Broken Parts

      Если долго смотреть на девушку — можно увидеть, как она выходит замуж.       Было бы смешно, не будь все так печально.       Прикурив, хмурюсь и поднимаю взгляд на ненавистное окно второго этажа. В гостиной горит свет, а вот в спальне, к моему глубочайшему сожалению, темно хоть глаз выколи. Надеюсь, она… просто спит.       Конечно, можно убеждать себя сколько угодно, но я ведь далеко не дурак. Знаю, что она там с ним. Знаю, что свет выключен не просто так. И уж точно не фильм смотрят. Если только для взрослых. И не «смотрят».       Проклятье!       Тушу бычок и, подняв ворот пальто выше, глубоко вздыхаю.       Поздравляю, Саша, ты дебил!       Домой лечу, как угорелый. Лишь бы подальше от ее дома, от чёртового окна, от мыслей о том, чем — и с кем — она сейчас занимается. Тошно.       Едва голова касается подушки, засыпаю, а утром обнаруживаю себя на кухне с чашкой кофе в руке и с довольно помятой рожей. Как оказался здесь — не помню. Да и не все ли равно?       — Может, не пойдёшь? — Артём, старший брат и по совместительству лучший и единственный друг, тяжело опускается на стул напротив и смотрит на меня с жалостью. Только этого не хватало.       — Пойду. Мне уже не пять лет, Тём.       — Да? А ведешь себя, будто пять.       — Ха-ха, — проговариваю с кислой миной и поднимаюсь, чтобы убрать чашку в раковину. — Не лезь в это, Тём.       — Да я ж разве лезу? Даже если бы хотел, ты…       — Отвянь, — махнув на брата рукой, покидаю кухню и отправляюсь в комнату.       Заниматься пиздостраданиями можно бесконечно долго. Да толку? Работа не спросит: «Как ты, Саша?», не пожалеет и не даст пару дней, чтобы прийти в себя. Нет, работа скажет: «А не охуел ли ты часом?» и выпишет подсрачник посмачнее. Кажется, в последнее время я только и делаю, что набиваю шишки.       В универе все, как обычно: шумно, суетливо, раздражающе. Может, Артём и прав. Нужно было остаться дома. Взять хотя бы пару дней на то, чтобы бревном поваляться в постели, наебениться в баре и подцепить девчонку на ночь. Но от мыслей об алкоголе начинает мутить, плакаться в жилетку брату — надоело. А девчонки… мне нужна только одна. Та, которая больше не моя и моей уже никогда не будет. Так что лучше уж на работе, тем подыхать от тоски дома.       — Тема сегодняшней лекции «Понятие, функции и принципы права», — начинаю без привычного приветствия.       Даже глаз не поднимаю, устроив задницу на подоконнике и глядя в пол. Она здесь. Я чувствую запах ее духов. Чувствую легкое напряжение в воздухе. Повернуться и наткнуться на нее взглядом — смерти подобно.       За монотонным бубнежом не замечаю, как проходит пара. Отлично. Сказав, что на сегодня домашнего задания не будет, прощаюсь сухо и хватаю сумку с ноутбуком, который даже не включил. Вылетаю из кабинета и только в дверях кафедры выдыхаю с облегчением.       Ничего, потом станет легче.       В кабинете только Артём. И хорошо: не хочу лишних вопросов по поводу своего взвинченного состояния. Закрываю дверь и совсем по-детски прижимаюсь к ней спиной. Закрываю глаза. Аромат ее духов все еще щекочет нос, а память услужливо накидывает воспоминания, одно за другим, снова и снова.       Как она заходит, краснея, словно первоклассница, и лопочет что-то о том, что ей нужен репетитор. И я соглашаюсь помочь. Как отводит глаза и кусает пухлую губку. И делает так постоянно. Как мы с завидной периодичностью «случайно» сталкиваемся в тесных коридорах университета. И я улыбаюсь, как дурак, понимая, что она смущается моего внимания.       Как я опускаю ее на подушку, и ее горячий шепот касается шеи:       «Саша, я люблю тебя…»       А я дурею от счастья настолько, что готов, как в чертовой песне целовать песок, по которому она, блядь, ходила.       