Winter Falls

Чан постукивал ногтями по столу, ожидая, когда все придут на собрание клуба. Он взглянул на свою сумку, им овладела нервозность. Он был уверен, что то, что он запланировал на сегодня, будет очень полезно для прогресса в борьбе с болью, но, с другой стороны, это причинило бы боль ему самому. Что ж, это в основном доставит ему преприятности на следующей неделе, если все пойдет хорошо. Он очнулся от своих мыслей, услышав громкие голоса, доносящиеся из коридора. Любопытствуя, он повернул голову, обнаружив Чонина и Сынмина, которые направлялись к нему. — Оставь меня в покое! — Чонин, просто послушай меня. — Я говорю тебе оставить меня в покое! Ты ничего не знаешь, так что заткнись. — Так ты признаешь, что произошло то, на что я намекал? Ты хотя бы обратился в полицию? — Забудь об этом, Сынмин! Старший прочистил горло, прерывая их. — Что происходит? — Ничего, — младший поспешил ответить. — Чонин, — начал Сынмин. — Я ничего не говорил! — Чонин почти закричал, бросив на него острый взгляд. Сынмин замолчал, когда Чонин вошел в комнату, устраиваясь на своем обычном месте. Старший взглянул на Кима, но тот взглядом посоветовал не вмешиваться в это дело. Они вошли, и вскоре присоединились и остальные, чтобы они мог начать сеанс. Одного взгляда на Хенджина достаточно, чтобы ему стало жарко. Молодой человек все еще был одет в толстовку его команды. Когда он вернул свои вещи, он объяснил Чану, что не может вернуть ему толстовку прямо сейчас, потому что он испачкал ее. Поэтому он хотел постирать ее, прежде чем возвращать. Это было несколько дней назад, и теперь он снова был в ней. Не то чтобы это беспокоило Чана. Он редко надевал эту толстовку, потому что в ней ему было слишком тепло. Если Хенджин хотел оставить ее себе… Он, конечно, был не против. Хван забрался на свой стул, откинувшись на спинку, чтобы видеть всех. — Привет! Надеюсь, с вами все в порядке. Как прошла ваша неделя? Молодой человек быстро выслушал рассказы участников группы о своей неделе. По-видимому, все провели ее довольно спокойно, несмотря на зимнюю атмосферу и сезонную депрессию, которая начала пробивать брешь в их моральном состоянии. — Хорошо. Я рад слышать, что все довольно хорошо. Сегодняшняя сессия может быть немного… грубой. Под чьим-то пристальным взглядом он поспешил продолжить. — Мы собираемся поговорить о некоторых вещах, и ради нашего прогресса я собираюсь задавать вопросы и отвечать на то, что вы говорите. Я могу быть грубым, и вы можете неправильно это понять. Или то, что скажет кто-то другой, потому что обсуждение, очевидно, открыто для всех. Он перевел дыхание. — Итак, если вам становится слишком тяжело, вы имеете право сказать «Стоп». Тогда мы перейдем к кому-нибудь другому. Вы также имеете право выйти подышать свежим воздухом, если это нужно. Цель сегодняшнего упражнения — пролить свет на те связи, которые у вас остались с этим человеком. Всем ли это понятно? Чан оглядел всех, беря в руки свой маленький блокнот. Большинство из них выглядели нервными, особенно Чонин и Хенджин. Чанбин и Феликс явно чувствовали себя неловко, очевидно, из-за присутствия друг друга. Но, по мнению Чана, им будет полезно услышать то, что они оба хотели сказать. — Чанбин, не хочешь начать? — Если нужно… — Что ты сегодня принес с собой? Быстро закатав рукав, молодой человек показал симпатичный кожаный браслет с несколькими бусинками. Он быстро снял его, чтобы провести по нему пальцами. — Я принес этот браслет. Чан промычал, сразу узнав драгоценность. — Расскажи