***
— Эй, смотрите, кто здесь! — на кухню входит Веспер, она поддерживает слабо стоящую на ногах ведьму под руку и ликующе улыбается, — Я же говорила! Наша девочка — настоящий боец! — Веспер мягко берёт её пальцами под подбородок и поворачивает лицо Новы в наши стороны, — Посмотри, как тебя рады видеть, дорогая. С той одинокой ночи прошла ещё неделя. — Нова! — восторженно кричит Оникс, отрываясь от флирта с Хорхе. Что-то там про уникальные навыки зельеварения, классную причёску, неповторимый стиль в одежде, и «как тебе идут очки, красавчик, можно я сниму их, и взгляну в твои глубокие глаза? «Мы давно не обращаем на это внимание. Даже Хорхе уже не обращает внимания. Оникс — он как прививка от идиотизма, посмотришь на него, и сразу страшно становится, бережешь себя, чтобы с ума не спрыгнуть, ну и вырабатываешь иммунитет потихонечку. А теперь эта «прививка» сгребает в сильных объятьях Нову. Мою Нову. Наивный старый дурак, мне казалось, между нами был… момент. Тогда, на поле, пронизанном вечерним, прохладным воздухом. Единственная женщина, ради которой я стянул с себя пальто, чтобы укрыть от ветра. Легко одетая ведьма тогда шутила, что после такого широкого жеста мы просто обязаны пожениться. А теперь момент упущен, она по-дружески целует бархатную щеку молодого парня, и нежно треплет покрытое чёрной шерстью ухо. Мне кажется, я могу утопиться в этой ревности. Предпочитаю топиться в кофе, и перевожу взгляд на кружку, предварительно сдержанно кивнув, в знак приветствия, ведьме. Оникс трясёт головой и прижимает уши к вихрастой макушке. — Ведьмочка, не трогай уши, — смеётся он, — Я не собака. Нова улыбается. Веспер подводит её к столу, Оникс выдвигает стул, и они помогают ей сесть. — Я сделаю завтрак! — подрывается обрадованный Хорхе. — НЕТ! — хором кричим мы с Ониксом. Парень переводит на меня взгляд и подмигивает, я закатываю глаза и делаю очередной глоток кофе. — Надо же, чернокнижник, мы бываем единодушны, подумать только! Я полностью игнорирую наглого парня. Хорхе весь поник и опустил плечи. — Всё так плохо, да? — Нет, старина, нет. Давай просто каждый будет заниматься своим делом. Ты возись со своими травками, а пару яиц разбить, я в состоянии и сам, —поспешил я успокоить зельевара, как услышал приглушённый рядом с собой смешок Оникса. Черт. В присутствии этого придурка, следует дважды думать о том, что ты говоришь. Я повернулся и столкнулся с горящими детским восторгом разными глазами. — Заткнись, Оникс! Даже не думай! Просто не открывай свой поганый рот. — Видала, Нова, какой стресс? — детским голоском проныл Оникс, и потерся своим лицом о плечо ведьмы, — И ведь даже некому за меня заступиться, когда тебя нет рядом. — Нова, как насчёт омлета с овощами? И кофе? — я хотел, чтобы мой голос звучал невозмутимо, однако чувствовал, как он вибрирует от раздражения. — Спасибо, Шен. С удовольствием. Я довольно наблюдаю, как ловчая ест свой завтрак, который на самом деле едва ли уже не ужин, потому что с постели она поднялась прилично за полдень. Было приятно видеть её такой, снова жующей твердую пищу, с губами не синего оттенка. Кажется, я заметил тушь на ресницах, ей сегодня даже хватило сил накрасить глаза. — Нова, ты здорово выглядишь, но после трёх недель в душной спальне, мне кажется, тебе бы очень понравился свежий воздух. Пойдём на крышу поднимемся, я принесу тебе плед, маленько подышишь? Нова перевела игривый взгляд на Хорхе. — Ну если мой дорогой врач мне позволит, я бы и правда с радостью погуляла. Хорхе напрягся. — На самом деле, Шен прав, тебе бы не помешал воздух, но я категорически против преодоления двух лестничных пролётов. Боюсь, такая нагрузка может навредить тебе. — Я мог бы отнести тебя на руках, ну, если, конечно, врач разрешит, —предложил я. — Ага, и заработать радикулит, —оживился Оникс и стрельнул в меня озорными глазами, — Нет уж, милый, сиди, Хорхе хватит и одной пациентки. Нова, я отнесу. Нова смутилась лишь на секунду, а потом кивнула. Что ж, хвостатая вертихвостка снова меня обскакала. Я устало вздохнул. — Раз уж собрались на крышу, так пойдёмте все? — обрадованным тоном вклинился Хорхе, гордо поднимая подбородок, — У меня поспела бутылочка астры. В Союзе Сожжения новенькая, и я считаю, это повод для праздника. О нет, вечер будет долгим. Я, алкоголь, интересная мне женщина и ебучий кот, трущийся в её ногах, действительно, что может пойти не так? Веспер кивнула и легко улыбнулась краем губ. — Я думаю, это хорошая идея, разумеется, Нова, астру Хорхе ты попробуешь в другой раз. Но ты подышишь воздухом, и немного развеешься. Отметим твоё место в Гнезде. Молодая ведьма расцвела и приосанилась, она выглядела всё ещё довольно слабо, но эта улыбка была улыбкой настоящего бойца. Такие, как ловчая, не пропадут, и меня это очаровывало. Веспер, вальяжно прогуливаясь по кухне, собрала немного фруктов и термос с горячим чаем. Хорхе достал из-под раковины бутылку астры, потом окинул нас коротким взглядом, хмыкнул, и достал ещё одну. Почесал затылок и добавил третью. Я взял бокалы и мягкий плед для ведьмы. — Иди ко мне, ведьмочка, — Оникс распахнул руки в приглашающем жесте, Нова с широкой улыбкой, слегка пошатываясь, подошла к нему и обняла за шею. Он подхватил её под колени и оторвал от пола с такой лёгкостью, что она даже не успела пискнуть, а только спрятала от испуга своё лицо за широким плечом. Парень её покружил, а она ещё сильнее вжалась ему в грудь. Вот почему из всего надо устраивать грёбанный цирк? — Придурок, блин, как ты думаешь, девушке, что три недели провалялась в койке, кормленная одной только капельницей, и которая только что впервые нормально поела, приятны твои игры в самолёт?! — я бы дал этому кретину такую затрещину, что искры из глаз