А потом…       Меня будто холодной водой окатывает, и ее голос звенит колокольным набатом:       «Прости, Саш, но мы больше не можем быть вместе. Я… я встретила другого и выхожу замуж…»       — Сань? — брат трясет меня за плечо. Заглядывает в глаза. — У тебя еще есть пары?       — Нет, — хрипло отвечаю, где-то на задворках сознания вспоминая, что сегодня пятница, и у меня лекция только в ее группе. И стоило ради этого тащиться в универ?       — Езжай домой, Саш.       — Да, сейчас, — покачав головой, сжимаю пальцами переносицу и снова глубоко вздыхаю.       Жизнь — не красивая сказка со счастливым концом. Жизнь — подлая сука, которая только и смотрит, как бы ударить побольнее. Жаль, что я понял это только к двадцати шести. Знал бы раньше — сейчас бы так не болело. Увы.       Артём хлопает меня по плечу, и мне приходится отойти от двери, чтобы брат смог беспрепятственно покинуть кабинет. Уже на выходе он оборачивается:       — Я сегодня останусь дома, а то Маринка меня с потрохами съест, если я опять…       — Конечно, — киваю. — Больше не нужно со мной нянчится, Тём. Я не маленький, как-нибудь переживу. Возвращайся домой, к жене. Привет передавай, что ли.       Артём еще раз сжимает мое плечо и спешно уходит. Иначе Маринка его реально сожрёт, а потом и мной закусит. Она так-то нормальная, просто беременная. А Тёма со мной носится вместо того, чтобы о жене беспокоится. Я взрослый мужик. Стыдно.       Решив, что дома ловить нечего, падаю на диван — тут же на кафедре — и поднимаю глаза к потолку. Я ведь этого не просил. Жил себе спокойно, преподавал, заглядывался на девчонок и в ус, как говорится, не дул. Пока не появилась Настя. Милая, смешная, с большими карими глазами, как у оленя, и задорным девичьим смехом. Ворвалась, как ураган, спутала все: мысли, чувства, желания.       Думал ли я тогда, что настолько сойду с ума от любви, что буду лежать на казенном диване и сцеплять зубы покрепче, чтобы не заорать от обиды? Нет. А когда целовал ее мягкие губы, когда прижимал хрупкое тело к своему, когда шептал, как в бреду, что люблю ее до потери пульса — так сопливо, так, черт возьми, ванильно и совсем не по-мужски? Нет.       Нет, нет, нет!       — Александр Васильевич, можно?       Вздрагиваю, не до конца понимая: послышалось или я окончательно рехнулся? Сначала перевожу взгляд на окно, за которым, к огромному удивлению, оказывается темно. Кажется, задремал, пока жалел себя. И только потом медленно поворачиваю голову в сторону двери.       Она.       — Ты почему еще не дома? — вырывается как-то само собой. Знаю, что по пятницам у нее всего три пары, и вторая была моей.       — Я…       Настя опускает глаза и неловко теребит ремешок сумки, перекинутой через плечо.       — Что-то случилось?       — Нет, я просто, — Настя окончательно теряется и начинает пятиться к выходу. — Извините!       Не успев подумать, вскакиваю и в два широких шага догоняю ее. Разворачиваю, а потом прижимаю к себе. Вообще машинально и как-то на автомате. Настя замирает, будто статуя, а еще через секунду тонкие ручки обвивают мой торс, и где-то в районе груди слышится сдавленный всхлип.       — Девочка моя.       — Саш…       — Что случилось? Он обидел тебя? — рычу, чувствуя, как она вздрагивает. — Настя! Ты меня слышишь?       Она кивает и немного отстраняется, вытирая мокрые щеки тыльной стороной ладони. Не могу смотреть на ее слезы. Шумно сглатываю и, убедившись, что за нами никто не наблюдает — если в университете в это время вообще остался хоть кто-то — обнимаю за плечи и увожу обратно в кабинет. Усаживаю на диван, а сам замираю напротив.       