Проклятье

      Унохана не любит ночи, когда луну в небе закрывают тяжёлые тучи. Шрам ноет, словно она услышала поблизости голос капитана одиннадцатого отряда, но немного иначе, не больно, а, скорее, зудяще, словно кончиком иголочки по тонкой коже ведут, чуть покалывая. Хочется распустить тяжёлую косу, но Рецу знает, что не может себе позволить такой роскоши, когда её работа ещё не окончена. В подобные ночи всегда происходит что-то плохое, вопрос только… кто же постучит в её двери сегодня? — Капитан Унохана, можно? — раздаётся короткий стук, и тяжёлый голос Кеораку. — Входите.       У Шунсуя взгляд мёртвый, всё его тело бледное и холодное, блестящее от пота. Чёрные вены выступили на лице и видимых ей ладонях. Он стоит в дверях некоторое время, моргает, словно немного придя в себя, и, наконец, делает медленные шаги внутрь чужого кабинета. Унохана его не торопит, но и не помогает. К сожалению, если она хотя бы попытается сейчас коснуться капитана восьмого отряда, то могут пострадать они оба. Пока что нельзя так рисковать.       Кеораку постепенно достигает кушетки, и падает на неё, подрагивая всем телом. Жилка на шее бешено бьётся, стук сердца можно услышать даже на её расстоянии. Он открывает рот, его грудная клетка вздымается, словно он пытается вдохнуть побольше воздуха, но не способен это сделать. Унохана осторожно приближается к нему, готовая в любой момент использовать сюнпо, но, кажется, состояние Шунсуя не настолько тяжёлое, чтобы сразу вредить ей. Впрочем, осторожность в подобном никогда не вредила… Он медленно моргает, и Рецу, стоя вблизи, может заметить, что белки его глаз стали почти красными от лопнувших капилляров. — Что? — не разменивается она на никому не нужные сантименты.       Вопросов всегда два. Когда шинигами достигает уровня капитана, он вынужден заучить их лучше, чем команду активации банкая, не забывать ни при каких обстоятельствах, быть готовым в любой момент, в любом состоянии ответить на них.       Нет, в первую очередь каждый капитан и шинигами его уровня, должен, обязан добраться до Уноханы, насколько бы тяжёлым не было состояние. Как бы больно и плохо не было, как бы не выворачивало внутренности, как бы не трещали кости, он должен был дойти до её кабинета, без чужой помощи, без привлечения внимания, тихо и незаметно. И тогда уже ответить на два вопроса. Всего два вопроса. Это первый. — Всё чёрное… Всё вокруг такое чёрное… Всё тает… Я тону… Воздуха не хватает… Я… Все утонут… — речь Шунсуя постоянно прерывалась, чтобы сделать судорожный вдох, словно он в действительности тонул. — Моё тело не выдерживает… Я таю… — Сколько?       Второй вопрос. Не менее важный, чем первый. — Час… Пять? Началось с… собрания капитанов… спустя пару часов…       Губы Рецу белеют от силы сжатия. Собрание капитанов было три дня назад. — Я… больше не могу… простите… — Вам нужно было прийти сразу. — Не… — Молчите.       Унохана тяжело выдыхает, и следом делает настолько глубокий вдох, насколько ей позволяют лёгкие. Её ладони аккуратно ложатся на бледную липкую кожу шеи Кеораку, по которой катится пот. На ощупь она словно трупная, на пальцах ощущается неприятное подобие воска. Указательный и средний пальцы плотно прижимаются к сонной артерии, остальные же фиксируют, чтобы во время лечения руки не соскользнули. Унохана посылает импульс реяцу.       В ту же секунду её окутывает поистине чудовищными отчаянием и унынием. Весь мир потерял краски, окрасившись маслянистым чёрным цветом. Все неприятные, полузабытые воспоминания Уноханы проносятся перед её глазами, раскалёными щипцами вырываются из памяти, заставляя её вспомнить. Даже с закрытыми глазами она продолжает их переживать. Хочется скулить и плакать, подобно побитой собаке, но Рецу, закусив губы, удерживает себя от столь жалких действий. Это не её эмоции, это лишь проклятье Шунсуя, которое она должна остановить.       Следом в груди становится тесно, горло перехватывает, рот раскрывается сам собой, пытаясь втолкнуть в сведённую судорогой глотку хоть немного воздуха. Унохана знает, что шинигами не нужно дышать, но её тело обмануто, оно думает, что умирает без воздуха. Приходит ощущение погружения под воду. Она ледяная, конечности перестают двигаться, а кровь словно замирает в сосудах. Унохана сцепляет зубы, и пускает импульс реяцу по телу Шунсуя.       Чувство угнетения становится сильнее: проклятье чувствует вмешательство, и пытается усилить своё влияние. Но это хороший знак, несмотря на кажущееся ухудшение состояния. Значит, Рецу на верном пути. Нужно лишь продолжать лечение, ни в коем случае нельзя остановиться сейчас!       Унохане кажется, что всё вокруг неё, в том числе и Шунсуй, и она сама плавятся. Жуткое ощущение, как расплавленная плоть стекает по костям, глазные яблоки, более не удерживаемые плотью, сползают, и падают куда-то вниз, во тьму. Её волосы скользят по тающей спине, щекоча обнажённый позвоночник. Зубы сыпятся в жидкую мглу с глухим бульканьем, следом с неприятным шлепком туда же отправляется язык. Рассыпающимися фалангами пальцев Унохана вновь посылает импульс реяцу куда-то в аналогично плавящееся тело Кеораку. — Шунсуй, — едва удерживая себя от крика, рычит Рецу, — на счёт три… открой глаза! Один…       Её мозг вытекает сквозь отверстия черепа, капая в жидкую тьму, в которой они тонут. Импульс. — Два…       Органы Рецу попросту вываливаются из скелета без кожи и плоти. Нити нервов виснут на нём, как старая, пожелтевшая бумажная гирлянда на сухом дереве. Импульс. — Три!       Кеораку со вскриком подскакивает с кушетки, тяжело дыша. Унохана отшатывается от него, делая несколько шагов назад, и падает в заранее поставленное кресло напротив. Их тела покрыты холодным потом, зрачки бешено дрожат, грудь ходит ходуном, пытаясь набрать драгоценного воздуха, несуществующего в Готее. Но это не имело смысла. Важен был сам факт привычной последовательности действий, чтобы заставить разум постепенно прийти в себя.       Унохана опускает взгляд к своей дрожащей ладони. Её кожа и плоть на месте. Как и все органы. Язык и зубы во рту. Глаза в глазницах. Разум не бьётся в плену воспоминаний. Мир вокруг больше не плавится. Внизу не затягивает в свою беспросветную глубь жидкая мгла. Кеораку сухо кашляет, и Унохана аккуратно протягивает ему стакан воды. Тот благодарно кивает, и залпом выпивает всю воду, стискивая стакан в руках до треска. — Простите… — Как вы себя чувствуете? — севшим голос интересуется Унохана, хотя хочется просто лечь в кровать после такой пытки, и не вставать минимум неделю. — Хочу напиться.       