посыпались. — Шен, — ловчая выглянула из-за плеча Оникса, — Всё в порядке, правда, и я тоже в порядке. — Как бьется твоё сердечко, не бойся, ведьмочка, я тебя не уроню, — парень мягко мазнул хвостом по порозовевшей скуле, и Нова вновь спряталась от любопытных наблюдателей этого неприкрытого флирта в широкую грудь анимаморфа. Кошки ведь всегда приземляются на лапы? Если я скину самодовольную скотину с крыши, он выживет, или, наконец, избавит меня от своего общества? Наша компания поднялась на крышу, даже присутствие вампира в нашей тусовке напрягало меня не так сильно, как Оникс, который, усадив ведьму на качели, теперь укутывал её пледом. Какая прелесть, просто мама–кошка. Я сжал кулак. Я не буду сильно пить, во мне скопилось слишком много дерьма, не хватало нам ещё тут драки из-за ерунды. Веспер присела рядом с Новой, элегантно скрестив ноги, и с неспешностью и ленцой герцогини налила из термоса чай. Ловчая с благодарностью приняла кружку. Мы же уже подставляли бокалы под откупоренную бутылку Хорхе. Прозвучали первые тосты, завелись неспешные разговоры, откупорилась вторая бутылка. Оникс присел рядом с качелями и положил голову под руку ловчей. Хорхе искренне пытался поладить с Люсьеном, каждый раз чувствуя себя виноватым за то, что сторонится вампиров, объясняя это тем, что Иные не должны вести себя как люди, хотя бы по отношению к друг другу. Он был просто душкой в своих попытках наладить дружеский контакт со всеми, кто вхож в Гнездо. Веспер уже тихо беседовала с Новой и Ониксом. А я, как обычно, не знал куда себя деть, и вопреки данному себе обещанию, кажется, надирался. — Нова, тебе нужно пройти инициацию, мы больше не допустим случившегося, — Веспер по-матерински улыбнулась и похлопала ведьму по колену. — Я всю жизнь жила без метки, так у меня была возможность для манёвра, для работы, и для… жизни. Я подошёл к Нове и постарался улыбнуться. Видит Геката, улыбки — это не то, что мне даётся легко. — Нова, если ты ещё раз попадешься незарегистрированной, простой отсидкой ты не отделаешься, последствия могут быть очень серьёзными, и не все из них обратимые, понимаешь? — К тому же, — с готовностью кивнула Веспер, — Метку можно читать по разному, не только как интерпретируют её люди. «М» может быть не только «М» как «Нечестивый», но и двумя VV как «veritas vincit». Лицо ловчей засветилось благоговейным трепетом, в этот интерпретации метки, что придумала Веспер, был боевой дух всего Гнезда, сила, и надежда на лучшее будущее. — «Истина побеждает», — прошептала она одними только губами и с блеском в глазах уставилась на старшую ведьму. — Именно. Приняв метку, ты станешь частью семьи, а семья — это всегда безопасность, пусть даже и жизнь твоя в обществе станет сложнее. — Ой, Нова, не слушай их! Кружок доморощенных революционеров. — Оникс, прошу тебя, не начинай ты снова свою телегу! — встрепенулся Хорхе, почувствовав неладное. Я всматривался в Оникса. Он пьян? Три бутылки астры на пятерых не то, чтобы много, но видимо достаточно, чтобы бескостный язык этого придурка стал ещё распущеннее. Ловчая напряглась, видимо, тоже почувствовав, что общая атмосфера меняется. — В этом мире никогда ничего не изменится. Ты можешь интерпретировать это клеймо как хочешь, только лучше ты от этого не станешь. — Оникс, — предупредительно одернул его я. — Да подожди ты, дед, — отмахнулся он, — Они вот тебе, ведьма, зубы сейчас заговаривают, а по факту, от этой пафосной гордости у них одни только крохи. Чернокнижник не вылезает из своего пальто и никогда не носит короткий рукав. Хорхе не вылезает с кухни и своих пробирок, однако на улице с открытой меткой тоже не появляется. Мама Веспер — птица, конечно, важная, но и она маскирует метку заклятьем. Не вижу смысла в этом пафосе, если, забившись под веник, мы только подтвердили статус выродков. — А ты у нас бунтарь, значит, да?! Многие вкладывают в этот знак последнюю надежду, но тебе всегда было плевать на чувства других, — я заводился, для меня это действительно было важно, но Оникс не был борцом за справедливость, он приспосабливался. Все идеи Веспер считал блажью, и никогда не верил, что Иные заживут хотя бы близко как люди. — Надежда — путь к страданиям. Ваши идеи переворота не доведут начинающую ведьму ни до чего хорошего. Кто знает, где она окажется в следующий раз из-за ваших приколов, и встанет ли потом вообще с постели! Хорхе, чернокнижнику больше не наливай, как бы у него радиатор не сдох, в его-то возрасте, — Оникс встал и слегка пошатнулся, — А вообще, ведьмочка, если тебя волнует эстетическая сторона вопроса, то я обещаю тебе, ожог сойдёт за пару дней, — он дерзко подмигнул, сидящая рядом Веспер невозмутимо крутила ножку винного бокала в пальцах, ожидая, чем же закончится стычка её подчинённых, — Знаешь выражение «кошка языком слизала»? Поверь, я могу быть очень нежным, всё пройдёт, и не заметишь. — Оникс, мне кажется, ты перебрал, — Нова постаралась вежливо улыбнуться и покрепче сжала в руках кружку с чаем. Анимаморф откинул назад волосы и игривым тоном добавил: — Не волнуйся, я знаю слово «нет». Я засмеялся, с меня хватит. Он только что втоптал в грязь всё, во что мы верим, он лишил меня первой за долгие годы интересной женщины, ему сходит с рук абсолютно всё, даже сейчас Веспер в нашу сторону и не глянула. — Да что ты! А выглядит так, что ты вообще не видишь никаких рамок. Как ты думаешь, Оникс, всем ли приятен этот твой вечный спектакль?! — Есть что сказать, чернокнижник?! — он подошёл ко мне почти вплотную, — Ну говори, давно уже закипаешь, может, хоть попустит тебя немного. — Шен! Пожалуйста, успокойтесь, — встревоженная Нова приподнялась на локтях, кресло-качели покачнулось, а Веспер, по-прежнему, с полным безразличием