нам об этом. Кто тебе это подарил? Почему? — Феликс подарил это мне на мой прошлый день рождения. — Я не думал, что ты все еще носишь его, — сказал Феликс. — Ну… Он мне нравится. Студент-психолог перестал пялиться, сосредоточившись на том, что он написал в своей тетради. — Почему тебе он нравится? Вопрос, казалось, смутил Чанбина. Он нахмурился, отвечая неуверенным тоном. — Феликс подарил его мне. — Хорошо. Ты был бы готов выбросить это в мусорное ведро прямо сейчас, если бы я тебя попросил? Все повернули к нему головы, шокированные его вопросом. Феликс казался явно очень оскорбленным, поднявшись, чтобы заговорить. — Нет! Ты что, спятил? — Феликс, здесь дело не в тебе. Ты тоже можешь быть связан с этим объектом, но ты не должен вмешиваться в выбор Чанбина. Пожалуйста, сядь. Танцор в шоке открыл рот. Чан знал, что сейчас он был груб, но это было во благо опыта. Блондин занял свое место, а Хенджин в знак поддержки погладил его по спине. — Так что, Чанбин? — Конечно, нет! — Почему? Спортсмен начал заикаться, казалось, пытаясь озвучить свои мысли. — Это потому, что это подарок? — Нет… — Это потому, что это драгоценность? — Нет, я… — Это потому, что он от Феликса. Молодой человек молчал, не зная, что сказать. Они мгновение смотрели друг другу в глаза, прежде чем Чан отвел взгляд. — Феликс, я хочу посмотреть, что ты принес, прежде чем я расскажу о вас двоих. Блондин замычал, прежде чем порыться в своей сумке. Он достал очень красивый снежный шар с белой основой, который положил на стол. — Снежный шар, хорошо… — сказал Чан, удивленный выбором. — У тебя все еще есть эта штука? — Чанбин удивленно выдохнул. Танцор бросил на него сердитый взгляд, явно все еще недовольный тем, о чем он спросил Чанбина ранее. — Конечно, он все еще у меня! — Чанбин купил это для тебя? — Спросил Чан. — Он выиграл его для меня на ярмарке на нашем первом свидании. Чан стиснул зубы. О боже, подарок выглядел гораздо более сентиментальным, Феликс вот-вот разозлится. Он действительно надеялся, что не получит удар до конца встречи. — Как долго вы встречаетесь? Около года, верно? — Да, если мы опустим расставания… — Итак, ты хранил этот шар при себе целый год. — Да… — Он ответил осторожно. — Где ты это хранишь? — Что ты имеешь в виду? Старший встал и начал расхаживать по комнате. — Я думаю, тебе он небезразличен, поэтому ты должен держать это дома на видном месте, верно? Это, конечно, не в коробке из-под обуви в твоем шкафу. В какой комнате это? И где? — В моей комнате… На моем столе. — Это всегда было его местом? — Да. Он мычал, обходя стол, чтобы подойти к той стороне, где сидел Феликс. — Если я попрошу тебя немедленно выбросить это, ты ведь скажешь мне «нет», не так ли? — Конечно, я скажу тебе «нет»! — Расстроенный блондин ответил. — Я так и думал. Чан просто протянул Феликсу руку. В комнате воцарилась тишина, все затаили дыхание, обдумывая сложившуюся ситуацию. Танцор опустил глаза на протянутую перед ним руку, прежде чем вернуться к пристальному взгляду Чана, неуверенный в том, чего тот хочет. — Отдай его мне, — приказал Чан. — Почему? Что ты собираешься делать? — Я возьму его и выброшу. Молодой человек открыл рот, готовый ответить, гнев отразился на его лице. Однако из его горла ничего не вышло. — Или, если ты предпочитаешь, я разобью его о землю у тебя на глазах. — Н-нет, что с тобой не так? Ты что, сорвался или что-то в этом роде? — Крикнул Феликс. — Отдай это мне, — он прорычал. — Нет! — Дай шар, сейчас же. Чан не сдвинулся ни на дюйм. Он настаивал в