ловит подол рубашки и теребит его, играясь с пуговицей, и от всего этого у Дилюка на душе как-то светло от легкости и предвкушения. Обычно, сильно напившись, Кейя или жалуется на сорвавшиеся переговоры и разозленно шипит пол ночи, пока Дилюк лежит рядом и гладит его волосы, или погружается в молчаливую печаль, на которую Дилюк реагирует так же – присутствует рядом, даря теплое понимание. Сегодня все иначе, Кейя снимает повязку и теперь по лисьи щурится, наблюдая, как Дилюк раздевается сам, бережно складывая одежду на стул рядом с вещами Кейи, и от его взгляда волоски на руках встают дыбом. - Но есть одна вещь... и я не могу попросить о ней в трезвом виде. - К концу фразы Кейя совсем затихает и Дилюк не расслышал бы, не привыкни он еще с юности всегда слушать Кейю с пристальной внимательностью. Вместо продолжения Кейя тянет к нему руки, зовя к себе, и Дилюк покорно опускается на кровать, так и не успев накинуть на себя одежду, оставшись в одних трусах. Но этого, кажется, от него и ждут – Кейя, довольно мыча и пошатываясь, неловко заползает к нему на колени, приземляясь с довольным уханьем, и тут же кладет растопыренные ладони на его грудь, замирая. Проходит долгая минута, за которую Кейя успевает несколько раз сжать руки, массируя его грудные мышцы, поерзать на коленях и развести длинные ноги в стороны еще сильнее. - Хорошо? – Дилюк уже откровенно забавляется, наблюдая за чужим румяным и сосредоточенным лицом, легкими касаниями поглаживая мягкую теплую кожу бедер. Кейя медленно моргает, явно пытаясь сосредоточиться, но руки с груди не убирает. - Это действительно смущает... хорошо-хорошо, вначале ответь, можно ли мне? – Он вновь начинает бормотать, растеряв все свое красноречие, отводя взгляд, и Дилюк фыркает уже не скрываясь – у нетерпеливого ерзания на коленях появляется легко прослеживаемый возбужденный ритм, он чувствует жар чужого тела даже сквозь белье, руки сами ложатся на талию и слегка притормаживают: - Кейя. Кейя сопит, хмуря брови, но потом выпрямляется, решительно разведя плечи, и смотрит ему в глаза, крепко сжимая пальцы и слегка впиваясь ногтями в нежную кожу груди: - Можно мне подрочить на твою грудь? Дилюк так удивляется, что разжимает ладони, лежащие у Кейи на талии, и те сами собой сползают ему на задницу. Ощутив любимую упругость он не отказывает себе в удовольствии помять ее, отчего Кейя сдавленно шипит через зубы, но взгляда не отводит – ждет ответа. - Трахнуть ее? – Дилюк заинтересовано вскидывает брови, всматриваясь в чужие широкие разноцветные зрачки, и вновь фыркает, когда Кейя со сдавленным стоном сжимает себя сквозь трусы, притираясь ближе. Он беспокойный, горячий и все еще пахнет виноградом, и пусть темнота скрывает большую часть его румянца, сейчас они так близко, что Дилюку свет и не нужен – он все угадывает по сбившемуся дыханию и сердцебиению, которое, кажется, он может чувствовать прямо сквозь кожу. - Я даже не! Ох! Нет, просто, ну, трогать ее в процессе? – Кейя кривит губы в смущенной ухмылке, возвращая обе ладони Дилюку на грудь, слабо трет большими пальцами соски, и что-то в изломе его тонких бровей и в том, как сверкают разноцветные глаза заставляет Дилюка чувствовать себя глупым, молодым и влюбленным, почти как в юности, но еще лучше. - Можно? Тебе будет нормально? – Кейя медленно наклоняется все ближе, шепчет в губы, и Дилюк согласно мычит, первым инициируя поцелуй. Это глубоко и жарко, и пока их языки ласкают друг друга, Дилюк притягивает Кейю максимально близко к себе, запирая его ладони между ними. Глаза закрываются сами собой и это так же прекрасно, как и всегда, у Дилюка быстро сбивается дыхание и начинают дрожать бедра в возбужденной потребности, вставший член трется о член Кейи, ткань трусов только мешает, и он ощутимо кусает нижнюю губу Кейи, прося прерваться на секунду. В четыре руки они быстро избавляются от трусов, Дилюк отползает по кровати дальше, к стене, теперь опираясь на подушки, Кейя с довольным громким стоном возвращается к нему на колени, вновь прижимаясь всем телом, и Дилюк с откровенным удовольствием возвращает руки на его задницу. Кожа под пальцами гладкая, лоснящаяся, упругая, и он позволяет себе несколько минут