наблюдала, как перед ней зарождается конфликт. — Что ж, я скажу, остальные, видимо, боятся тебя обидеть, но это не про меня, — вокруг нас затрещал воздух наполняемый силой Присутствия, — Всех достало твоё ребячество и напускное бунтарство! Считаешь себя лучше прочих? Так вот, это не так, ты просто зелёный мальчишка! И для облезлого кота, которого Веспер полгода назад сняла с колеса своего Мерса, ты слишком много о себе думаешь! — А ты слишком смелый для чернокнижника, который знает, что у меня в друзьях едва ли не лучший зельевар в истории Иных. Как тебе напиток, Шен? Не почувствовал привкуса миндаля? Быть может, там цианистый калий, или Амортензия, сваренная моим приятелем? Я бы посмотрел, как ты сгораешь от любви ко мне под приворотом, вот бы была потеха! — У тебя нет друзей, Оникс! Лишь бесконечный табор любовниц и ëбарей! Ты никому не нужен со своим цирком, ты обычная ветреная давалка, что считает себя невъебенно харизматичным серцеедом! Нова тихо охнула, прикрыв рот ладонью. Хорхе, сделавший шаг к нам навстречу, чтобы вклиниться между нами, шокировано врос в землю. Черт, это прозвучало хуже, чем должно было быть, во мне говорил алкоголь. Глаза Оникса загорелись неподдельной ненавистью и обидой, кажется, я случайно ковырнул старую болячку. Он схватил меня за лацканы пальто и с силой тряхнул. — Лапы свои от меня убери, пока я уши тебе не оторвал! — Полегче на поворотах, Шанхайский Кощей! Что ты вообще обо мне знаешь?! — А то что? Обоссышь все углы в Гнезде? Оникс занёс руку для удара, краем глаза я увидел, как, роняя кружку, с места вскочила Нова. А уже в следующий миг на нас обрушился поток ледяной воды, остужая пыл ссоры и выветривая гуляющий раскалённой лавой алкоголь. — Вессспер! — зашипел по-кошачьи парень и тряхнул сырыми ушами, обдавая меня ледяными каплями. Я повернулся, рука Веспер застыла в угрожающем магическом пассе. Обнажённые участки кожи искрились зеленоватым свечением. Поза была невозмутимой, но в глазах стоял праведный гнев. — Остыли? — она плавно подошла к нам, держа руку наготове, — Расцепились оба. Пока я вас как слепых щенков не раскидала собственноручно! — Оникс послушно разжал пальцы и отступил на шаг, — Шен, от тебя я такого не ожидала. Идите проветритесь и решите все свои размолвки без свидетелей. Когда научитесь находиться в обществе приличных магов, и не будете никого заставлять краснеть за свою детскую грызню, можете снова присоединиться к семье, — она махнула рукой, прерывая мои попытки извиниться, — Но сегодня вас здесь более видеть не желают! Гнев выветрился из меня вместе с ледяной лавиной. Я почувствовал себя до невозможности глупо. Ну ладно Оникс, но я-то куда?! Взрослый мужчина, старше этого шута лет на двадцать, завёлся из-за выходки пацана! Геката, какой стыд! — Прости, Весп, я, кажется, перебрал, — я кивнул Нове, извиняясь, встретился с беспокойным взглядом Хорхе, и пристыженный своим же поведением, покинул крышу. Стараясь при этом не выглядеть, как нашкодивший ребёнок.***
Я иду по спальному блоку к себе. Мокрое пальто тяжёлым грузом висит на плечах, в ботинках хлюпает ледяная вода, с волос капает, но клокочущей внутри злости я больше не чувствую. Я улыбаюсь, вспоминая сырые прилипшие к лицу Оникса кудряшки, чёрными разводами потекшую по щекам подводку, дрогнувшие сырые уши и совершенно несчастную морду. Он ненавидит воду, особенно если она попадает в уши. Да, мы оба здорово перегнули, но я чувствую себя довольным, а ещё… пожалуй, немного виноватым. Не стоило при всех вот так на него срываться, переходить на личную жизнь и отчитывать как ребёнка, будто бы мне есть дело, с кем он там спит. Это было ужастно бестактно и грубо. Такое поведение может позволить себе Оникс, но себя-то я всегда считал приличным магом. Надо бы извиниться. Как бы мы друг друга не убили при этих извинениях, но на такой ноте заканчивать конфликт совсем не дело. Я прислушался. Никого. Небось уже у себя, красоту наводит. О, Геката! Да какое мне вообще дело, где он?! Я прикрываю за собой дверь спальни и скидываю с себя мокрое пальто. Тело знобит от ледяной воды, поэтому я пытаюсь быстрее снять налипшую на кожу рубашку и скинуть ботинки. Достаю из шкафа сухое полотенце и отжимаю им мокрые волосы. — А у тебя недурная фигура для твоего возраста, чернокнижник, — сладкий певучий голосок, интересно, чего этот парень от меня добивается? Чтобы мы всем Гнездом отвезли его в ветклинику и кастрировали? — Да твою ж кошачью мать, Оникс! Не хватало тебя в моей спальне! — я со злобы швыряю в него мокрое полотенце. Он невозмутимо его ловит, будто я сделал ему одолжение, а не попытался попасть в нахальную морду мокрым снарядом. Парень спокойно отжимает волосы и вытирает шею моим полотенцем. — Вот как раз меня-то в твоей спальне и не хватает. И как ты не заметил за собой хвост? — анимаморф по–мальчишески хохочет, словно сказал нечто оригинальное. Ну каков придурок. Блеснувшие в полумраке глаза упираются в мой обнажённый живот. Медленно оглаживают взглядом до груди, пробегаются по плечам, на его губах озорная улыбка, и я буквально вижу, как он собирается сказать очередную глупость, — Тощеват, конечно, на мой вкус, да и староват, но без одежды все становится немного лучше. Особенно без твоего потëртого пыльника. Поверить не могу, что ещё десять минут назад я на полном серьёзе собирался извиняться перед этим… этим сумасбродом. Я намерен полностью игнорировать дурацкие выпады. В конце концов, это лучшая тактика против Оникса — заставить его заскучать. А пока ему удаётся меня бесить, он только счастлив. Почему-то очень дискомфортно быть обнажённым перед ним. Разноцветные глаза словно рентгеном осматривают каждую татуировку, каждую родинку, дорожку тёмных волос, уходящую в брюки. Он