течение долгих минут, прося отдать ему снежок, пока наблюдал, как Феликс постепенно ломается. Его глаза намокли от попыток сдержать слезы. Его руки напряженно сжимали снежный шар, прижимая его к себе. Внезапно он почувствовал руку, в которой он определил руку Хенджина, когда тот сидел позади него, схватив его сзади за толстовку. Рука слегка потянула, желая вернуть его назад, в качестве предупреждения. Чанбин встал со своего стула, шипя от гнева. — Чан. Этого достаточно. — Это не о тебе, Бин. — Если ты доведешь его до слез, клянусь, я тебя ударю, — он сказал сквозь зубы. Чан промолчал, опустив руку и отступив назад. Другие парни уставились на него в шоке. — Ты можешь убрать свой снежок, Феликс, — мягко произнес он. — Думаю, я показал то, что должен был. Блондин посмотрел, как он обходит стол, когда быстро вытирал глаза рукавом, стирая часть макияжа. Чан снова откинулся на спинку его стула. — Я предупреждал, что буду груб, — сказал он. — Не хочешь уделить мне пять минут, Феликс? Молодой человек шмыгнул носом, пряча свой предмет в сумку. Он отрицательно покачал головой. — Хорошо. Я думаю, то, что я продемонстрировал, довольно ясно говорит о вас двоих, нет необходимости говорить это вслух… Ваша самая большая проблема — это недостаток общения, как вы уже поняли. Я думаю, если бы вы нашли время поговорить, многое могло бы улучшиться… В комнате воцаряется тишина, прежде чем Чан поворачивается к Джисону. — Джисон? — Я… Могу я сказать сначала? Чан удивленно поднял бровь, прежде чем улыбнуться ему. — Конечно, продолжай. Брюнет потер руки, внезапно занервничав гораздо сильнее. Он взглянул на остальных в комнате, в то время как его взгляд нашел Феликса. Его друг улыбнулся ему, как он надеялся, ободряюще, пытаясь поддержать его рассказ. — Я-я был в паре несколько месяцев с парнем… В конце концов, он понял, что мы совсем не похожи, и-и он бросил меня, потому что я скорее интроверт… Но после этого обо мне поползло много слухов… И это действительно причинило мне боль… — Я рад, что ты рассказал об этом, — мягко сказал Чан. Джисон кивнул, гордый тем, что осмелился сказать так много. Он порылся в кармане пальто, доставая старый коробок спичек. — Там еще есть спички? — Спросил Чан. — Нет, я сжег их все. — Понятно… — На самом деле это не имеет к нему никакого отношения… Но я нашел это в одном из кухонных ящиков, когда искал шоколад, после того, как он меня бросил… Чан взглянул на Чанбина, прежде чем снова сосредоточиться на их младшем соседе. Судя по удивленным взглядам друг друга, он, вероятно, тоже не знал. — Я поджигал по одной каждый день, когда у меня что-то не получалось… — Тебе это помогло? — Спросил Чан. — Не совсем, но было приятно наблюдать, как горит пламя… — Ты сказал, что сжег их все. Когда они закончились? — Примерно неделю назад… — Почему ты тогда не выбросил коробок? — Внезапно спросил Минхо. — Я не знаю, — нервно ответил Джисон. — Я просто положил его в ящик. Старший промычал, привлекая к себе внимание Джисона. — Почему ты решил взять эту коробку, а не что-то другое? — У меня ничего не осталось от Джу… от него… Все, что у меня было, это фотографии, но я удалил их после расставания… — Ты думаешь, это последняя физическая связь, которая у вас с ним есть? Джисон сделал паузу, казалось, обдумывая вопрос. — Наверное… Чан встал, взял мусорное ведро, остановившись рядом с Джисоном. Он ничего не сказал, просто ждал. Младший должен был сразу понять намек, и выбросил пустой коробок в мусорное ведро без каких-либо сожалений. Старший