Значит нормально. Рецу слабо думает о том, что не отказалась бы тоже забыться в алкоголе, но она — ответственный капитан, поэтому сейчас она выпьет успокоительное вместе со снотворным, и ляжет спать. Если сможет завтра встать, то будет работать так, словно ночью ничего не случилось, если же нет… Исане вновь получит записку о том, что капитан ушла в горы за травами. — Капитан Кеораку, вы не должны были так тянуть. Вы ведь знаете правила. — Если проклятье не уходит в первые десять часов, то обратиться к вам, — хрипло резюмирует Шунсуй. — Я потерял счёт времени. Смог понять, что что-то не так, когда Нанао-тян зачастила ругать меня, хотя, обычно, делает это лишь два-три раза в день… — До этого вас довело использование шикая. Надеюсь, вы помните, что банкай обойдётся дороже… — Да. Потому я никогда больше надеюсь его не использовать. Благодарю, Унохана-сан. И простите за испорченную ночь…       Рецу с трудом поднялась на дрожащие ноги, приближаясь к своему шкафу, начиная копаться в нём. Вскоре перед лицом Шунсуя появляется два бутылька. Кеораку слабо улыбается. — Три капли на стакан тёплой воды раз в день, утром, — Унохана указывает на одну, после переводя ладонь ко второй. — Чайная ложка вечером. Пьёте, пока не кончатся. Что насчёт моего прошения? — Пока ничего. Вы ведь знаете… — Кеораку осторожно убирает бутыльки в карман рукава, и морщится. — Совет сорока шести не способны понять весь ужас проклятья. Для них это всего-навсего небольшие приступы… Да и на решение сильно влияет их личное отношение… — Они боятся и ненавидят Айзена Соске, — понимает Унохана. — Но после битвы при Каракуре его проклятье… — С Хоугиоку он не умрёт. Но… явно пожалеет об этом.       Когда речь заходит о проклятьи, врагов не существует. Есть только шинигами и ужасная сила, с которой они не способны бороться. Кеораку качает головой. Он выглядит намного живее, способный уже двигаться. Завтра он будет улыбаться и смеяться, как ни в чём не бывало, зля своего лейтенанта. Словно и не было этой ночи и этой встречи. — Ужасное время началось. У вас скоро появится много ночных гостей… — Лучше так, чем беспокоиться о том, как кто-то лежит в одиночестве, пытаясь самостоятельно справиться с этим. — Доброй… — Кеораку осекается. — Отдыхайте, Унохана-сан. Спасибо вам.       Унохана живёт спокойно ещё несколько недель. Иногда она задумчиво посматривает на временного шинигами, по разным причинам появляющимся в Готее, но тот так и пышет энергией и силой, и она не может заметить в нём и следа проявляющегося проклятья. А ведь, учитывая, что его зампакто всегда находился в состоянии шикая, а банкай используется через битву, проклятье должно было иметь небывалую силу, но, видимо, ребёнка спасало то, что он, в отличие от всех шинигами, был ещё жив. И она не могла предсказать, в какой ад попадёт он, когда умрёт.       Очередная ночь, когда луну застилают серые тучи, и Унохана даже не пытается засыпать. Шрам вновь ноет, Рецу кончиками пальцев потирает его, проверяя многочисленные колбочки с сильнодействующими веществами, которым нет места в официальном хранилище четвёртого отряда. Они есть только в её кабинете. На самом деле, многие из этих препаратов опасно близки к наркотическим и психотропным, что-то даже ядовито, но это был тот момент, когда только настолько сильдействующие вещества могли помочь. Проклятье никогда нельзя изгнать слабыми лекарствами, которые легко бы подействовали на кого-то ниже уровня третьего офицера. Нет. Требовалось нечто намного мощнее. Раздаётся слабый стук. Сердце Уноханы стучит в ушах: сильно пахнет кровью. — Входите, — на мгновение прорывается её кровожадность, но бывшая Кенпачи быстро прячет её, успокаивая свою убийственную жажду.       Унохана смотрит через плечо. Капитан Кучики идёт медленно, даже, скорее, ползёт к кушетке, но даже в состоянии проклятья держась гордо, с прямой спиной и приподнятым подбородком. Его лицо напоминает пустую белую маску с прорезями для глаз, настолько в ней нет эмоций. Даже сами глаза похожи на стекло, мёртвое и равнодушное. За ним остаётся кровавый след.       К Бьякуе нужен иной подход, чем к Кеораку. Но, спасибо Королю Душ, его проклятье пережить гораздо легче. Рецу даже не пытается приблизиться поначалу: нужно подготовиться. Она кивает Кучики и тот, выдохнув чуть громче, резко обнажает верхнюю часть тела, сбрасывая на пол тряпки, пропитанные его кровью. На чужом теле тысячи мелких и крупных порезов, сочащихся кровью. Сквозь некоторые можно увидеть белеющие кости. Запах крови удушающ. — Что?       Она это видит. Но, помимо внешнего проявления, внутренний урон проклятья тоже был немалым. Это всегда было тяжёлым испытанием для психики. — Клинки. Сотни. Тысячи. Они режут меня. Они хотят срезать каждый кусок моей плоти. Они продолжают резать, — плоть на груди расходится, обнажая кость ребра, словно срезанная кем-то на скорости сюнпо. — Режут. Режут. Режут. Режут.       Голос Кучики даже сейчас ровный. Но именно это и пугает больше. В нём словно нет души. Его проклятье, может, и не настолько ужасающе, как проклятье Кеораку, но это не значило, что оно было в чём-то лучше его. — Сколько? — Первый порез появился вчера вечером. Утром… много больше.       Бьякуя прекрасный пример идеального исполнения приказов. Даже испытывая естесственное для шинигами нежелание показаться перед кем-либо слабым, спустя десять часов он был у неё, как и следует правилам. — Капитан Кучики, вы помните, что вам нужно сделать?       Бьякуя моргает — это первое действие, заставляющее понять, что он всё ещё жив, если это слово ещё можно было отнести к шинигами — и медленно кивает, крепко сжав челюсти. Проклятье у каждого шинигами, конечно, своё, но если к нему приблизиться в такой момент, то несчастный глупец сможет ощутить эту силу на себе. Унохане повезло, что ситуация Кеораку не была столь серьёзной, чтобы позволить ей достаточно легко коснуться его, но сейчас везение иссякло.       Рецу медленно приближается, пока на теле Кучики вновь и вновь появляются новые раны, но уже намного быстрее и в большем количестве. Он обращает всю силу проклятья на себя, и это единственный способ позволить Унохане подойти к нему. Она больше не медлит, располагая руки на груди Бьякуи в положении бабочки, большими пальцами упираясь в ключицы, пачкая свою кожу в горячей крови. Импульс.       