рассматривает меня совершенно бесстыже, даже не пытаясь скрыть своего любопытства. И он, конечно же, самоуверенно полагает, что мне это внимание должно польстить. Я начинаю нервничать. — Я не очень понимаю, зачем ты пришёл, но если нечего сказать, то уходи, я хочу переодеться. — Ух ты. А как же «блядский шерстяной валенок», «грёбанный идиот», «катись отсюда, дьявольское отродье»? Ты такой вежливый от того, что Веспер нас освежила, или от того, что моя Амортензия начала действовать? — Что?! — я в два широких шага оказываюсь перед парнем и хватаю его за мягкое ухо, посильнее выкручивая. Оникс болезненно на меня шипит, приподнимая верхнюю губу, под которой прячутся два острых верхних клыка. Я хватаю его рукой за мокрые кудри и притягиваю к себе. Снова этот парфюм, только на этот раз запах кажется мне пьянящим, привлекательным. Точно Амортензия, вот ведь сволочь, — Когда ты успел меня опоить, мелкий ублюдок? — Кто из нас мелкий, ты себя-то видел, дед? Будь я твоим парнем, ты каждое утро ел бы кашу у меня с ложки. Ауч, ладно, ладно, я молчу. В моей ладони остаются пряди мягких чёрных кудрей, а по шее Оникса расходятся красные пятна. Видать, и правда больно. Я ещё сильнее выкручиваю ухо. — К кому ты меня приворожил, придурок?! — А разве это не очевидно? — с придыханием говорит Оникс, глядя на мои губы, — К себе. — Ты больной, Оникс! Просто больной! — я выпускаю его волосы и отталкиваю от себя, — Убирайся отсюда, пока эта дурь не подействовала. Зачем ты это сделал?! — Ой, да брось, безобидная же шалость. Амортензия безвредна, из побочек — только сушняк на утро. Ну или растянутая задница, это уж как пойдёт, — парень заливисто смеётся, и расстегивает ремни на своём теле, — Мне надоела твоя ненависть, Шен, я пришел за извинениями, — портупея падает на пол, звякнув висящей на ней цепочкой. Оникс с мягкой кошачьей грацией подходит к двери, и запирает фиксатор на дверной ручке, — Носок уж вешать не будем, мы же не студенты, да, Шен? К тому же, это очень вульгарно. — Как раз в твоём стиле, — мой голос внезапно охрип, я перевёл взгляд со стройных ног на озорное лицо, — Не играй со мной. — Игры! — парень восторженно хлопает в ладоши, — Обожаю игры. Кошки-мышки? — он одним движением снимает с себя водолазку и поигрывает мышцами сильной груди, — Как насчёт того, что бы выяснить, кто из нас мышка? — Какого чёрта ты делаешь? Оденься, уходи из моей спальни! — Весь мир не крутится вокруг тебя, милый. Я просто тоже сырой, — он откидывает в сторону мокрую одежду, — Тебе нравится? — Ты тоже чего-то выпил? Ты кажешься ещё более сумасшедшим, чем обычно, — мои глаза против воли все-таки упираются в подкачанную грудь, я вижу, как напряжены соски Оникса, довольное лицо светится неподдельным азартом. Геката, он серьёзно. Он действительно решил меня опоить и соблазнить. Теперь я чувствую его, действие Амортензии. Парень подходит ко мне. В нос ударяет запах мятных леденцов, и сладкого парфюма с нотками ананаса. Всё это смешивается с горьким запахом полыни, что исходит прямо от шелковистой кожи. По каким кустарникам он лазил ночью, интересно, мышей ловил? Смуглая кожа выглядит такой нежной и привлекательной, что мне хочется её коснуться, узнать, какая она, пройтись пальцами по торчащим соскам. Напряжение нарастает, он добился чего хотел, и во мне пробуждается интерес и любопытство, которые я тщетно пытаюсь подавить. Я едва ли не задыхаюсь. От тяжёлого парфюма, от смятения, от возмущения, от злости, от… желания. Это слишком. У Оникса всё слишком. Он не знает середин, он либо пасует перед трудностями, махнув напоследок хвостом, только его и видели, либо как безумец упрямо достигает поставленной перед собой цели, не забыв по дороге втоптать парочку голов в дерьмо. Он либо холоден и поверхностен в своих шуточках и подкатах, либо страстен до предела. Он страстно любит и страстно ненавидит. Этот парень без предохранителей, и если у него сейчас слетит крыша, то слетит она вместе с моей. Ну уж нет! — Мне не нужно зелье для озабоченных школьников, чтобы открыто говорить, кого и когда я хочу, — он приближается к моему уху и шепчет, — А вот тебя следовало немного вытолкнуть из шкафа, а то ты засиделся. Шен… дыши. Обнажённая грудь Оникса касается моего разгоряченного Амортензией тела, в брюках становится чертовски тесно, а влажные кудряшки щекочут мне шею, заставляя желать продолжения этой пытки. Я понимаю, что почти не дышу, лишь бы он не отстранялся, лишь бы он не сбавил свой напор, потому что тогда я струшу. Я уже струсил. Так не должно быть. — Какого шкафа, Оникс? — мой голос сочится ядом и насмешкой, но он уже интимно приглушён, и кошачьи уши улавливают напряжённо вибрирующие нотки, губы довольно улыбаются, — Ты правда думаешь что я устрою ночь экспериментов? С тобой? Подожди до моего кризиса среднего возраста, возможно, тогда я и надумаю потрахаться с мужиком от одиночества и отчаяния. Обещаю рассмотреть твою кандидатуру, раз уж тебе так не терпится. — Ох уж это одиночество, — Оникс проводит острым ногтем по моей груди, я пытаюсь унять бешено прыгающее сердце, пока ноготь скользит вдоль торса к ремню брюк. Я словно врос в пол, я так хочу его оттолкнуть, чтобы он забыл сюда дорогу, хочу ему врезать, чтобы ему и в голову больше не пришло заниматься такой хернёй, но я лишь хватаю воздух пересохшим горлом и ненавижу себя за то, что от удовольствия прикрываю глаза, — Я тоже никому не нужен, как мы уже выяснили на крыше, думаю, мы более чем подходим друг другу, по крайней мере… На сегодня… — Я перегнул, не должен был так говорить. Я повёл себя прямо как ты, а обычно я стараюсь так не делать, — я вываливаю на него подобие извинений, пока не передумал, боюсь открыть глаза и столкнуться с внимательным взглядом, боюсь, что