быстро похлопал его по плечу, прежде чем убрать ведро. — Я горжусь тобой, Джисон. Ты многим поделился сегодня. Я думаю, ты на правильном пути. Не останавливайся. Младший кивнул, слегка покраснев от такого внимания. — Сынмин? Молодой человек достал из сумки маленький блокнот и положил его перед собой, держа закрытым. — Это… сборник стихов, который я написал для нее, когда мы были вместе. — Он заполнен? — Спросил Чан. — Нет, — ответил Сынмин, открывая блокнот, чтобы быстро пролистать страницы. — Сколько их там? — Я их не считал… но в книге 90 страниц, думаю, у меня получилось заполнить половину… так что я бы сказал, 35, может быть, 40… — Слишком много стихов для таких коротких отношений. Сынмин нахмурился, закрывая блокнот. — Меня легко вдохновить, — он хмыкнул. — Хм… Как долго длились ваши отношения? — Примерно 3 недели… — 21 день на 40 стихотворений… Это почти по два стихотворения в день. Ты сказал, что не очень привязан. — Так оно и есть. Старший сдержал вздох. — Хорошо, — помолчал и добавил. — Тебя волнует эта тетрадь? — Немного. Мне нравятся стихи, которые я написал. — Тебе просто нравятся стихи? Или тебе нравится то, о чем они тебе напоминают — Мне нравятся стихи. — Хорошо. Дай мне книгу. — Чтобы ты выбросил ее? — Саркастически спросил молодой человек. Чан отрицательно покачал головой, слегка удивив Сынмина. — Нет. Ты сказал, что тебе важны стихи такими, какие они есть… Если ты говоришь правду, у меня нет причин выбрасывать их… Я сохраню это на несколько недель, а потом верну тебе. Молодой человек подозрительно посмотрел на него, прежде чем подвинуть блокнот к нему, не задавая больше никаких вопросов. — Надеюсь ты их не просрешь… — Я обещаю, — сказал Чан, беря тетрадь и убирая ее в рюкзак. — Я просто оставлю его. Я не буду к нему прикасаться. Сынмин что-то промычал, наблюдая, как он закрывает свою сумку. — Я имею право кратко услышать о том, что ты извлек из этого обсуждения? — Я не уверен, что тебе нравится то, что я говорю… Но если ты хочешь, я могу. — Нет, со мной все будет в порядке. Улыбнувшись ему, Чан повернулся к оставшимся троим. — Чья очередь? — У меня такое чувство, будто я наблюдаю за полицейскими допросами, — сказал Хенджин, нервно смеясь. — Тебе кажется, — Феликс прошептал рядом с ним. Парень бросил сочувственный взгляд на блондина рядом с ним, прежде чем решился заговорить. Чан кивнул, наблюдая, как Хенджин вытаскивает бейсбольный мяч из своей сумки. — Бейсбольный мяч? — Я получил это на нашем последнем свидании… Мы пошли на бейсбольный матч, потому что играла его любимая команда… Нам пришлось далеко поехать, чтобы увидеть их… Я поймал мяч, когда игрок бросил его мне… Но это навевает не очень хорошие воспоминания… — Почему? — Ну, во-первых, потому, что мы боролись за мяч, — он горько рассмеялся. — Игрок почти отдал его мне из рук в руки, но он-она все равно настояла на том, чтобы вернуть его, потому что я не люблю бейсбол… И тогда, потому что именно тогда я понял, что ей определенно на меня наплевать… — Что случилось? — Чан произнес и похлопал его по плечу. Хенджин крутил мяч между пальцами, оставаясь сосредоточенным на нем. — Я не знаю, были ли вы когда-нибудь на бейсбольном матче, но над стадионом есть большие экраны, на которых воспроизводят текст, изображения и т.