В следующие секунды Унохана не видит, но ощущает тысячи мечей, парящих вокруг. Видеть их способен лишь сам Кучики. А вскоре Рецу чувствует, как те скользят мимо неё, распространяя уколы боли по всему телу. Теперь эти лезвия режут и её. Но эта боль ничто для бывшей Кенпачи. Напротив, она ощущает слабое боевое возбуждение, приглушаемое долгом целителя. Импульс.       Лезвия вонзаются в её тело с большей агрессией, словно пытаясь добраться до самого сердца раньше, чем целительница закончит лечение. Унохана с силой давит на чужую кожу, стараясь удержаться на месте, не позволяя чужому проклятью остановить себя. Запах крови забивает глотку и нос, её ведёт от него, но колоссальный опыт позволяет держать себя в руках. Она последовательно посылает импульсы реяцу по чужому телу, спустя равные промежутки времени, игнорируя новые раны, проявляющиеся на своём теле. У них нет права даже на малейшую ошибку или задержку, всё должно происходить последовательно и правильно.       Бьякуя резко вскидывает голову с громким хрустом, издавая громкий выдох, и следом закашливается, выплёвывая сгустки крови. Унохана опускает руки, делая шаг назад. Хочется устроиться на своём тёплом кресле, но так она запачкает его кровью, а Рецу очень не хочется менять столь удобную для неё мебель. Лечебное кидо она набрасывает на них обоих спустя пять минут, убедившись, что проклятье действительно сдалось, и отступило. — Капитан Кучики… — Благодарю вас, капитан Унохана. — Вы слишком зачастили с использованием банкая.       Кучики молчит, но его оживший взгляд подобен грозовой туче. Бьякуя не любит, когда его поучают, но и спорить права не имеет. Унохана во много раз старше и опытнее, да и… она права. — Вы помните, что даже шикай для капитана имеет огромные последствия. Но сила проклятья всё равно будет значительно ниже, чем если вы используете банкай. Вы же… — Почему у Куросаки Ичиго нет проклятья?       Унохана молча смотрит в чужие глаза. На чужом лице неприятие и зависть смешиваются со скрытым страхом и, небольшим, но неприятным отвращением к самому себе. Рецу отворачивается, сделав вид, что ничего не видела. Она может понять чужие чувства. В конце концов каждый капитан успел испытать подобное хотя бы раз при взгляде на всегда бодрое состояние этого ребёнка. — Думаю, дело в том, что он ещё живой. Или же в его смешанной крови. Я бы хотела поговорить с ним на эту тему, но никак не удаётся его поймать, чтобы не вызвать подозрений у его друзей.       Бьякуя медленно кивает. Проклятье не было секретом, но о нём старались не распространяться среди тех, кто им не страдал. Это было банальной мерой предосторожности и защитой. И для тех, и для других.       Ичиго не попадал под категорию «страдающих», но все капитаны молча соглашались с тем, что ему стоит узнать о проклятье до своей смерти. Обычно, вообще-то, просвящением занимался капитан отряда, в котором находился на тот момент шинигами, но у Ичиго были немного иные обстоятельства. Так же молчаливо честь просвящения выпала Унохане. — Но меня беспокоит то, что Урахара Киске ничего ему не объяснил. Либо это его очередной эксперимент, либо он не считает это нужным. — Тогда нет смысла вмешиваться и нам. — Поэтому я не ищу его целенаправленно. Я тоже не вижу смысла рассказывать мальчику что-то сейчас. Ни к чему пугать его раньше времени. Тем более, — Унохана хотела издать смешок, но с губ не сорвалось даже слабой улыбки, — даже если он, после того, как узнает, станет скромнее, уже поздно. — Вы говорите о… — Да, та техника. Завершённая Гетсуга Теншо. Урахара Киске сообщил, что Шиба Ишшин… простите, Куросаки Ишшин едва не умер от отдачи проклятья после неё. Что случится с этим ребёнком я предсказать не могу. Так же, боюсь представить, какая реакция случится с Пустым внутри него. — Куросаки Ичиго, как всегда, доставляет проблемы.       Рецу молча подняла взгляд на Бьякую. — Он ребёнок, капитан Кучики. — Не думайте обо мне в столь плохом свете. Я ничего не замышлял. Как бы сильно меня не раздражало его поведение, я не опустился до столь низкого ответа.       Унохана облегчённо кивнула. Даже если Бьякуя и был зол на Куросаки Ичиго, сколь бы ярко не завидовал — он не станет раньше времени обрекать ребёнка на ад, с которым близко знакомы все капитаны. В некотором роде, они даже пытались уберечь Ичиго от этого. Даже Кучики. Перед его лицом появились три бутылька. — Мазью смажете раны. Этот разведёте, пять капель на стакан прохладной воды, утром. Этот — столовая ложка на ночь. — Благодарю, Унохана-сан.       Вопреки своим словам о невмешательства, Рецу хотелось лично убедиться в отсутствии проявления проклятья у Куросаки Ичиго. Хотя бы незаметно, связав это с обычным осмотром. Этот упёртый молодой человек вполне мог бы в действительности уже быть поражён им, но, в виду своего характера и незнания, скрывать ото всех. Урахара определённо был уверен, что ребёнок его ещё не переживал, ведь не было смысла лгать об этом даже не капитанам, а самой Рецу. Если бы было так, он бы украдкой, но сообщил ей, как целителю, которому в будущем предстоит столкнуться с проявлением проклятья ребёнка, но тот молчал. Ишшин в свои редкие посещения тоже ничего не рассказывал, бывший коллега отчего-то не особо горел желанием возвращаться в Готей.       Зная дотошность Киске, и его сильную привязанность к Ичиго, которую Унохана вполне могла бы сравнить с отцовской любовью, тот наверняка всё перепроверил не один раз. Но Рецу требовалось убедиться самой. Она искренне беспокоилась за шебутного мальчишку, которому и близко не был знаком инстинкт самосохранения.       Но это было практически невозможно! Ребёнок, словно чувствовал её благие намерения, исчезал за секунды до того, как она смогла бы якобы случайно встретиться с ним. Не иначе интуиция Пустого, на которую порой сетовал Киске… — Входите.       Новая безлунная ночь, намного холоднее предыдущих, и новый пациент. Унохана поджала губы, зябко поёжившись. Одинокая снежинка пронеслась на ветру мимо её окна. У Рецу появились нехорошие подозрения о новом пациенте.       