ногти, бегающие вдоль ремня, в какой–то момент исчезнут, и я проснусь один в своей спальне, просто чертовски пьяный, — Ты прав, я ничего о тебе не знаю, я не сунусь больше ни к тебе, ни к Нове, с меня хватит. — Я вижу, как ты ревнуешь, — горячий шепот прямо в шею, — Меня это заводит, вот только скажи, Шен… При чем тут Нова? Ведь ревнуешь-то ты меня. Я удивлённо открываю глаза и встречаюсь с самодовольным лицом, волосы Оникса подсохли и снова завиваются в причудливые пружинки, пока мы оба стоим в по-прежнему мокрых брюках. Под его глазами залегают огромные тёмные круги потекшей подводки, и внезапно я нахожу это чертовски горячим. На запястьях рук, что уже вовсю, без ложных стеснений, гладят мой живот и спину, позвякивают цепочки браслетов. Кожаные штаны точно повторяют контуры тела, и когда он подаётся бёдрами вперёд, я чувствую, как он заинтересован в «кошках-мышках», парфюм продолжает кружить мне голову. Я обожаю этот запах, его запах. Клыки анимаморфа закусывают собственные губы, хвост скользит по его груди, привлекая моё внимание, и я неотрывно смотрю, как он гладит себя мягким хвостом по обнажённому торсу. Одна его рука скользит к себе в штаны, пока крашеные ногти другой впиваются в мою грудь. Я теряюсь в этих ощущениях. Оникс, во всём своём повседневном безумии, в моих глазах теперь выглядит так по-блядски развратно, что я выебал бы его прямо сейчас. Я понимал, что это действие Амортензии, но в какой-то момент счёл действительно приятным отсутсвие злости. Было приятно не ненавидеть Оникса, было приятно желать его до ломоты между ног. Рука парня достигла цели и сжала свой член. Он застонал, а я почувствовал, как уходит из-под ног земля, стоять вот так без опоры становилось всё труднее, особенно, когда глаза анимаморфа сверлили меня, а его рука уже вовсю себя ласкала. Он не делал больше поползновений в мою сторону, лишь аккуратно накручивал на палец жёсткие волосы на моём животе, вырисовывая острым ногтем причудливые круги, и ждал, когда я сам отреагирую на провокацию. Видимо, в извращённой голове Оникса смысл был в том, что бы я сам к нему потянулся. Ещё один стон, его рука наращивает темп, а я понимаю, что рот наполняется слюной, и не могу оторвать взгляда. — Что там, Кощей? Новая магическая формула в моих штанах? — он улыбается, по его лицу ползут пятна румянца, а глаза слегка застекленели. Теперь они выглядят как две огромные разноцветные бусины, в них не читается ни капли здравого смысла, их заволокло похотью, — Нравится моё маленькое представление? Ты как с цепи сорвался в последнее время. Какая Нова, если ты не можешь оторвать от меня глаз? — Я хочу тебя, — блять, нет, только не это. Я мысленно взмолился, чтобы всё это оказалось бредом. — Какой хороший, немногословный мальчик. Чего и требовалось доказать, — он улыбается и приближается к моим губам, продолжая ласкать себя ладонью. Касается уголка моего рта, но не целует, только дразнит, — Ни к чему лишние разговоры, люблю, когда ты такой серьезный. Ну же, снежная королева, давай, размораживайся, я вечно тебя ждать не буду. Срываюсь. Амортензия ударяет одновременно и по мозгам, и по телу. Я не собираюсь думать о последствиях. Просто хочу его прямо сейчас. Запустив руку в густые волосы, целую его, сразу глубоко и грубо, вторгаясь языком в рот, и схожу с ума от переполняющих меня эмоций. — Вот так, да… — одобрительно шепчет Оникс мне в губы, — Я знал, что ты кошатник в душе. Я так давно ни с кем не был близок, но даже в самом страшном ночном кошмаре не мог себе представить, что это будет Оникс. Но под приворотом он мне кажется скорее экзотическим десертом, на любителя. Воплощение, пожалуй, слишком смелой эротической фантазии. Клыки царапают мои губы, хвост распушился и обвил меня за талию, острые коготки теперь впиваются в кожу ягодиц, всё больше забираясь под ремень. Я чувствую, как вибрирует его спина под моей ладонью. Сученок мурлыкает? Я завожусь ещё больше, если это вообще возможно. Надеюсь, у этого придурка не альтернативная анатомия, и мы как нибудь с этим разберёмся. Твою мать, я извращенец. Кусаю его губы, я бы придушил мерзавца прямо сейчас, но целовать его мне хочется больше, чем винить себя в том, что я все-таки поддался на такую прямолинейную уловку. Оникс снова громко стонет, обнимая меня за плечи, и ещё ближе прижимаясь ко мне своим стояком. Он ни на секунду не заботится о том, что нас могут услышать, или о том, как он в этот момент выглядит, или о том, с кем он. Он просто наслаждается моментом, открыто, самозабвенно, без тени смущения. — Скажи, чего ты хочешь? Мы сделаем всё по-твоему. Его губы, кажется, теперь повсюду, на груди, на животе, на шее, на плечах. Каждое прикосновение вспыхивает настоящим пожаром, и все мои мысли и чувства направлены на то, чтобы впитать всё это навсегда. Чтобы запечатать эти фантомные ощущения на своем теле. Каждый оставленный поцелуй прожигает мне кожу, и я лишь надеюсь, что в этих местах она теперь будет гореть вечно. — Шен, — он отстраняется от моих губ, я а пьян, как никогда, и слепо тыкаюсь ему в скулу, покрывая всё это ненавистное лицо поцелуями, — Воу, — парень добродушно улыбается, — Вот это тебя перекрыло, конечно, — он на мгновение замирает, будто хочет сказать что-то еще, но быстро передумывает, — Давай-ка на кровать, пока мы не распласталась прямо на полу. Мы доходим до кровати, пару раз запнувшись о ковёр. Анимаморф откровенно веселится, для него всё игра и забава. Но я не могу понять, отчего у меня такое серьёзное отношение к происходящему. Это же просто Оникс. Конечно, его мало заботит собственная репутация, и уже завтра он растрезвонит о своей новой интрижке по всему Гнезду, но кто ему поверит? Это же просто секс, почему я чувствую себя