д. И есть такая американская традиция, которая называется Kiss Cam. В перерыве, если камера вас показывает, вы должны поцеловаться. — Это глупая традиция, — прокомментировал Минхо. — Я думаю, это мило, — сказал Феликс. — Я тоже думал, что это мило, пока она не отказалась поцеловать меня, когда нас выбрали. В комнате повисла тишина. Чан снова уселся. — Ты сказал, что вы проделали долгий путь. Где проходила игра? — Я не помню названия города, но мы ехали около трех часов, — он ответил. — Итак… Она не боялась, что кто-нибудь узнает тебя… — Нет. Она просто вообще не хотела появляться со мной… Чан надулся, чувствуя сострадание по отношению к Хенджину. В отличие от остальных, он знал всю историю. Осознание того, что Хвану приходилось сталкиваться с Вудже почти каждый день и притворяться его другом, огорчало его самого. — Почему ты сохранил мяч? — Когда мы расстались, я сложил все, что напоминало мне о наших отношениях, в коробку и спрятал ее в своем шкафу, чтобы больше не думать об этом. Я достал ее только потому, что ты попросил меня что-то принести. — Это хороший способ, помогающий отдалиться от всего этого… но почему бы тебе не выбросить ее? — Я не мог заставить себя сделать это… — Выброси мяч. Хенджин поднял голову, глядя Чану в глаза. — Прямо сейчас? — Нет. Я хочу, чтобы ты не торопился. Я хочу, чтобы ты взял эту коробку, о которой ты рассказал, и понемногу опустошал ее. Начни с предметов, которые могут быть менее ценными, чем мяч… — Ладно… — Подсознательно, когда ты хранишь эту коробку, ты сохраняешь связь. Даже если это не в поле зрения, она остается, как коробка в твоей голове, в которой хранятся воспоминания. Выбросить ее — значит принять окончательное решение, оно непоправимо… Тебе не обязательно выбрасывать все до следующей недели. Действуй в своем собственном темпе… Он кивнул, убирая мяч. Чан хотел сказать ему гораздо больше. Сказать ему, чтобы он перестал причинять себе боль, продолжая проводить время с Вудже. Сказать ему, что даже если у него больше не будет чувств, это может ранить его гораздо сильнее, чем если бы они у него были. Однако он не мог сказать всего этого сейчас, когда вокруг были другие. Он поблагодарил его, попросив Минхо быть следующим. Ли достал из кармана ожерелье и положил его на стол. Это был красивый кулон на серебряной цепочке. — Он подарил его мне. — По какому поводу? — Спросил Чан. Минхо несколько равнодушно пожал плечами. — Я действительно не помню. Это должно было быть в какой-то знаменательный день, вроде нашего месяца вместе? — Почему ты сохранил ожерелье, если оно тебя на самом деле не волнует? Ну, я полагаю, учитывая, что ты даже не помнишь тот случай. — Я просто оставил его. Я его больше не ношу. — Ты все еще встречаешься с ним? Вы в одной компании, верно? — Нет, мы больше не видимся. Мы стараемся не пересекаться, когда встречаемся с общими друзьями. Чан кивнул в знак принятия информации. — Я советую тебе избавиться от ожерелья. Как я уже говорил, хранить связи вредно. Минхо приподнял бровь, ожерелье упало на землю. У Чана не было времени вмешаться, так как шатен уже нанес удар, сломав хрупкий кулон. — Я имел в виду… может быть, подарить это или продать, — Чан запнулся, наблюдая, как он выбрасывает остатки кулона в мусорное ведро, оставив цепочку. — Так быстрее, — сказал Минхо. Студент-психолог моргнул, прежде чем повернуться к остальным. Все посмотрели на них, точно так же удивленные его действием. — Хорошо… Если ты так решил, — Чан вздохнул. — Чонин? Младший прикусил губу, прежде чем взять зонт, который он прислонил к стене. Он положил его на стол. — Я ничего не сохранил. Поэтому я взял зонтик… — Хорошо, — мягко сказал Чан, сбитый с толку. Несмотря на молчание, последовавшее за этим заявлением, Чан решил продолжить. — Почему