Капитан Хицугайя ввалился в её кабинет, едва не падая на пол. Вся кожа шинигами была фиолетовой, иней на теле не таял, медленно распространясь от конечностей и выше, на выступающих частях даже собрался лёд. С волос срывались нетающие снежинки. Каждое движение капитана сопровождалось хрустом и треском. Изо рта Тоширо вырывался пар. Рецу резко ощутила безумный холод, обжигающий всё тело. Её кожа почти мгновенно побелела. Она отшатнулась, не в силах приблизиться из-за убийственного мороза, распространявшегося от Хицугайи. — Что? — Х-холодно… Мне т-т-так х-х-холодно… Мои глаза… они в лёд… Моя кровь лёд… Х-х-холодно… Х-х-х… — Сколько? — Ч-ч-час… Ш-ш-шесть…       Унохана закусила губу. Не было важным, что десяти часов, в течение которых определялось сможет ли капитан сам справиться с проклятьем, или ему было необходимо вмешательство Рецу, не прошло. Один лишь взгляд на Тоширо давал понять, что тому была необходима помощь. Сам он не справлялся. — Капитан Хицугайя, вы должны сделать это. — Н-не мог-г-гу…       Тоширо не мог обратить на себя проклятье полностью. Косвенно из-за слабости, но в большинстве своём — из-за страха замёрзнуть окончательно, стать нетающей ледяной скульптурой. И это не было беспочвенным ужасом, напротив, вполне реальной возможностью, если Рецу не вмешается. Унохана прикинула возможности. — Капитан Хицугайя, мне хватит двух секунд. Прошу вас, сделайте это.       Капитан десятого отряда поднял на неё глаза, похожие на два блестящих куска льда. Если он и хотел плакать, то все слёзы мгновенно обращались льдом, царапая глазницы. Унохана не посмела бы осудить его за слабость. И, наконец, он обречённо кивнул. Рецу приготовилась использовать сюнпо, заранее располагая руки, так, чтобы они сразу расположились на нужных местах. — Сейчас!       Могильный холод резко отступил, и она не теряла драгоценных мгновений, в сюнпо оказываясь рядом. Правая ладонь легла в область сердца, левая — на левую сторону головы. Пальцы с силой сжали кожу, по ощущениям не отличающуюся от камня. Послышался хруст, но Рецу не обратила на него внимания, почти сразу посылая импульс реяцу. Проще залечить треснувшие кости, чем оживить ледяную скульптуру.       Её внутренности свело холодом. Унохана могла ощутить, как кровь застывает в жилах, обращаясь хрусталиками льда, царапает сосуды, рвёт их. Её органы покрывались инеем, безумный холод жёг нутро, кожа же потеряла всякую чувствительность. Но боль в этом случае была крайне желанным гостем. Было намного хуже, если бы она пропала, и появилось чувство сонливости. Рецу, не чувствуя рук, мысленно отсчитывала время, посылая импульсы реяцу.       Тоширо уже не моргал, смотря на неё, но при этом сквозь, не видя Унохану. Его тело прекратило дрожать, заставив её на мгновение ощутить страх. Но даже так она не сбилась, продолжая отсчитывать время, и посылать импульсы реяцу в чужое тело. Она не могла ощутить течение реяцу внутри себя, соответственно использовать её правильно тоже, но настойчиво воспроизводила необходимые действия, словно её тело было в порядке.       Внезапно Хицугайя сильно дёрнулся, подскакивая с кушетки, едва не сломав руки Уноханы. Его глаза и рот широко распахнулись, тело выгнулось до громкого треска, с каким ломается лёд на реке. Он замер в таком положении на минуту, и упал назад, захлёбываясь кашлем. Вместе с ним изо рта вылетали кусочки льда, окрашенные кровью. Рецу отшатнулась, всё её тело колотило, но женщина заставила себя достать из шкафа тяжёлые одеяла, и накинуть одно на Тоширо. Во второе она укуталась сама. — П-почему в Г-Готее нет кого-т-то с сильным ог-г-гненным зампакто, пом-м-мимо Главнок-к-командующего? Мы б-бы сошлись, — вяло пошутил Тоширо, окончательно ставя точку в беспокойствах Рецу. — Есть од-дин… Но он ещё жив-вой…       Тоширо прикрыл глаза. Его дыхание постепенно успокаивалось, пока он согревался. Последствия проклятья проходили быстро, больший урон несло не тело, а психика. Пережить боль не было проблемой, какой бы тяжёлой она не была, но вот справиться с уроном, нанесённым разуму… — Вы говорите… о Куросаки Ичиго? Разве у него огненный зампакто? — Гетсуга Теншо очень… горячая. — Хах… не могу не согласиться. Значит, думаете, что огненный? Капитан Куротсучи тоже поставил на него.       Унохана сонно подняла голову, слабо улыбаясь. Ей, в глубине души, нравились подобные моменты. Когда она и её пациент были слабыми после пережитого лечения, и начинали говорить о какой-то чепухе. Это тоже было обязательным ритуалом, дабы немного привести спутанное, измученное сознание шинигами в норму. Да и порой забавно было увидеть своих коллег без их привычных масок. — Вы сделали тотализатор на зампакто Куросаки Ичиго? — Вы не поверите, какая сумма на кону. — И кто лидирует? — Главнокомандующий. Он поставил на тьму. — Даже Ямамото-сан… — покачала головой Рецу, но была заинтересована. — А остальные? — Я, Хирако, Кенсей и Кучики поставили на физическое усиление. — Из-за скорости? — Именно. Кеораку-сан и Укитаке-сан — на тьму, вместе с Главнокомандующим. Капитан Кеораку говорит, что ощущает в его зампакто нечто родное своей Котен Кьёкоцу, но может и ошибаться из-за Пустого.       Унохана сделала мысленную отметку, надеясь, что Шунсуй ошибался. Проклятье обладателей тёмных зампакто всегда причиняло наиболее большой вред именно психике, редко будучи направленным на физическую составляющую. С ними было работать сложнее всего. Тело лечить легче, чем разум. — Куротсучи и вы думаете на огненный. Если будете делать ставку, то обратитесь к Оторибаши. — Непременно. Если даже капитан Кучики участвует, то сумма и впрямь немаленькая… — Капитан Комамура воздержался. Считает, что это аморально. Зараки просто не интересно. Капитан Фонг тоже не заинтересовалась, хотя и сделала выбор в пользу того, что у зампакто Куросаки Ичиго попросту нет типа, так как он был с рождения загрязнён Пустым. — Такое тоже имеет место быть.       Хицугайя кивнул. Он приподнялся с кушетки, стянув одеяло, и расположил его на ногах. К нему вернулась природная бледность, которая, на фоне предыдущей синюшности, казалось почти румянцем. По его лицу текли струйки воды, но Рецу понимала, что это не слёзы — просто глаза таяли последними.       Иногда ей было интересно, как с подобными чудовищными проявлениями проклятья, ни один шинигами ещё не стал инвалидом. Но проклятье не знало полутонов. Если ты пережил его — тело в скором времени вернётся в нормальное состояние, если же нет — ты мертвец. Рецу в прошлом видела множество шинигами, сдавшихся ему, не в силах справиться со сводящими с ума болью и страхом. К радости Уноханы, после того, как она придумала способ исцеления проклятья, никто от него больше не умирал. — Если он окажется огненным, больше всех радоваться буду я. — Нельзя радоваться чужому проклятью, — улыбнулась Унохана. — Но я, к своему стыду, тоже буду счастлива, что вы сможете нейтрализовывать проклятья друг друга, и мне не придётся больше рисковать конечностями. — Зная Куросаки Ичиго, ничего так просто не будет, — проворчал Тоширо. — У него талант ломать чужие надежды.       