Добро вознаграждается

В далекие времена, когда трава в Найт-сити местами еще была зеленой, а Николас едва доставал макушкой до барной стойки, его «замечательный» отец решил, что ребенок — это не только гордость, но и отличный способ нажиться. Другими словами, мерзкий папаша просто решил продать его Мусорщикам, которые были готовы купить или спиздить даже столетнюю бабку, а тут милый мальчишка, на которого клюнет любой извращенец. То, что извращенцы чаще всего пускали таких милых мальчиком на запчасти, а то и вовсе делали из них что-то очень далекое от человека, в договоре купле-продажи не уточнялось. Возможно так бы и закончил Нико свой путь: расфасованный по баночкам, чтобы его почка грела чью-то душу, если бы не два «НО». Очень важных и неумолимых «Но». Его тупой отец был из банды Валентино и почему-то решил, что свою «семью» можно наебать и пойти против правил. В итоге, он даже не успел передать Нико «покупателям». Бывшие товарищи очень быстро нашли его задницу и так же скоро притащили на покаяние к Падре. Тогда, Николас впервые увидел смерть вживую. Нюанс в том, что смерть была его отца и может быть он должен был заплакать, а может вообще впасть в истерику и умолять не убивать единственного родственника, однако, его отец своей тяжелой рукой вырастил не только милого мальчика, но и очень злопамятного. Поэтому Николас не плакал, более того, на его лице вообще не было эмоций, а в голове была только одна мысль: «Зато теперь меня не будут бить». Возможно это впечатлило Падре, а может он просто пожалел новоиспеченного сироту. Ник и опомниться не успел, как уже жил при церкви Валентино, сначала просто как очередной сирота, чьи родители погибли — таких как он, в Церкви было слишком много. Найт-сити никого не щадил. И пусть Валентино ходили под Богом, как любил говорить Падре, но какой мог быть Бог в этом убитом, во всех смыслах, городе? Скорее сама Санта Муэрте любовно вела за руку каждого из них, а в нужный момент позволяла пулям забрать жизнь своего очередного верного Валентино. Спокойные детские деньки Ника закончились разом в тот момент, когда ему стукнуло девять. Помнится... Падре вызвал его на ковер и предложил два пути, как предлагал всем до него. Путь первый: Николас продолжает жить при Церкви, учится, растет, а потом помогает общине как честный член общества, а не часть Валентино. Путь второй: Николас перестает быть спокойным щенком и показывает зубы, чтобы больше никто не смел поднять на него руку, не пытался продать, а рядом была «семья», часть которой он станет. Разумеется Нико выбрал второй вариант. Чем больше он был сам по себе, тем больше понимал, что его ублюдок-отец был даже не серединой айсберга. Таких мудаков слишком много — стоит немного расслабиться и тебе вырвут глотку, а труп скинут в канаву. Николасу хотелось уметь себя защитить, хотелось отплатить Падре за спасение, хотелось быть кем-то, а не милым мальчиком-сиротой, у которого отец был предателем своих же членов банды. Так началась новая, во всех смыслах, жизнь. Его отдали под крыло двух старых Валентино, которые, кажется, самолично видели как Джонни Сильверхэнд взорвал Арасака-тауэр. Ну... Либо они безбожно об этом пиздели и максимум видели выступление Самурая вживую. В любом случае, два старых хера не жалели ребенка от слова совсем. Николас учился стрелять, бегать, прыгать, взламывать хоть что-нибудь, но, откровенно говоря, его максимум было взломать автомат газировки, за что он получал по башке и все начиналось заново. Но, вопреки этому, жить стало легче: когда пули перестали попадать куда угодно, кроме мишени, а тельце тщедушного мальчика наконец-то осознало пубертат и начало наращивать мясо на костях. И вот, вместо мелкого сироты Николаса, был вполне себе гордый член банды Валентино Николас Д. Вульфвуд. Два старых хрена перекрестили его и выпустили в большой мир, совместно откинув копыта через пару лет после этого. Что удивительно — как в старых