ты выбрал зонтик? — Потому что это прекратилось в дождливый день. — Что прекратилось? Ваши отношения? — Э-э… Да. Старший нахмурился. Из всех членов этого клуба Чонин был тем, кто больше всего казался ему загадкой… Парень почти ничего не говорил, и все, что он соглашался сообщить в качестве подсказки, только еще больше сбивало его с толку. — Ладно, это… счастливое или несчастливое воспоминание? — С любопытством спросил он. — Счастливое… — Ты был рад, что ваши отношения закончились? Чонин кивнул головой, не сводя глаз с зонтика. Чан надул щеки, прежде чем заметил что-то краем глаза. Сынмин заерзал на стуле, явно нервничая. Казалось, он хотел вмешаться, но сдержался. — Сынмин, ты хочешь что-то сказать? Чонин поднял голову, стреляя глазами в студента-искусствоведа. Другой сжал кулак, поскольку через стол разыгрывалась битва взглядов. — Нет, ему нечего сказать, — сказал Ян. — Я не хочу это слышать. — Всем разрешено разговаривать за этим столом, Чонин… — мягко напомнил Чан. — Тогда, я говорю, «Стоп»… Блондин вздохнул, проводя рукой по волосам, пытаясь собраться с мыслями. — Ну, ладно… Это твое право… Тишина воцарилась в комнате, когда Чан взглянул на время, оставшееся у них. — Спасибо всем, что поделились этими воспоминаниями. Я приношу извинения, если обидел вас. Он наклонился, схватил свой рюкзак, прежде чем вытащить что-то из него. Он быстро погладил знакомый ремешок фотоаппарата, прежде чем положить его на стол перед собой под удивленными взглядами Чанбина и Джисона. — Я тоже принес с собой предмет, так что, если вы хотите отомстить… Не ограничивайте себя. — Что это? — Спросил Феликс с другой стороны стола, прищурившись на предмет. Чан снова взял себя в руки. — Это старая камера, которую мои родители купили мне, когда я закончил среднюю школу… На самом деле важно не то, какая она, а то, что в ней содержится. Когда у нас с ней были отношения, я повсюду брал с собой эту камеру и снимал моменты из жизни… Камера содержит около… 300 видеозаписей моментов с ней, сделанных за три года. — Зачем ты их сохранил? — Спросил Сынмин. — Обычно после расставания первое, от чего ты избавляешься — это фотографии и видео. Это быстро и легко. — Все верно… Я удалил все фотографии и видео со своего телефона, но не с этой камеры, почему, как вы думаете? Феликс откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. — Есть ли причина? — За всем стоит причина, сознательная или нет. В моем случае, даже если предмет был подарен не ею, он стал связью в дополнение к видео. Этот ансамбль — очень неудачное сочетание, — Чан горько рассмеялся. — Ты все еще иногда смотришь видео? — Спросил Чанбин, зная ответ. — Да. Когда у меня плохой день, я делаю это. — Разве это не делает все хуже? — Спросил Сынмин. — Это так. Он вздохнул, вертя камеру в руках. — Видишь ли, у меня больше нет к ней чувств, но я остаюсь привязанным. Она манипулировала мной и заставляла чувствовать себя виноватым в течение трех лет, до такой степени, что, несмотря на то, что я эмоционально отстранен, я все еще хочу, чтобы она вернулась. Он опустил глаза, чтобы избежать их взглядов, которые, как он знал, были полны жалости. — Удали их, — внезапно сказал Феликс. — Это то, что ты сказал нам сделать, нет? Избавься от воспоминаний. Почему бы тебе не сделать это самому? — Потому что я не могу этого сделать, — Чан сухо рассмеялся. — Удали их, — снова резко сказал Феликс. Старший собирался ответить, но его прервал Хенджин. — Этого достаточно, — сказал он, поднимаясь. — Феликс, не нервируй