Рецу, согревшись, отправилась к шкафу. Состояние Хицугайи, к счастью, не требовало сильнодействующих лекарств. Вскоре перед лицом Тоширо появился небольшой бумажный пакетик. Он поднял его и принюхался. — Чай? — Три раза в день. Обязательно горячим. И я сделаю вам то же предупреждение, что и капитану Кучики. — Не использовать банкай. — Хотя бы попытайтесь ограничить себя в его использовании. Сегодня вы могли умереть. Повезло, что вам хватило понимания, чтобы прийти ко мне, не дожидаясь окончания стандартного времени самолечения… — Я понимаю. Пока не появится сильный пользователь огненного зампакто, постараться быть скромнее.       Рецу вздохнула. — Чужое проклятье — не лечение вашего… Но можно и так.       Как оказалось, тотализатором занимались не только капитаны, но даже лейтенанты. Правда, их сумма была поскромнее, но сам факт… Исане, покраснев, призналась, что однажды пыталась тайком выведать у Куросаки Ичиго ответ, но тот, как оказалось, и сам не имел понятия, какого же типа его зампакто. Вернее, он после её вопроса впервые узнал, что у зампакто есть тип. Рецу вздохнула. Оставалось лишь ждать, когда его проклятье проявит себя, тогда и можно будет понять… — Исане-тян, возвращайся сегодня пораньше.       Лейтенант подняла на неё удивлённый взгляд. — Капитан? — Ночь плохая. Боюсь, что будет дождь, а погода сейчас не радует теплом. Беги поскорее домой, — Рецу улыбнулась. — Я тут закончу сама. — Вы уверены? — её маленький лейтенант взволнованно взглянула на Унохану. — Да. Беги скорее.       Тем более… Унохана бросила взгляд в окно. Нет луны. Сегодня будет гость. Слишком много их в последнее время, как и предсказывал Кеораку. Ровно через час раздался стук в дверь. — Войд…       Рецу замерла, когда в кабинет вошли сразу двое. Капитан Фонг с трудом стояла прямо, но испарина на лбу и тяжёлое дыхание ясно говорили об её состоянии. Её пошатывало из стороны в сторону, но, казалось, она даже не замечала этого. Капитан Куротсучи опирался на стену, постоянно кашляя кровью и чем-то, источающим мерзкий кислый запах. Унохана молча указала на кушетку. — Что? — Коктейль из ядов в крови, — криво ухмыльнулся Маюри, негласно начав первым. — Кхе… Состояние сносное, боли, как таковой, нет. Ну, или есть, я просто закинулся слишком большим количеством обезболивающего, и, кажется, ещё чем-то наркотическим, судя по слабому чувству эйфории. Кхе… Я бы не тревожил вас по такому пустяку, да время вышло, а проклятье не исчезло, потому я тут. Кхе… — Яд… — медленно отозвалась Сой Фонг. — Сознание… спутанное… Горло пересохло… Кружится… Мгм… Сильное чувство тошноты… В ушах барабаны… — Сколько? — Два дня назад. Кхе… — Мгм… Семь… Восемь…       Куротсучи цыкнул раздражённо, но уступил место Фонг, приваливаясь к стене. На вопросительный взгляд махнул рукой. — Я то нормально, думайте об этой смертнице. Похоже на отравление осиным ядом. — Тогда я займусь капитаном Сой Фонг.       Если все завидовали Ичиго из-за того, что тот мог спокойно использовать свои силы, не боясь отдачи проклятья, то к Маюри зависть была от знания, что тот способен просто игнорировать своё. Зампакто и Куротсучи, и Фонг относились к ядовитым, но из-за своего прошлого и особого строения тела, Маюри оказался невосприимчив к нему.       Он вполне мог продолжать работать, но суть проклятья капитана двенадцатого отряда заключалась в распространении по его телу случайного яда. И не всегда можно было сразу угадать, какого именно. Маюри игнорировал всё то, что гарантировало другим шинигами мгновенную смерть, но некоторые яды заставляли его конечности совершать непроизвольные действия, или в принципе плавиться, что не давало ему заниматься своей работой, отчего он неохотно, но становился пациентом Уноханы.       А проклятье Сой Фонг никогда не менялось. Осиный яд. Почти смертельная доза. Обоим капитанам обычно хватало вкалывания противоядия, порой иглоукалывания, для выведения отравленной крови, сопряжённых с точечными импульсами реяцу Уноханы, и, следствие, окончания действия проклятья. Работа с ними казалась Рецу наиболее простой. — Как вы себя чувствуете? — поинтересовалась Унохана, вколов противоядие Фонг, пустив следом импульс реяцу.       У уха послышалось злое жужжание. Унохана ощутила, как по её коже пробежали маленькие лапки, ведя за собой что-то острое. Жало. Осы. Вскоре появилось сильное болезненное ощущение, сосредоточенное в одной точке. Следом обозначились ещё несколько подобных уколов. Рецу спокойно ввела себе противоядие, старательно игнорируя жалющую боль.       Иногда ей становилось поистине жаль своих коллег. Она могла ощутить лишь часть их боли, но то, что испытывали они, было во много крат хуже. — Терпимо. Кхе… — Вы привели сюда капитана Фонг? Спасибо. — Заметил её по пути. Вряд ли она добралась бы сама, — цокнул Маюри.       Несмотря на личное отношение Куротсучи, стоило ему осознать, что другой находится в плену проклятья, он помог. Унохана улыбнулась краешками губ, смотря через плечо на Маюри. — Вы уже выяснили, чем отравлены? — Я уже и противоядие сделал, да только не сработало. — В таком случае… — Просто покончим с этим, — Куротсучи протянул ей тощую руку.       Рецу взяла его за запястье, расположив пальцы на пульсе. Он был рваным, то ускоряясь, то замедляясь. Унохана послала импульс реяцу.       Ей стало плохо. Напоминало алкогольное опьянение, но в разы хуже. Мысли путались, голова начала кружиться. Рецу слышала, как стучит собственная кровь в висках. Иногда она не понимала, как Маюри в подобном состоянии мог спокойно работать. Унохана мысленно отсчитала время, и послала новый импульс. Ещё. Ещё. Куротсучи скоро кивнул. — Всё. Нормально. — Иногда я вам завидую… — беспомощно улыбнулась Рецу.       Маюри поднял на неё странный взгляд. — Кстати, я ни разу не видел вашего проклятья. Вы с ним справляетесь сами? — Моё проклятье заглушено вашими, — спокойно ответила Унохана. — Пока я лечу вас, я принимаю на себя часть ваших проклятий. Моё, после этого, не проявляется. — Яд и лекарство, — хмыкнул он, теряя интерес. — Я пошёл. Спасибо за всё. Кхе…       Рецу покачала головой. Маюри не требовалась психологическая поддержка, тот даже проклятье воспринимал временным недоразумением, поэтому не было смысла уговаривать его поумерить пыл.       Сой Фонг на кушетке сильно закашлялась, и Унохана в сюнпо оказалась рядом. Её ладони легли на живот Фонг, послав одиночный импульс реяцу. Капитан второго отряда вскинулась всем телом, распахнув глаза, что закатились назад, показав белки с лопнувшими капиллярами. Вскоре её тело и лицо расслабились, и она упала на кушетку, тяжело, рвано дыша. Рецу поднесла к её губам стакан с водой. — Всё хорошо, капитан Фонг. — Ненавижу… ненавижу это… — Знаю… Отдыхайте.       