сказках про любовь. Умерли вместе и в один день. Вульфвуд честно устроил им хорошие похороны, отказавших от помощи Падре и потратив все свои немногочисленные сбережения, а потом поток жизни поглотил его и в какой-то момент сожрал со всеми потрохами. Николас даже помнил, в какой момент его замкнуло. Вот он помогает банде, выполняет задания Падре, поддерживает порядок в районе и таскает игрушки в Церковь, а вот сидит в баре и думает, что его жизнь полное говно и стоит ли тратить ее на банду. Уебан Хуан, быть ему до конца жизни Хуйлом, его подставил. Николас чудом смог унести свою жопу из засады, которую устроили Мальстрем. Сумасшедшие ублюдки почти нарубили его в фарш, а их сраный нетранер спалил ему три импланта. Спасло только то, что Николас хорошо стрелял и быстро бегал. Кажется, он даже умудрился подстрелить ублюдка взломщика, чудом прервав скрипт, который хотел поджечь ему мозг и свалить на своих двоих. После этого он долго думал и много пил. Жизнь как-то резко потеряла краски, а банда казалась будущим, которое загонит его в могилу раньше 25 лет. Рациональная часть мозга, — видимо та, в которой еще осталось не паленое железо, — говорила, что долг давно уплачен, Николас больше никому ничего не торчит, а значит нужно бежать, бросать, жить вне клетки Валентино. Часть мозга без импланта была в панике, орала, рыдала и вопила, что Николасу пиздец. Он стал как его отец, и Санта Муэрте крепко держит свои костлявые руки на его шее. Мерзкий страх же шептала на ушко, что Николас слишком мягок для такого жестокого города. За эти года он видел столько смертей, но стоило получить пару пуль за других и вся его смелость ушла. Он боится смерти, а почти все Валентино умирают на улице в канаве. Видно не его судьба прожить жизнь и умереть в одной постели с любовью всей жизни... С другой стороны… Кто сказал, что его судьба сдохнуть в банде Валентино? Может ему суждено откинуться как один сумасшедший рокер? Пусть против корпораций бороться Николас не хотел, но иметь смысл и сдохнуть ради чего-то — очень даже. Были те, кто уходил из банды. Официально, Падре не управлял Валентино, но все прекрасно знали под кем они ходят. Старик пусть уже и выглядел будто одной ногой в могиле, но управлял всем стальной рукой. Если и пытаться соскочить, то идти на поклон надо к нему. Повезет и Николас сдохнет от пули между глаз, не повезет — получит пулю в сердце и будет сдыхать несколько минут, охуевая от боли и думая, что имплант от Арасаки, который по идее гнал его кровь по венам намного лучше, его же и убьет, вытолкнув эту самую кровь из тела. Выбор без выбора, но, видимо, судьба решила над Николасом посмеяться от души, а может Санта Муэрте просто понравилась его новая татуировка с ее ликом и хороший виски на алтаре. Пуль не было. Не было и ударов. Был лишь тяжкий вздох от Падре и вопрос понимает ли Николас, что, покинув банду добровольно, он потеряет их поддержку. Ему будут помогать только его друзья и те, кто готов рисковать своей жопой ради него. Николас это более чем понимал. Отдавая перстень банды, он испытывал нечто схожее на ощущения, когда убили его отца. То есть, ничего не чувствовал. Тоски не было, ощущения потери тоже. В конце концов, его не погнали ссаными тряпками, он все еще мог жить в своем районе, ходить в церковь, помогать своим сиротам и даже захаживать в любимый бар Валентино. В жизни мало что изменилось, не считая того, что его больше не вырывали из постели, чтобы пойти кошмарить торгашей, бить ебальники Мальстрему или в очередной раз обнести Мусорщиков. Дышалось полной грудью и, видимо, отравленный воздух Найт-сити окончательно окислил импланты в башке Николаса, когда он в здравом (НЕТ) уме и твердой (НЕТ) памяти, пошел к знакомому фиксеру и попросил заказ. Так, Николас Д. Вульфвуд стал наемником, который говорил всем, что просто хочет заработать и открыть свой приют, а на деле, где-то глубоко в душе, мечтал стать очередной легендой Найт-Сити.