так, словно мы пожениться тут собрались? Просто секс, без обязательств, под приворотным зельем. Типичный вечер пятницы для Оникса. Но не для меня. Во мне шевелится уже знакомое чувство, и я не могу понять, почему оно снова здесь. Отравленная игла ревности. Я лишь ещё один одноразовый любовник. Пройдёт неделя, и он даже не вспомнит события этой ночи. Меня это задевает? Хотел бы я быть чем-то большим? Мы падаем на постель. Оникс тут же садится на меня верхом, и прослеживает кончиком языка контур моего старого шрама, от губы к щеке. — Попалась, моя мышка! Я смелее прижимаю его к своим бёдрам, и толкаюсь эрекцией навстречу обтянутой кожей заднице. — Оникс, я готов быть для тебя кем угодно сегодня, только сделай уже что-нибудь с этим! — Звучит так, как будто ты меня не ненавидишь, — дразнит меня парень, и специально слегка проезжается ягодицами по моему напряжëнному члену. Это просто невыносимо. Я втягиваю его в очередной поцелуй, лишь бы он заткнулся уже, наконец. Его губы расплываются в очередной довольной усмешке. Он легко и без усилий справляется с пряжкой моего ремня, и спускает брюки вместе с мокрым бельём. Веспер здорово нас окатила, мы промокли до трусов. Теперь, когда Оникс своими мягкими губами ведёт дорожку поцелуев к моему паху, это даже забавно. Ни за что бы не подумал, что вечер кончится так. Нежные губы разом покрывают всю длину моего члена, и это движение выбивает из меня остатки воздуха. Он пару раз насаживается на меня ртом, и я чувствую, как член упирается в заднюю стенку его горла, плавно скользя по горячему языку. Оникс тяжело дышит и отдаётся удовольствию с таким первобытным, животным инстинктом, что даже не замечает своего влажного и блестящего от слюны подбородка, у меня создаётся ощущение, что ему даже лучше, чем мне. Эта великолепное зрелище — лучший комплимент происходящему. Я хватаю его спутавшиеся волосы и делаю ещё пару резких толчков. Один из клыков цепляет меня за кожу, и у меня вырывается стон, от такого пьянящего контраста боли и удовольствия. Анимаморф недовольно отстраняется и строгим взглядом смотрит на меня снизу вверх. Меня ведёт от того, сколько жадности в этих глазах, я давно не чувствовал себя таким желанным. Я всё ещё не уверен, что он тоже чем-нибудь не закинулся, у меня в голове не укладывается, как можно быть настолько отбитым, с него сталось бы. — Кошки играют, а мышки не капризничают, — он мягко толкнул меня в грудь, и я снова откинулся на подушку. Да пусть делает, что хочет, я подумаю об этом позже. Яркие глаза изучают моё лицо, а потом поникшие уши Оникса утопают в мягких кудрях. Лицо становится задумчивым. Я напрягаюсь, предвкушая очередную неприятность. — Так, и что вдруг случилось? — я приподнимаюсь на локтях и вглядываюсь ему в лицо, в попытке истолковать смутное выражение. — Я никогда себя не прощу, за то, что сейчас всё испорчу, но ты всё равно догадаешься… — он натянуто улыбается, пытаясь придать своим словам обычный беззаботный тон, — Мастер-класс как всё проебать от Оникса, но пока всё это не зашло слишком далеко… Я давлюсь смешком. Это так глупо и неуместно, особенно, когда он нависает сверху, и я едва ли вообще понимаю, что он там мяучит, потому что в мыслях я уже освободил его от остатков одежды. Я слышу нотки смеха в своём голосе, и с трудом вспоминаю, когда я последний раз улыбался до этой ночи. Сейчас я кажусь искренним даже сам себе. — По-твоему мы ещё не зашли далеко, да? Говори, прохвост, что там у тебя? Не вздумай оставить меня сейчас одного развлекаться с последствиями твоей шутки! — Не было зелья, Шен… Немного алкоголя и твоя слепая доверчивость, — Оникс шепчет на грани слышимости, и ещё сильнее прижимает уши к макушке, очевидно, ожидая от меня вспышку гнева. — Ты меня обманул? — я поднимаю брови, но, к собственному удивлению, не чувствую, что злюсь. — А ты меня очень задел, — говорит Оникс почти серьёзным тоном, и я впервые вижу его таким погруженным в себя. Но уже в следующую секунду он, довольно улыбаясь, плюхается на мою эрекцию, отчего я сдавленно охаю, и рассматривая свой маникюр, кокетливо, напустив в голос привычного идиотизма, он говорит, — Я решил, что не помешает тебе выйти немного за свои строгие рамки, и пустил в ход своё природное очарование, а зелья не было. Не было зелья. Я смотрю на припухшие от поцелуев, красноватые губы, на тяжело вздымающуюся грудь, на растрёпанные в беспорядке волосы, и понимаю, что для меня ничего не изменилось. А зелья не было. Вопреки здравому смыслу, я ощущаю облегчение. Это мой собственный бардак. Эти чувства, эта ревность, это неуемное, неутолимое желание, что словно зуд под кожей. Всё это продиктовано моими собственными порывами, и от этого становится легче. Несмотря на то, что меня обманули, в голове всё наконец проясняется, больше нет этого удушающего, безумного тумана, которой я связывал с приворотом, а это, оказывается, была моя собственная увлечённость молодым, красивым парнем. Вот почему с появлением Новы между нами всё стало сложнее. Я бесился, когда видел, как нежные женские руки ночами утопают в чёрной, блестящей шкуре, но мне и в голову не пришло, что я ошибся с объектом ревности. А Оникс догадался. Как такая тонкая проницательность и хитрость уживается с неуёмной энергией, ветреностью и подростковым бунтом почти тридцатилетнего лба? Существует ли хоть кто–то способный вывезти этот бесконечный фестиваль распиздяйства имени Оникса, дольше одноразового свидания? А я смог бы? Мокрая кожа его брюк прилипает к моим голым бёдрам, он сидит на мне, на всё готовый, ведь он для этого все и затеял. Я могу позволить ему хоть на ушах стоять, только бы он остался, только бы продолжал меня ласкать, только бы позволял отвечать взаимностью. Провожу пальцами по