Рецу устроилась рядом с ней, потирая руку. На ней отчётливо были видны красные точки, медленно сходящие после окончания действия проклятья. Но, так как это было чужое проклятье, на исцеление ей потребуется куда больше времени. К сожалению, из-за спутанного сознания, Фонг не могла повторить подвиги Бьякуи и Тоширо, обращая силу проклятья на себя, чтобы не вредить Унохане. Оставалось терпеть. — Мне легче, — наконец прошептала капитан второго отряда. — Я ждала отдачу за битву при Каракуре немного раньше… — Сейчас многие получают… отдачу, — слабо улыбнулась Рецу. — Спасибо бывшему капитану Айзену.       Фонг молча смотрела в потолок. — К Мукену сейчас не приблизиться. Мне пришлось отозвать всю стражу… но она и не нужна. — О чём вы? — К нему невозможно подойти. Боюсь, что потом большинство, если не все, заключённых погибнет. — Вы имеете в виду… — Проклятье Айзена Соске. Вся территория Мукена и даже вокруг него поглощена им.       Унохана встречалась с проклятьем Айзена всего однажды. После его экзамена на капитана, который она не смогла застать. Он явно не желал показывать свою слабость, но более просто не мог выносить его. И это было…       Ужасающе. Самое отвратительное проклятье, с которым Унохана когда-либо встречалась.       Проклятье Соске вытаскивало все самые глубинные страхи, всё, что вызывало чувства отвращения и угнетения, и выбрасывало их на тебя в виде кошмарных в своей реалистичности иллюзий. Иллюзорная боль ощущалась до безумия реальной, что даже само тело верило в то, что ранено, и реагировало соответственно. Первая Кенпачи, считающая себя кем-то, стоящим намного выше первобытного страха, мечтала сбежать и никогда не приближаться к Айзену Соске, ни при каких обстоятельствах.       После той ночи Айзен больше никогда не использовал свой банкай. Даже на битве при Каракуре. Но, кажется, хватило и шикая в этот раз… — Проклятье не должно иметь столь огромный радиус поражения, — севшим голосом сообщила Рецу. — Урахара Киске считает, что это вина Хоугиоку, — Сой Фонг усмехзнулась без веселья. — Он попытался подойти, но почти сразу бросил, и запретил кому-либо приближаться в ближайшее время. — Насколько всё плохо? — Несколько стражей умерли на месте от ужаса. Я попыталась, но не смогла даже сделать двух шагов. Это… жутко.       Фонг прикрыла глаза, и поднялась с кушетки, садясь прямо. — Главнокомандующий запретил распространяться, но… — Просто говорите. — Это происходит уже почти девяносто часов.       Почти четверо суток?! Унохана сглотнула. — Как он ещё жив?.. — Не может умереть из-за Хоугиоку… так мы считаем. И я не могу быть уверена, что после подобного он останется в здравом уме. — Поэтому меня не пускают к нему. — Вы слишком ценны. Только вы, Унохана-сан, способны остановить проклятье. Но если вы отправитесь к Айзену Соске, то умрёте.       Не вопрос. Не предположение. Абсолютная уверенность. Унохана помнила ощущения проклятья Соске. Если оно стало сильнее… даже если ей прикажут, Рецу никогда не пойдёт в Мукен.       Унохана скрыто радовалась, когда Куросаки Ичиго лишился сил. Возможно, вместе с силами исчезнет и тень проклятья, способная сломать мальчику жизнь в любой момент. Куротсучи сколько угодно мог язвить о проснувшемся материнском инстинкте, но Рецу думала лишь о безопасности ребёнка, которым являлся бывший временный шинигами. Ребёнка, который даже без сил так и не заполучил инстинкта самосохранения, судя по кратким донесениям патрульных шинигами. Впрочем, другие шинигами не были столь же счастливы, как она.       Почти каждое собрание капитанов всплывала тема помощи мальчику. Были предложены самые разные способы, чтобы вернуть ему силы, но каждый раз дебаты встречались со стеной под названием Унохана. Рецу была единственным капитаном, стоящим против этой затеи, но одним из самых опытных и уважаемых, отчего её мнение немного перевешивало чужие. Главнокомандующий требовал единогласного решения, отчего вопрос о Куросаки Ичиго поднимался снова и снова.       Многие успели привязаться к этому энергичному ребёнку, никогда не соблюдающего субординацию. Даже Кучики, раздражённо вздыхавший на громкое «Бьякуя!», ощущал лёгкое чувство пустоты. Тоширо, которым завладела мысль, что Зангецу мог оказаться огненным зампакто, тоже порой выглядел столь разочарованным и обиженным, что Рецу не могла не беспокоиться о том, что тот мог совершить некую глупость. Зараки, лишившийся любимого оппонента, начал слишком уж активно отправлять на больничные койки своих офицеров. Фонг, воспринимавшая мальчика пусть и беспокойным, но любимым учеником Йоруичи, отчего ощущающая некую родственную связь. Все вайзарды без исключений не скрывали своей грусти по младшему собрату, порой что-то бормоча про семью. Иногда Рецу казалось, что даже Главнокомандующий немного тосковал по мальчишке, который его совершенно не боялся. Ребёнок есть ребёнок.       Многие лейтенанты печально вздыхали, основательно подружившись с Куросаки Ичиго. Об Абарае и Рукии и говорить нечего: парочка тяжело восприняла запрет на приближение к нему, ощущая злость и сильную вину. Но Унохана была неприступна. Может со стороны она и казалась излишне жестокой, но лишь во благо. — Всё равно ведь ему вернут силы, — как-то спокойно сообщил ей Хирако, не улыбаясь. — Как бы вы сильно не сопротивлялись, первая Кенпачи. — Отчего вы так уверены? — резко высказалась она.       Хирако не испытывал последствий проклятья, но всё равно пришёл ночью. Его глаза горели голодным золотом Пустых, но маски на лице не было. Он смотрел в небо, каким-то образом безошибочно повернувшись в сторону закрытой тучами луны.       Периодически Шинджи приходил к Рецу за транквилизаторами. Очень сильными. Способными, как говорят смертные, свалить слона насмерть. Так Унохана поняла, что вайзарды предпочтут справляться сами, чем просить о помощи её, которая, по их мнению, была причиной бессилия их младшего собрата. Видимо, для Пустых в них не иметь сил было участью хуже смерти, и даже наличие проклятья не играло важной роли. — Вы предлагаете влить нам свою реяцу в этот меч. Нам всем. Капитанам и лейтенантам. Вы можете обещать, что, помимо нашей реяцу, Куросаки Ичиго не передастся… кое-что ещё.       