его. — Нет, но подождите, он же сам говорил… — Он сделал это, чтобы показать вам, что вы два идиота, все еще влюблены друг в друга! Здесь вы в разных лодках. Феликс собирался дать отпор, тоже вставая. — Не ссорьтесь из-за этого, — мягко сказал Чан. — Вина — очень сильное чувство, которое толкает нас на многие поступки… Вот почему я не могу удалить видео, у меня будет впечатление, что я совершаю непростительные ошибки, что, конечно, не так. Это потому, что существует огромная разница между реальностью и моей идеализацией. После его заявления воцарилось молчание. — Вот видишь, Феликс, — сказал Чан, грустно улыбаясь. — Проблема с самоанализом в том, что он с каждым мгновением вызывает все большее чувство вины. Он встал со стула, убирая камеру в сумку. — На сегодня все. Спасибо всем, что пришли и приняли участие. Увидимся на следующей неделе. Хенджин грустно посмотрел на него, но Чан проигнорировал его. Прямо сейчас он не нуждался в его жалости. Ощущение собственной никчемности возникло раньше, чем он ожидал, и он почувствовал, как у него в животе формируется комок по мере того, как росло его беспокойство. Он наблюдал, как комната мало-помалу пустеет, оставляя только его и Сынмина. — Могу я с тобой быстро поговорить? — Это из-за Чонина? — Спросил Чан. — Да… Старший прислонился к столу. — Я слушаю тебя. — У меня нет никаких доказательств того, что я говорю… но я думаю, что отношения Чонина были более чем токсичными. Мне кажется… Он сглотнул, сминая ремешок своей сумки. — Я думаю, что его бывший жестоко обращался с ним… — Определи, что ты подразумеваешь под «жестоким обращением», — Чан спросил осторожно, напрягшись. — Я почти уверен, что он бил его… но могло быть и что-то еще. Возможно, насильственное удержание, возможно, изнасилование… — Ты сказал, что у тебя нет доказательств. Откуда такие мысли? — У него типичная реакция людей, которых избивали, — сказал Сынмин. — Он не хочет, чтобы к нему прикасались. Он напрягается, когда ты делаешь резкие движения. У него движения защиты… Чан почему-то подозревал, что Чонин сталкивался с насилием в своей жизни. Это было не нормально так реагировать без какой-либо причины. Однако он мог только предполагать. Это было не его дело, если младший ему не доверял. — На днях я проводил его до автобусной остановки, — Сынмин продолжил. — Просто потому, что я хотел поговорить с ним, но когда он узнал, что я даже не поеду на автобусе, его реакция была странной. Как будто он ожидал, что я похищу его или причиню ему боль… — Я понимаю… Я думаю, ты пытался поговорить с ним об этом, но он не захотел. — Да… Мне кажется, он даже не обращался в полицию… или к специалисту по поводу своей травмы. Старший вздохнул. — Чего именно ты от меня ожидаешь? — Спросил он. — Если ты рассказываешь мне об этом, значит, на то есть причина. — Я подумал, может быть, ты мог бы ему помочь. — Я этому не обучен… Ему нужно обратиться к настоящему специалисту, у которого есть опыт… — Я знаю, но он меня не слушает. Может быть, ты сможешь его убедить. — Я попытаюсь, но ничего не обещаю… Сынмин кивнул, поблагодарив его. — Я продолжу пытаться поговорить с ним и сам… Спасибо тебе, Чан, хорошего вечера. Он наблюдал, как младший вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Чан глубоко вздохнул и опустился на стул рядом с ним. Он чувствовал, как в животе растет тревога, а в горле образуется комок, почти перекрывающий дыхание. Он наклонился вперед, положив голову на руки, лежащие на столе. Холод стола на его лбу вряд ли принес ему