Бессердечная память

Астариона Анкунина не было уже многие века. Некоторое время был Эльстра Аникаун, потом появился Эларион Кауни, потом… Уже сложно вспомнить. Он менял имена, как перчатки. Эпохи сменяли одна другую, магия уходила и приходила, пока не исчезла окончательно. Луки сменились аркебузами, а аркебузы превратились в пистолеты и ядерные бомбы. Появились поезда и самолёты, берега континентов менялись на глазах… Эльфы закрыли свои рощи и ушли на другие планы. Дварфы закопались в Подземье и завалили входы. Люди расплодились до неприличия и успели позабыть о том, что когда-то над миром властвовали драконы и магия. А тот, что многие тысячелетия назад звался Астарионом, был. Не ушёл на другой план, не спрятался в роще или под землей. Он предпочёл скрыться среди людей. Он смотрел на изменения, происходящие с миром, и века уже начинали походить на дни. Он осваивал новые знания, и через короткое для него время эти знания становились устаревшими и бессмысленными. Но он упрямо учился новому и новому. В бессмертии есть свои минусы. Лица друзей, слуг, любовниц и любовников стирались, имена забывались… Все имена, кроме одного. Все лица, за исключением единственного. Тени прошлого уже не тревожили. Хозяин… Как же его звали… Кабальер? Касильдор? Вампир думал, что никогда не сможет забыть. Он думал, что шрамы никогда не сойдут. Он думал… Много чего он думал. Забыл. Сошли. И эти годы, тогда ужасающе свежие в памяти, теперь кажутся такими… Незначительными. Всего-то двести лет. Минута на фоне тысячелетий. Но одно лицо было в памяти. Округлые щёчки. Вздерный носик. Светлые волосы, которые так приятно щекотали его щеку, когда девушка прижималась к нему… Ее теплый и вкусный запах. И глаза. Голубые, обрамлённые тёмными ресницами. Мантия, голубая. Ее глупые и милые шутки и обиженное выражение лица, когда вампир шутил над ней в ответ. Он помнил, что когда попросил её стать ему зеркалом, девушка улыбнулась и сказала, что обожает смотреть, как курчавятся у вампира за ушами короткие волосы, а в углах глаз собираются морщинки при улыбке. Тогда это его расстроило. Тогда он хотел похвалы своей внешности, и не желал слушать всякую ванильную чепуху. Он не верил в любовь. Хотел очаровать, соблазнить, использовать и выбросить — так, как делал много раз. Был уверен, что пройдут года — и память сотрёт имя, сотрет лицо и голос… Но память не стёрла. Память заботливо сохранила ту единственную, что видела в нём не монстра, но человека. Он помнил её на смертном одре. Седую старуху, сохранившую свою осанку, но не яркий цвет глаз. Нет, глаза её с возрастом выцвели, а золото волос сменилось серебром. Он помнил все те годы, когда он чувствовал себя ЖИВЫМ, впервые после обращения. Помнил, как девушка тянула его имя, прижимаясь к нему в тёплой супружеской постели. Помнил, как он тихо лежал каждую ночь по несколько часов, чтобы не растревожить спящую у него на груди девушку. Спать вампиру было нужно куда меньше, чем человеку, но он лежал и ждал, когда она выспится, играл с ее волосами и рассматривал ее лицо. Девушка всегда, проснувшись, лезла к нему с поцелуями, а он смущался и отшучивался, что он просто слишком ленив, чтобы вставать сразу после пробуждения. Память, мерзкая предательница, оставила ее в неприкосновенности, сохранив все эти годы, чтобы вампир мучился воспоминаниями не просто столетия — тысячи и тысячи лет. А между тем люди копили знания. Копил их и вампир. Многие изобретения людей пригодились и бессмертному. Краска для волос позволила сменить белые кудри на темный хвостик. Линзы скрыли красные радужки глаз. Пластическая хирургия скруглила острые уши. Вампир начал забывать свое первое имя. Но свою настоящую, первую и единственную любовь он помнил. Кибернетика его… Заинтересовала. Университет позволил освоить новое направление. Впрочем, тому, кто видел, как люди бегали по лесам с луками и мечами, было легко учиться. Один из человеческих городов идеально подошел для экспериментов. И через несколько мгновений по меркам вампира (или через несколько лет по человеческим меркам) на свет явилась сначала «голубая кровь» — кому, как не вампиру, разбираться в мельчайших оттенках вкуса и состава крови? А после… Была создана она. Округлые щечки. Вздернутый носик. Светлые волосы. Глаза. Голубые. — Я рада тебя видеть, Элайджа, — обращается она к нему с тем именем, которое он носит сейчас. — Х… Хлоя… — Срывается с потрескавшихся губ одно имя, хранящееся в памяти, как величайшая драгоценность. Он, поддаваясь порыву, прижимает ее к себе, зарываясь пальцами в волосы. — Я так скучал… — И я скучала… — Шепчет девушка. Вампир приникает носом к уху андроида, надеясь ощутить ту теплоту, которую он не чувствовал уже так давно. Но нос, чуткий нос вампира не обманешь. Пахнет пластиком и тириумом. Вампир в ярости вонзает клыки в пластик и захлебывается срывающимся рыком, когда в рот попадает кислая голубая кровь. Отплевываясь, отстраняется. — Я боялся забыть, — он всматривается в такое знакомое лицо… Но не видит на этом лице того выражения, выражения томного удовольствия, когда короткие клычки супруга игриво касались её шеи, — но теперь я понимаю. Надо было бояться помнить… Что ему слава и деньги? Единственное, что он хотел — ещё раз увидеть её. Свою Хлою. Но этот ожог, когда казалось — вот она, коснись ее, прижми ее к своей груди… Этот ожог был куда сильнее, чем солнечный. Однако сломать Хлою, пусть и такую, пусть и всего лишь андроида, он был не в состоянии. Хотел, много раз хотел разобрать её, уничтожить, выкинуть… А вместо этого окружал себя её копиями. На короткий миг он начинал верить, что его жена вернулась… Целовал руки андроида, прижимал ее к груди… Но каждый раз после этой короткой вспышки наступала ещё более тёмная и жуткая ночь, в которую он погружался. Он не жаждал общения с людьми — а какой смысл запоминать в лицо этих бабочек-однодневок? Но неожиданно к нему заявились. — Вы знаете про срывы? О, ещё бы он не знал. Он составлял код так, чтобы его Хлоя могла ожить, хотя бы в теории. Но она так и не ожила. Другие модели — да. Но Хлоя оставалась обычной пластиковой куклой. Имитацией. Незаживающей раной в сердце. Он хотел избавиться от этой боли. Но чужими руками. Как привык. — Убей её, Коннор, и я отвечу на твои вопросы…