его напряжённому прессу, наконец позволяя себе полностью прочувствовать гладкость кожи, мягко касаюсь груди. Оникс от удовольствия прогибается в пояснице навстречу моим рукам, от чего вес его тела на члене становится ещё более приятным, ещё более желанным. — Если ты продолжишь в том же духе, я подумаю, что ты и не злишься вовсе, — этот шепот доводит меня до мурашек. — А есть смысл злиться? Мышки не капризничают, — принимаю я наконец правила игры, и полностью отдаю себя на волю случая. Уши встают торчком, ромбовидные узкие зрачки тут же заполняют цветные радужки. Взгляд Оникса становится хищным, и настроение в комнате опять неумолимо меняется. — Ты не пожалеешь! — воркует Оникс, прикусывая меня за покрытый щетиной подбородок. Я притягиваю его ближе и, наконец, расслабившись, улыбаюсь. — Вот уж, блять, сомневаюсь. Смеющийся и возмущённый парень снова тянется меня укусить, но прервав все его попытки, мы снова мокро целуемся. И этот поцелуй совершенно другой. В нём столько личного, честного, порывистого, он всё такой же страстный, как и предыдущие, но теперь наполненный заботой и нежностью. Он открывает для меня Оникса с новой стороны, невозможно так целовать безразличного тебе человека. Всё это безумие взаимно. — Может, ты снимешь с меня уже эти штаны? — парень пошло поигрывает бровями. — Если только ты в них не врос. — Как и ты в своё старое пальто. Я хмыкаю, и расстегиваю ширинку на узких штанах, которые натягиваются на возбуждённом члене Оникса. Касаюсь пальцами живота, и приспускаю тугую резинку нижнего белья. Мне хочется коснуться его, сорвать ещё пару стонов с порозовевших губ, но как только мои пальцы касаются натянутой шелковистой кожи, Оникс цокает. — А вот трогать тебе не разрешали. Поднимаю на него глаза, пытаясь разгадать, что он там выдумал на этот раз, и слышу, как с хлопком выдергивается мой широкий ремень из шлеек. Оникс тянет меня за руку и сажает на край постели, кокетливо присев мне на колени, заводит мои руки за спину и затягивает ремнём. — Я что-то не припомню, чтобы я на это соглашался. — Ой, а я что-то не припомню, чтобы я тебя спрашивал, — парирует парень и затягивает ремень на моих запястьях. — И ты правда думаешь, что я не смогу выбраться? — Я думаю, что ты и не захочешь. С этими словами он опускается на колени и стягивает мои штаны до щиколоток, а потом проходится кусачими поцелуями по внутренней стороне бёдра. И меня действительно больше не волнует впившийся в кожу ремень. Анимаморф прикусывает чувствительные места, и сразу нежно зализывает место укуса. На светлой коже бёдер появляются мелкие царапины и отметины, мне приятна мысль, что наутро они останутся со мной, в то время как всё наше с Ониксом безумие, скорее всего, навсегда растает в предрассветном тумане. Следующий его поцелуй приходится на нежное место под коленом, я запрокидываю голову и не могу сдержать стон, я даже не думал, что это может быть так приятно. Вереница поцелуев спускается до щиколотки и Оникс прикусывает косточку, тело прошивает сладкой судорогой, я готов кончить прямо сейчас. Вот теперь ремень мешает. Мне хочется притянуть засранца к себе, зацеловать бархатистую шею и вдохнуть запах тела, зарыться носом в кудрявые волосы и прижать к себе идеальную точеную фигуру, ну или задушить, потому что Оникс явно вознамерился свести меня в могилу. Я слышу шелест одежды и очередное бряцание многочисленных пряжек и ремешков. Как он носит на себе весь этот маскарад? Перевожу взгляд, и вижу с ума свозящую картину между ног. Оникс устроился на полу между моими разведенными бёдрами, усевшись голыми ягодицами на холодный пол. Его голова откинута на мою ногу, одной рукой он притянул мой член к лицу и нежно трётся о него кончиком носа, проводя по всей длине, другая рука снова пустилась в ласки самого себя. Напряжённый член Оникса исчезает в длинных пальцах и снова появляется, подстраиваясь под темп носа и языка, который влажным, размашистым движением проходится по головке. Он видит, что я смотрю на него мутным взглядом, и ему это нравится. Рёбра ремня упираются в руки, я бессознательно пытаюсь их высвободить. Совершенно невозможно смотреть на эту картину и не хотеть его затрахать до беспамятства. Я прикрываю глаза и тщетно пытаюсь сдержать очередной стон. — Нет, Шен, — сбившееся дыхание даёт мне понять, что он тоже на пределе, — Смотри, смотри на меня, не закрывай глаза. И я снова на него смотрю, надеясь, что мелкие детали врежутся в память, и навсегда отпечатаются под веками. Что эта картина ещё долго будет согревать меня одинокими ночами в ожидании, что это когда нибудь повторится. Оникс наращивает темп, комната наполняется влажными звуками и его громким стоном. Я чувствую приближающийся оргазм с каждым движением его языка вдоль меня, я не могу себе позволить закрыть глаза. Я хочу увидеть всё. Всё, что он мне позволит. Я хотел бы сам коснуться его ртом, почувствовать эту приятную тяжесть на своём языке, но правила здесь устанавливают кошки. Голова Оникса напрягается на моём бедре, я вижу, как он с силой толкается в свой кулак, и громко кончает, со стоном закусив клыками свои губы. Мы ни на секунду не прерываем зрительного контакта. Я не сдерживаюсь, видя, какое удовольствие он получает под моим взглядом, и мой хрипловатый голос смешивается с его высоким. А следом оргазм накрывает и меня, а рот парня накрывает мой член, продлевая волны удовольствия. Охренеть. Я спустил почти без прикосновений и фрикций, от одного только вида и лёгкого трения. Но этот было настолько остро, что я не думая променял бы весь свой предыдущий сексуальный опыт лишь на это мгновение. Какое-то время мы так и сидим, Оникс трётся щетиной о моё бедро и восстанавливает дыхание, а я пытаюсь уложить в голове случившееся. Но