облегчение, поскольку ему стало трудно дышать. Пытаясь сделать глубокий вдох, он сжал кулаки, чтобы сдержать дрожь от нарастающего приступа паники. Ему хотелось мысленно рассмеяться. Он чувствовал, что дошел до конца, не имея возможности что-либо сделать. Просто потому, что чувствовал вину за удаление этих гребаных видео. Его приступ паники, казалось, длился часами, когда чья-то рука внезапно коснулась его, заставив вздрогнуть и выпрямиться. Он все еще учащенно дышал, вид Хенджина рядом с ним, встревоженное выражение его лица не помогли ему успокоиться. Молодой человек начал гладить его по спине, шепча подбадривающие слова, пока Чан пытался успокоить дыхание. Хенджин притянул его к себе, предлагая обнять. Старший позволил своим рукам скользнуть по своей толстовке на теле Хенджина, чтобы ухватиться за ткань. — Все будет хорошо… Дыши… — Что ты все еще здесь делаешь? — Прошептал Чан. — Я ждал тебя снаружи. Я хотел пригласить тебя выпить со мной кофе перед тем, как я вернусь домой… Но ты так и не вышел, поэтому я пришел посмотреть… — Мне жаль… Хенджин отступил назад, успокаивающе положив руку на кудри блондина. — Эй, все в порядке. Тебе следовало сказать Феликсу остановиться. — Мне нужно было это услышать… — Нет… по крайней мере, он не в духе. Насколько ты мазохист? — Брюнет мягко улыбнулся. Чан тихо рассмеялся, дыша более ровно. — Я не отвечаю на подобные вопросы, по крайней мере, до третьего свидания. Брюнет рассмеялся. — Тебе приходится скрывать множество кинков. — В смысле? — Кинки… знаешь, типа… если тебе нравится заниматься сексом, который на самом деле не является приятным… классика. — О. Ну, я никогда об этом не думал. Я даже не знал этого слова, — Сказал Чан. — Но тебе приходится многое скрывать. Хенджин слегка похлопал его по плечу. — Посмотрим! Я не признаюсь до третьего свидания! Они оба смеялись друг над другом. — Ты чувствуешь себя получше…? — мягко спросил Хенджин. — Немного… Всегда чувствую себя так, словно меня сбил автобус после каждой панической атаки. — Хочешь, я провожу тебя до твоей квартиры? — Разве ты не хотел пойти выпить кофе? — Ну… Да, но ты выглядишь убитым… — Я не хочу сейчас идти домой, — ответил Чан. — Хочешь пойти ко мне домой? Моих родителей сегодня нет. Мы можем взять что-нибудь на вынос и посмотреть фильм. Чан почувствовал, как его щеки запылали от этого вопроса. Его разум немедленно побежал по путям, о которых он предпочел бы не думать. Когда он успел стать таким извращенцем? Раньше малейшее двусмысленное предложение не вызывало такого иного направления мыслей. Может быть, ему действительно нужно было потрахаться. Сколько времени это продолжалось? Три месяца? Может быть, четыре. — Земля Крису, прием. — Извини, я немного не в себе… — Все в порядке. Итак, фильм? — Да, конечно, — ответил он, вставая. Он наклонился, забирая свою сумку, прежде чем добавить, уже прекрасно зная ответ: — Это моя толстовка? — О, эм… да, — смущенно сказал Хенджин, опустив взгляд на одежду. — Я спешил утром, и это было первое, что я нашел, чтобы надеть. Прости, я обещаю, что верну тебе ее! — Не обязательно… — прошептал Чан. — А? — Ты не обязан возвращать мне ее, если она тебе нравится… Я никогда не ношу ее, потому что в ней мне слишком жарко, так что… Если она тебе нравится, можешь оставить себе. Уши Хенджина постепенно покраснели, когда он снова опустил взгляд на толстовку. Наконец, он перевел взгляд на него, одарив его очень милой улыбкой. — О, спасибо тебе! Чан чувствовал себя так, словно отдал свою душу дьяволу.