Шинджи перевёл на неё взгляд. В чужих глазах помимо голода Пустых расцвела пока что тихая ярость. — А вы можете быть уверены, что не случится обратного? — со всей мрачностью в голосе серьёзно поинтересовался Хирако. — О чём вы? — О Куросаки Ишшине. После потери сил проклятье не ушло, а стало намного сильнее, более не сдерживаемое реяцу. Вы думали, что проклятье настигло его до лишения реяцу, но это было не так. Совсем наоборот. Урахара Киске говорил, что тот находился в его плену около месяца.       Унохана не сдержала поражённого вздоха. Несколько дней — уже невыносимо, но месяц?! Как он смог выжить?! Насколько же сильна сила воли бывшего Шибы? — Киске сказал, что тот остался жив лишь благодаря чуду. И огромному количеству некоторых… запрещённых в Мире Живых веществ. Восстановление заняло почти два года. После — да, проклятье себя не проявляло. Но лишь потому, что нечему было проявляться, он не мог физически использовать шикая и банкая.       Хирако стоял напротив неё. Его золотые глаза были наполнены жаждой убийства, отчего Рецу сбросила с себя маску, обнажив свою кровожадность. Её окутало гневом и злостью, но Шинджи не отступил даже под напором реяцу первой Кенпачи. — Вы можете убедить меня в том, что наше бездействие не приведёт к более ужасным последствиям? Вполне возможно его проклятье сдерживалось за счёт безумного количества реяцу. Сейчас, в любой момент, он может получить отдачу. У Ишшина были столетия, чтобы привыкнуть к проклятью, знать, как правильно с ним бороться. У Ичиго опыта нет. Он сможет выдержать и не сломаться? — Хирако Шинджи… — Он сможет?       Нет. Рецу видела в прошлом шинигами с огромной силой, что в момент опасности были вынуждены использовать банкай на пределе возможностей. А после умирали от проклятья, неспособные выдержать отдачу. Шинджи был прав. У Ичиго не было опыта, чтобы понимать, как себя вести, как правильно бороться с силой проклятья.       Её кровожадность отступила, сменившись беспокойством. Могла ли сейчас именно она стать невольной убийцей ребёнка? Если Хирако прав, Куросаки Ичиго просто необходим доступ к реяцу. — Я скажу вам кое-что. Большинству из нас уже плевать на ваше сопротивление, — холодно сообщил Шинджи. — Скоро будет собрание капитанов, где мы вновь проголосуем, и Ямамото-сан объявит своё решение. И даже если оно будет отрицательным…       Унохана поняла. Многие капитаны просто наплюют на запрет. Наказание? О, ну и что в этом ужасного, вон, Урахара Киске до сих пор изгнан, но ничего, живёт себе, выделит поди пару комнат в своей лавке если что… — Не стоит. Я поняла вас, — Унохана опустила плечи, тяжело вздохнув. — Я не буду протестовать.       Хирако резко расслабился, выдохнув сквозь зубы. Золото из его глаз исчезло. Его начало колотить. Шинджи как-то удивлённо взглянул на свои руки. — О… Унохана-сан… — Что с вами? — встревожилась Рецу. — Оно.       Унохана многозначительно взглянула на него. — Вы угрожали мне, ощущая, как начинается действие проклятья? Я начинаю понимать, почему ваш бывший лейтенант мечтал вам отомстить. — Да п-почти все в-вайзарды в эт-том поддерживают С-Соске…       Шинджи покачал головой, когда она протянула к нему ладони. — Н-нельзя. Я м-могу напасть на в-вас. Инстинкты не п-позволяют чужой р-реяцу проникнуть в-внутрь. Лучше д-дайте успокоительное, и я п-пойду. — Вы уверены? — Д-да-да, не в первой…       Наблюдая за мальчиком, вновь бегающим по Готею, Рецу оставалось молчаливо признавать своё поражение, и слабо радоваться. Лучше так. Намного лучше. Это прекрасно, что она ошиблась, и теперь Куросаки Ичиго был в порядке. Возможно, его дикая реяцу и впрямь оберегала его все эти годы от проклятья.       Значит, и не стоит ему знать о нём. Так она решила. Вот только… ночь вновь была плохой. За дверю кабинета был шум, но стука не последовало. Лишь панический крик. — Унохана-сан!       В кабинет влетели в сюнпо Абарай и Ичиго. На руках лейтенанта лежала Рукия. Рецу резко поднялась.       Кожа Кучики была голубой. На её лице проявились ледяные узоры, которые обычно мороз рисует на замёршем стекле. Слезинки, катившиеся из глаз, застывали льдинками на щеках, похожие на маленькие бриллианты. Руки Ренджи, удерживающие девушку, посинели, сообщая об обморожении. — Положите её на кушетку!       Ренджи послушно расположил девушку в указанном месте. Лейтенант был испуган, явно желая задать сотни вопросов, но не способный на это. Он ещё не знал о проклятье, несмотря на частое использование банкая и не менее частую активацию шикая. Значит, уровень сил ещё не достиг нужной планки. Забавно, выходит, маленькая Кучики оказалась немного сильнее… Рецу уже обречённо ожидала, что он начнёт мешать её работе, заставляя терять концентрацию. — Ренджи, отойди, — необычайно твёрдым голосом потребовал временный шинигами. — Ты мешаешь Унохане-сан.       Абарай даже не попытался спорить, мгновенно оказавшись рядом с Ичиго. Вот поэтому мальчишке ещё далеко до капитана, несмотря на банкай. В такой ситуации сразу потерялся и запаниковал… а вот от Ичиго Унохана такого спокойствия не ждала. Впрочем, Шиба… Куросаки Ишшин в Мире Живых занимался медициной, возможно мальчик видел картины и похуже.       Ледяные зампакто вызывали ледяное наказание, пытающееся обратить тело хозяина в нетающий лёд. У Тоширо был сильнейший ледяной зампакто в Готее, но Унохана спасала его каждый раз. Рукии было далеко до его уровня, да и это было её первым полноценным проклятьем. Это будет быстро. Даже вопросы не были нужны.       Рецу устроила правую ладонь на сердце девочки, а левую — на голове. Она спиной чувствовала внимательный взгляд временного шинигами, сосредоточенного на каждом её движении. Унохана пустила импульс реяцу. Ещё. Ещё один.       Она ощущала холод, но он был несравним с убийственным морозом Хицугайи. Чужое проклятье пыталось что-то сделать, но быстро отступило. Первый раз всегда… пробный. Достаточно лёгкий. От него редко умирают. — Лейтенант Абарай, будьте добры, приглядите за лейтенантом Кучики. — С ней всё в порядке?! — Теперь да.       Кожа Рукии стремительно возвращала цвет. Всё тело было влажным от тающего льда, но это было лишь водой. Она постепенно приходила в себя, сонно моргая. Унохана терпеливо дождалась, когда все три взгляда сосредоточатся на ней. — Поздравляю вас, лейтенант Кучики. Сегодня вы перешли на уровень капитана, — вяло поздравила Унохана. — Ч-что?.. — То, что вы сегодня видели… — Рецу вздохнула. — Мы называем это проклятьем. Наказание за использование сил наших зампакто. — Наказание? — изумлённо переспросил Ренджи. — Вы ведь не думали, что сможете безвозмездно получить эту силу? Отнюдь. После перехода на уровень капитана, за каждое использование шикая и банкая будет ответно проявляться ваше проклятье. В зависимости от типа зампакто оно меняется. Лейтенант Кучики имеет зампакто ледяного типа. Ваше проклятье всегда будет пытаться вас заморозить насмерть.       