раствориться в этих прикосновениях, пока Кейя не мычит в поцелуй, слегка отодвигаясь и с жадным восторгом смотря на его грудь. - Я просто с ума от этого схожу! Дилюк определенно никогда не получал столько внимания к своей груди. Да, благодаря выбору оружия и постоянным тренировкам его грудные мышцы были намного более выдающимися чем у Кейи, а спокойствие и сытость Монштандта после возвращения помогли ему набрать еще больше мышечной массы, он никогда особенно не обращал на это внимания. Только знал, что его рубашки определенно слегка провисают у Кейи в плечах, да немного печалился по поводу того, что в ответ воровать чужую одежду не может – габариты у них все же были разными, как и цветовое предпочтение. Кейя же с самого начала взял в привычку отвешивать пошлые комплименты его члену, иногда лаская вниманием зад или шею, но никогда ничего не говорил о груди. Лизал соски, сжимал, хватаясь, когда ездил на нем, сидя на коленях, часто оставлял засосы. Но не более – и теперь, кажется, Дилюк понял почему: Кейя сжимает его мышцы и перекатывает упругую твердость так сосредоточенно, будто ничего важнее во всем Тайвате для него и не существует. Его глаза довольно прикрыты, а рот раскрыт, он то и дело судорожно облизывает распухшие губы и громко сопит через нос. Затем, будто опомнившись, он обрушивается на Дилюка с поцелуями, тыкается влажными губами повсюду: в лоб, в нос, в щеки, в подбородок и шею, по вискам, от поцелуя в ухо Дилюк ежится из-за щекотки и тихо смеется, чувствуя, как от усталости и возбуждения громко стучит в ушах. Кейя такой горячий и восторженный, ерзает сбито, без такта, растрепанный и пьяный, смотрит мягко, и Дилюк в этот момент любит его так сильно, что готов сгореть. - Давай, дай волю своим рукам. – Он подбадривает Кейю и тот с согласным вздохом горбится, утыкается лицом в углубление между двумя холмиками мышц и довольно низко стонет. От этого жаркого звука у Дилюка судорогой сводит ноги и он притирает Кейю к себе ближе, толкается вперед, их члены, теперь не скованные одеждой и влажные от смазки, трутся друг об друга, отчего у Дилюка сладко кружится голова. Кейя же трется лицом о его грудь, рвано и сбито дыша, и Дилюк, кажется, пьянеет от этого следом – ощущение горячего мокрого рта на коже такие яркие, пальцы требовательно мнут мышцы, сводя к центру, это позволяет сжать лицо Кейи между его грудей так, словно он пышногрудая красавица. Это откровенно, неожиданно и горячо, и он не собирается отказываться от этого удовольствия. - Тебе так сильно нравится? – Дилюк уже знает ответ на этот вопрос, чувствует, но это новое направление чужого внимания все еще сбивает его с толку, поэтому он хочет услышать, как Кейя сам признается в этом. Кейя в ответ вскидывает голову, продолжая утопать у него в груди, явно не желая отрываться от мягких мышц, и протяжно низко стонет, толкаясь бедрами мощнее, его глаза прикрыты. Еще немного и он совсем потеряется в удовольствии – Дилюк знает этот взгляд, где-то глубоко внутри себя он страшно гордится этим, а так же тем, что именно он является причиной чужого безумия. Но обычно это происходит после долгих сладких ласк, когда Кейя лежит под ним, горячий и возбужденный, с раздвинутыми ногами и готовый принять его член, растянутый до неприличия, блестящий от смазки на коже, а не спустя десяток минут тисканья груди. Архонты, Дилюк даже не прикасался к его члену, но уверен – если сейчас положит на него руку и начнет дрочить, Кейя кончит за несколько движений. И дело здесь явно не в алкоголе. - Если ты так любишь это… в следующий раз можешь меня в нее трахнуть. Как тебе такая идея? – Дилюк наклоняется и шепчет в алеющее ухо, тихо и низко, и от этого Кейю почти подбрасывает – он кусает губы, его бедра заикаются от резких, неритмичных движений, горячий член толкается Дилюку в напряженные мышцы живота, постоянно проходясь по его собственному члену и это невероятно хорошо. Кейя, будто заплутавший в пустынях Сумеру путник и наконец дошедший до оазиса, не знает к чему тянуться в первую очередь – он то опускает лицо обратно в мышцы груди, вжимаясь со всех сил, то перемещает руки, играя с сосками, чтобы потом облизать и укусить их, то ставит засосы – на обоих половинках груди, явно пытаясь быть симметричным, но терпя в этом неудачу. Все это время он тихо постанывает на выдохе, его глаза закрыты, спина сгорблена, длинные волосы прилипли в беспорядке к влажной коже на шее, а бедра скользят и вжимаются, но он слишком отвлечен чтобы держать единый ритм. Кейя горит в своем обожании и возбуждении, абсолютно потерявшись в наслаждении, и Дилюк в конце концов решает упорядочить происходящее хоть как-то – отпускает наконец его упругую задницу и просовывает руки в тесноту их прижатых друг к другу тел, обвивает ладонями оба члена и начинает ритмично дрочить в быстром беспощадном темпе. Будто забыв о том, что наслаждение можно получать и так, Кейя распахивает глаза, давится удивленным громким стоном и смотрит на Дилюка снизу-вверх, и взгляд у него влюбленный и восторженный, ресницы трепещут, и Дилюк хочет выжечь этот момент каленым железом в своей памяти, а прикосновение горячих ладоней – на своей коже. Он тянется к влажным раскрытым губам, целует смазано, а потом позволяет Кейе вернуться к поклонению его груди – тот, не отнимая рук, сжимает мышцы все крепче, до синяков, лижет соски прямо сквозь пальцы, беспорядочно, в нуждающемся отупении, и, чувствуя близкую разрядку, Дилюк сползает по подушкам ниже и выгибает спину до хруста, подставляясь. - Кончай мне на грудь. – Ему самому удивительно от всей этой банальной пошлости, но Кейя восторженно всхлипывает, скользит бедрами выше, пересаживаясь, член Дилюка теперь зажат между его бедрами, это тесно и горячо, идеально, и он тоже так близко. Руки Кейи потеряно парят в воздухе, ладони сжаты в кулаки пока он гонится за своим удовольствием, и Дилюк с довольным мычанием ловит их, возвращая себе на грудь. Член Кейи на его коже твердый и пульсирующий, Дилюк с удивлением наблюдает за тем, как тот почти исчезает в объятиях мышц, когда он сжимает груди по бокам, двигая к центру. Ощущать то, как его трахают в грудь – странно, ново, Дилюк никогда даже не думал об этом, но ему определенно нравится – то, как натягивается кожа в местах соприкосновения, Кейя стонет громко и бесцеремонно, двигаясь быстро, рвано, и через пару секунд сильно выгибает спину и с протяжным стоном кончает, не переставая двигаться. Дилюк чувствует теплые капли спермы, заливающие грудь и шею, ловит трепет чужого тела, тяжелый вес на своем члене, напрягает мышцы пресса, делая несколько решающих движений и кончает следом, ухая в пряную сладкую тьму, затопляющую его разум. Там, в забытье, оглушенный стуком собственного сердца в ушах, он чувствует только как с шипением тухнут, оплавляясь, свечи, вслед за ним растеряв все силы, но в этом нет ничего удивительного – их глаза бога лежат рядом, на столе, а пиро всегда больше отвечает на эмоции чем крио. Он бы с радостью уснул прямо так, с навалившимся на него Кейей, который все еще сорвано дышит и крупно подрагивает всем телом, но забота о чужом комфорте пересиливает в нем сонливую усталость после оргазма и Дилюк открывает глаза через силу, продолжая сжимать Кейю в объятьях. Тот тоже не спит, но явно не способен двигаться, и когда Дилюк переворачивает их обоих и пытается кое-как устроить на кровати только жалобно стонет и вытягивает явно уставшие ноги. Нашарив под собой что-то, во что они явно должны были одеться для комфортного сна ранее, Дилюк бережно вытирает вначале влажный член Кейи, проходится по складке у него между ногами, вытирая свою сперму, затем, уже не особенно церемонясь, обтирает себя и одним отработанным движением накрывает их сверху легким одеялом. Кейя глубоко выдыхает, вновь получив возможность прижаться к нему вплотную, закидывает ногу на бедро и оплетает руками талию. Сонный поцелуй Дилюк получает не в шею, как обычно, а в правую грудь, от чего фыркает и устало прикрывает глаза. - Завтра выходной? – он, конечно, знает, что Кейя обычно напивается перед выходными, но педантично не может не уточнить, чтобы была возможность спать спокойно, без тревоги о том, чтобы не проспать утром все на свете. - Выходной. – Кейя бурчит совсем тихо, на выдохе, и Дилюк довольно зарывается носом в его слегка влажные волосы на макушке, обнимает в ответ и позволяет себе, наконец, заснуть.