Она такая маленькая, такая хрупкая и выглядит младше своего возраста. Если честно, первое время чувствовал себя старым извращенцем, но потом, когда узнал, что Насте уже двадцать и из-за затяжной болезни она пошла в школу не в семь, а немного позже, стало как-то легче. А сейчас ей уже двадцать два. Совсем взрослая, моя маленькая девочка. И каким бы холодным и безразличным я не пытался казаться — кому я вру? Если она плачет, как я могу стоять с каменным лицом и делать вид, будто мне все равно? Вот именно. Никак.       Настя, немного успокоившись, начинает тихо ерзать по дивану.       — Лучше?       — Да.       И снова тишина. Я не знаю, что сказать, боясь сорваться. А она…       — Что случилось, Насть?       — Я…       Нет, конструктивного диалога не получится. Да и стоит ли обсуждать личное в стенах университета? Но куда мне ее отвезти? Поговорить в машине? Заехать в кафе?       — Саш, — наконец-то ее голос крепнет и становится чуточку увереннее. — А ты можешь… отвезти меня домой?       Сердце падает в желудок и пробивает в нем огромную дыру. Вот и все. Ей просто было плохо, она не знала с кем поговорить, а теперь, когда успокоилась и пришла в себя, снова хочет вернуться домой.       К нему.       — Да, пошли, — пожимаю плечами, понимая, что окончательно ее потерял.       Хватит мучить себя. Нужно поставить точку и перестать, наконец, жевать сопли. Я должен ее отпустить. Она отпустила меня. Почему же я не могу?       — К нам домой, Саш, — шепотом.       Что? Останавливаюсь, не дойдя до машины каких-то полшага и мотаю головой.       — К нам?       — Да.       — Не смешно, Насть, — рывком открываю дверь с ее стороны, а потом с грохотом захлопываю. Нежность испаряется, и меня обуревает ярость.       Она, блядь, издевается, что ли?!       Доезжаем до знакомой хрущевки за пятнадцать минут. Ставлю машину на ручник и жду, когда Настя выйдет. Но она сидит, впившись побелевшими пальцами в подол пальто, и не двигается с места. Смотрит прямо перед собой, привычно покусывая губы, которые я так любил целовать, и молчит.       — Тебе пора.       — Саша…       — Что «Саша»? — взрываюсь, видя, как она вздрагивает, но уже не могу остановиться. — Что, блядь, «Саша»?! Что тебе от меня нужно, Настя? Наигралась, навеселилась — проваливай. Видеть тебя не могу!       Настя плачет, и я еле сдерживаю себя, чтобы не послать все к черту и не увести ее к себе, запереть в комнате и больше никогда не выпускать. Тонкие девичьи плечи трясутся, на белое пальто капают слезы, оставляя после себя неприглядные серые пятнышки.       — А знаешь!.. — снова заведя машину, выплевываю я. — Хотела «домой»? Отлично! Поехали! Но учти, что я выебу тебя так, что завтра встать не сможешь!       — Саша, это же не ты, — испуганно шепчет она, однако не предпринимает ни единой попытки сбежать.       Гоню, как бешеный. Конечно, я и пальцем ее не трону. Но, черт, как она меня выбесила! Что ей нужно? Зачем она это делает? Издевается или играет? Мстит за что-то? ЧТО?       — Нет, Настенька, это я.       Когда оказываемся возле дома, немного успокаиваюсь и начинаю понимать, что зря напугал ее до чертиков. Может, просто поговорить хотела? Или хоть что-то объяснить? Например, откуда взялся таинственный жених?       Выхожу из машины и хлопаю дверью. Настя вздрагивает, делает глубокий вдох и неуверенно выскальзывает наружу, пока я курю, наблюдая за ней через лобовуху. Прикусывает губу и поднимает затравленный взгляд.       — Зайдёшь? — усмехаюсь, пугаясь собственного голоса. Не знал, что могу быть… таким. — На «кофе»?       Дома темно и душно. Вещей Артёма нет, и я благодарен брату, что он решил свалить именно сегодня. По крайней мере так никто нас не побеспокоит. Настя медленно раздевается, еще медленнее идет мыть руки и только потом проходит в комнату. Сижу на кровати, опустив локти на колени, и смотрю в одну точку, поначалу даже не замечая ее. Будто бы забыл, что она тоже здесь. Самообман — сильная штука.       — Ну что? Раздевайся.       — Саш, — Настя округляет глаза и делает шаг назад. — Перестань.       — Почему?       — Ты пугаешь меня.       — Ну так не бойся, — хмыкаю, медленно поднимаясь, и шагаю ближе. — Это же я, Сашка. Ты знаешь меня, даже очень. Очень-очень близко.       — Саша, пожалуйста.       — Кто он?! — рявкаю и впечатываю кулак в стену за ее спиной. Настя всхлипывает. — Ты давно с ним? Нравилось наставлять мне рога? Он лучше, чем я, да? Наверное, моложе и не твой преподаватель, а какой-нибудь щегол в рваных джинсах и без вороха проблем за плечами?       Настя с усилием глушит очередной всхлип и поднимает на меня бешеный взгляд. Резко выдыхает, а потом замахивается. Я готов. Может, ей давно стоило дать мне по морде, потому что я уже просто не могу заткнуться. Не могу перестать поливать ее дерьмом. Хочу сделать больно, надавить, чтобы поняла, как мне, сука, больно. Хочу. Но Настя не бьет. Опускает руку и сжимает в кулак.       — Ты дурак, Саш.       — Блядь! — запускаю пальцы в волосы и громко смеюсь. — Я еще и дурак! А ты, солнышко, не охуела ли?       — Саша!       — Что?       — Прекрати орать и послушай меня! — женские ладони врезаются в грудь и с силой отпихивают назад. Отступаю просто потому, что хочу посмотреть, что будет дальше.       Настя вся буквально пылает решимостью. Глаза горят, и она часто дышит. Неровно, судорожно, будто задыхаясь.       Истерика?       Либо я окончательно сошел с ума, либо это она ебанулась, потому что Настя вдруг делает шаг вперед и целует меня. Больно и грубо. Кусает мои губы, и я замираю, и не отвечаю. А эта маленькая девочка уже пихает меня в сторону кровати и смотрит так злобно, что впору рассмеяться. Но я даже не улыбаюсь, пытаясь понять хоть что-то.       — Что ты делаешь?       — Люблю, Саш.       — Любишь? — вырывается смешком.       М-да, кажется, истерика как раз-таки у меня.       — Кого, Насть? Меня? Не смеши.       — Ты такой дурак, Саш! Нет у меня никого и не было!       — Стой-стой-стой! — Едва ноги упираются в край кровати, выставляю руки перед собой и смотрю на Настю. Я в растерянности. А еще в полной жопе, походу. — Объясни нормально, о чем ты говоришь?       — Ты не даешь мне сказать, Саша! — Кричит. — Как мне что-то объяснить, если ты только и делаешь, что пытаешься уколоть побольнее?!       — Что значит у тебя никого нет? Тогда какого черта происходит? Ты объяснишься, наконец, или нет?!       — Замолчи!       Настя мотает головой и снова тянется к моим губам. И мне хочется отвернуться, и сказать ей «нет», и вообще прогнать ее к чертям собачьим. Но я не могу.       Кого я обманываю?       Сам склоняюсь и рывком привлекаю ее ближе. Жадно впиваюсь в искусанные губы, — ничего и никого больше не существует. Она робко стонет и сама льнет все крепче. Тянется к рубашке, расстегивает, стягивает. Через секунду — оба уже голые. Падаем на кровать, и я принимаюсь покрывать все ее тело поцелуями. Покусываю и вылизываю, обнимаю, сжимаю, мну кожу и оттягиваю зубами мочку уха. Вбиваюсь в нее до упора, вырывая из горла хриплые стоны. Спину обжигают следы ногтей, ухо закладывает от криков.       Говорить совершенно не хочется, но через мгновение горло начинает драть, как от крепкой настойки, и я приподнимаюсь на локтях. Говорю четко, пусть и придыханием, но так, чтобы она запомнила:       — Как же я тебя, блядь, люблю. Люблю, Насть, слышишь?       — Да…       — И ты расскажешь мне все, поняла?       — Да.       — И прекращаешь заниматься херней и возвращаешься домой!       — Да!       Больше говорить совершенно не хочется. И я молчу.