Рукия нервно сглотнула. Унохана с лёгким интересом заметила, как в какой-то момент Кучики оказалась в объятиях лейтенанта Абарая, что словно пытался спрятать её в своих руках. Куросаки Ичиго скрестил руки на груди, внимательно слушая. — Лейтенант Абарай, насколько я знаю, ваш зампакто типа физического усиления. — Д-да. — На вашем теле никогда не появлялось ран неизвестного происхождения? Возможно, боль из неоткуда? Вы владеете банкаем, но ещё не стали жертвой проклятья, я нахожу это удивительным и странным. — Порой… да, было такое, — внезапно признал Ренджи. — После битв я порой мог заметить, что ран значительно больше, и многие из них отличаются от следов катаны.       Рецу кивнула. — Начальные признаки. Ваше проклятье будет проявляться физическими ранами. В скором времени вы тоже станете моим постоянным гостем… — Владелец зампакто физического типа будет ранен. Ледяного зампакто — заморожен, — внезапно вмешался Ичиго. — Следовательно, огненного — сожжён, а ядовитого — отравлен. Как ты, так и тебя? — Верно. Но хуже физического проклятья может быть только психологическое. Боль тела шинигами умеют терпеть. Но когда урон несёт разум… — Унохана вздохнула. — Владельцы тёмных и светлых зампакто очень тяжёлые пациенты. Хуже могут быть только иллюзорные. — П-почему? Почему никто никогда не говорил о проклятье? — тихо спросила Рукия со страхом в глазах. — А что бы изменилось, знай ты о нём? Остановилась бы в развитии? Бросила свой меч? — Ичиго не весело усмехнулся. — Погодите. Куросаки, ты ведь давно должен быть выше капитанского уровня! Но я никогда не видел, чтобы ты страдал от чего-то похожего.       Ичиго странно молчал. Рецу резко повернулась к нему. — Я знаю о проклятье. Но сам никогда не испытывал, — разочаровал всех Куросаки. — Урахара-сан считает, что кровь квинси блокирует его. — Хах… — нервно рассмеялся Ренджи. — Как тебе повезло… — Чтобы справиться с проклятьем, есть три способа. Первый: пережить его. Выдержать его до самого конца. Это возможно при лёгких и средних проявлениях. При тяжёлых вы с огромной вероятностью умрёте, чем выдержите. Второй: нивелировать своё проклятье чужим. К примеру лёд на огонь. — А, — вскинулся Ичиго. — Так вот почему Тоширо так на меня странно смотрит! — Да, он надеется, что твой зампакто огненного типа. Это бы его спасло. Третий же способ придумала я, — Рецу посмотрела в глаза Рукии. — Его трудно назвать кидо, потому что у него нет ни номера, ни названия, ни заклинания, да и использовать его могу лишь я. Но лишь оно способно остановить проклятье. — Не всё так просто… — Верно. Я тоже принимаю часть вашего проклятья на себя, а ваше становится агрессивнее.       Рецу дала детям время переварить новость. Её взгляд постоянно возвращался к временному шинигами. Ей показалось… но, кажется, он что-то скрывал. — В Готее есть правило. У вас есть десять часов, чтобы справиться с проклятьем самому. После вы должны идти ко мне. И вы должны быть готовы ответить на два моих вопроса. Что? Вы описываете всё, что чувствуете в данный момент, и физическую боль, и психологическую, ничего не скрывая. Сколько? Когда это началось. Вы должны ответить на два эти вопроса в любом состоянии, как бы плохо вам не было. Только так я смогу правильно помочь вам, не навредив никому.       Рукия и Ренджи выглядели полными ужаса. И Рецу не могла их за это винить. Проклятье — это страшно. К нему невозможно привыкнуть. Оно всегда будет проявляться так, чтобы доставить наиболее ужасные муки. Ведь это наказание за силу. — Ичиго-кун, проводи меня, пожалуйста. Я хочу принести лекарства для лейтенанта Кучики. Мне, возможно, потребуется помощь. — Хорошо, Унохана-сан.       Временный шинигами шёл на шаг позади неё. Они в тишине продвигались по пустующей территории четвёртого отряда, провожаемые лишь ветром. Унохана специально выбрала путь без патрульных. — О чём вы хотели со мной поговорить, Унохана-сан? — Ты действительно не знаком с проклятьем?       Ичиго промолчал. Спустя несколько шагов Рецу заметила, что идёт в одиночестве, и оглянулась. Глаза мальчика горели золотом, как у Шинджи в тот день. — Чтобы быть проклятым, нужна причина. У меня её нет. Вы забыли, Унохана-сан, — Ичиго улыбался, заставляя Рецу похолодеть. — Мои зампакто — это осколок Яхве и Пустой, созданный Айзеном. У квинси и Пустых нет проклятья.       Унохана всё осознала. Проклятье проявляло себя после того, как хозяин использовал силы зампакто. Не могло оно появиться у человека, у которого настоящего зампакто не было никогда. Зампакто Куросаки Ичиго всегда был мутантом, в котором сил шинигами была крайне малая часть. — Урахара-сан просил держать это в секрете. Шинджи тоже не хотел, чтобы кто-то знал. Но, думаю, вы должны были узнать. Иначе так и продолжили бы ловить меня по всему Сообществу Душ.       Была важная причина, по которой Урахара и Хирако запретили Ичиго делиться этим. Шинигами лишь подозревали, что причина проклятья кроется в зампакто, но старались не думать о своих верных соратниках в негативном ключе. Но сейчас перед ней было живое доказательство того, что именно зампакто несли в себе то, что ненавидел и боялся каждый капитан.       Унохана ощутила жуткое желание отбросить свой клинок, как ядовитую змею. И это она, которая не испытывала вес собственного проклятья столетие. А что, если сообщить всему Готею, что от проклятья можно избавиться так легко? Её глаза распахнулись от понимания. Само Сообщество Душ рухнет… Ичиго продолжал улыбаться. — Теперь это и ваша ноша, Унохана-сан. Пускай каждое подобное лечение вы будете знать о том, что можете избавить всех шинигами от проклятья. Но вы не сделаете этого. Иначе Готею конец. — Это твоя месть? — Да. Я ненавижу, когда кто-то решает за меня. Особенно, когда мои силы могли вернуть практически сразу, но тянули два года из-за вас, Унохана-сан. — Кто-то ещё… знает? — севшим голосом спросила она.       Ичиго пожал плечами. — Айзен. Вы думали он просто так свой зампакто убил? Вайзарды точно… Кажется, мы с вами шли за лекарствами для Рукии, да? — Ичиго-кун, я могу задать один вопрос? — Я слушаю. — Какого типа твой зампакто?       Ичиго усмехнулся. — Никакого. Какого типа может быть никогда не существующий зампакто?