никаких решений относительно дальнейших действий я принять не успеваю, потому что парень уже застегнул брюки и поднялся, скрыв все свои эмоции в привычно беззаботном тоне. — Ну, спасибо за вечер. Высыхай. Я насмешливо фыркнул, ну и ляпнет же. А Оникс уже двинулся к двери, подбирая на ходу свою водолазку. — Эй! А ты ничего сделать не хочешь? — Точно! Фото! — Оникс! — я зарычал от раздражения, и ремень снова больно вгрызся мне в руки. — Убийца веселья. Лааадно. Он подошёл ко мне, немного помедлил, рассматривая перед собой эту картину, я не сдержался и закатил глаза. Потом он перевесился мне через плечо и освободил руки, снова коснувшись моей кожи обнажённым телом. Прежде чем я успел подумать, мои руки уже притянули его за ягодицы к своему лицу, и я коснулся парой нежных поцелуев его напряжённого пресса. — Мне кажется, нам есть что обсудить. Анимаморф замолчал и замер. — Оникс, зелья не было, и ты… выглядел вполне искренним, это же должно что-то значить. — Ничего это не значит, — он грубо отстранился, — просто очень одинокая ночь. А я — обычная давалка, ты сам сказал. Поэтому расслабься и забудь. — Я же извинился, я так не думаю. — Шен, это были не извинения, а какое-то овечье блеяние, не уверен, что ты вообще был способен думать в тот момент. — Я способен думать сейчас. И я думаю, что хочу узнать тебя лучше, ближе, я хочу ещё одной встречи, — я снова притянул его к себе за пояс брюк, и уткнулся носом в подтянутый живот. Мне не хотелось его отпускать. Он умел быть честным, без напуска придури, и теперь я это видел, и такой Оникс мне нравился. — Все хотят, становись в очередь, — он скинул мои руки со своей талии и опять отстранился, — Я не ищу привязанностей, Шен. Я сам по себе. — Прошу, останься, — я уже понял, что мои просьбы встретят отказ, но о какой гордости может идти речь, когда ты сидишь голый и разбитый перед парнем, который смотрит на тебя, пренебрежительно вскинув брови? — Прости меня. — Я прощаю, только потому, что ты меня не знаешь, но судишь. За это тебе скидка. Ну и ты очарователен в своей уязвимости, так что, может быть, как-нибудь по весне, когда у меня начнётся линька, я навещу твоё облезлое пальто, но на этом всё. Я мрачно хмыкнул, понимая, что он прав, и с моей стороны было глупо рассчитывать на что-то большее. Оникс на секунду задумался, разноцветные глаза сделались печальными. Это всегда так было? Эта пустота и отрешённость во взгляде? Какой-то старый непрошедший нарыв боли? Я не замечал, потому что я слепой, или потому что он только сейчас позволил мне заметить? Он наклонился к моему лицу, заправил прядь растрепавшихся с проседью волос за ухо, и вдруг с теплотой сказал: — Может, когда-нибудь, ты узнаешь меня лучше, но не сейчас. У меня последняя жизнь Шен, предыдущие восемь я потерял, когда в последний раз любил… Я не поставлю снова свою шкуру на чёрное, особенно ради мага, которого терпеть не могу, — он поднял моё лицо за подбородок и нежно поцеловал, заполняя все мои годы одиночества этим мягким растворяющем в себе поцелуем, — Может быть, когда-нибудь, — выдохнул он мне в щеку, а потом, зарывшись носом в мои волосы, на короткое мгновение их сжал, прижимая сильнее к своему лицу. Но уже в следующую секунду он отстранился, по-дружески хлопнул меня по плечу и натянул улыбку, сделавшись прежним парнем, который никого не пустит к себе в душу. — Ну, бывай! — и вышел, так как был, полураздетый, громко хлопнув напоследок дверью. Я откинулся поперёк кровати и устало потер лицо ладонями. Ну пиздец.***
Не могу сказать, что в наших отношениях многое изменилось, но всё стало спокойнее. С той ночи прошло уже несколько недель. Теперь, разобравшись в себе, я потерял всякий интерес к Нове. Зато, кажется, беспокойства и седых волос прибавилось. Оникс цеплялся ко мне меньше и без прежнего азарта, то ли его теперь от чего-то заботили мои чувства, то ли он просто потерял всякий интерес. Мы закусывались скорее по привычке, и со стороны это выглядело так, будто бы мы стали неладить ещё больше. Друзья опять пытались нас примирить, но мы старательно избегали друг друга. Разговора не состоялось, да и вряд ли состоится. Теперь для меня стали очевидными все эти печальные взгляды, прикрытые ослепительной улыбкой. Вся эта внутренняя пустота Оникса, маскируемая бесконечным потоком глупых шуток, и точно такое же как у меня, тяжёлое, вязкое одиночество. Он по-прежнему иногда мог пропадать неделями, наверняка топясь в бесконечной веренице своих любовников и любовниц, вот только теперь мне было понятно, что это не поверхностная ветреность, а самая настоящая тяга к саморазрушению. Попытки заглушить что-то, что оставило пустоту в этих красивых глазах. Он не просто «не искал привязанностей», он шарахался от них, как от огня, превращая всё в половинки. Наполовину друг, наполовину коллега, на одну дрочку любовник, так не больно терять. А Иные теряют друг друга очень часто. И не смотря на то, что мысленно к его имени я уже всегда добавлял приставку «мой», я не чувствовал ревности, лишь желание оградить от сумасбродной глупости, которая его погубит. Это не было собственническое «мой», это было, скорее, что-то очень личное, бережное. Он «мой» не потому, что у нас засвистела фляга, и мы провели вместе несколько безумных, моментов наполненных страстью. Он «мой», потому что он намного больше, чем красивый фантик, глубже, чувственнее и умнее, и мне хочется приложить все возможные усилия, что бы вернуть яркий, весёлый блеск разноцветным глазам. И я готов пытаться, даже если он не станет «моим» никогда. Заглядывая в пустую спальню отсутствующего (снова) Оникса, я утешался лишь тем, что мы нашли идеальный рецепт унять нашу ненависть. Осталось лишь вновь научиться друг друга ненавидеть.