Замок.

      Так-то жизнь в цифровом мире ничем не отличается от жизни обычной: ты знаешь, что за гранью находится что-то более великое и что к нему тебе подобраться никогда не удастся. Грань — космос или забытые реалии — не важна; повсюду деревянные клетки со свинцовыми прутьями.       Попытки выбраться из запертого картонного мирка, что сложить даже на ладошке можно, обратятся в тщетные, покроются трещинами и лопнут. Осколки разбросаются повсюду — собирать заебёшься.       Поглотит тогда отчаяние с пяток до головы, а дальше на выбор два пути — мягкая покорность или медленно разъедающее тебя безумие.       Джекс сворачивает правилу руки, натягивая улыбку до ушей, отправляет его в нокаут прямым ударом биты в висок и избирает вариант между.       Даже под дулом пистолета он не исполнит чей-либо приказ, а жить без безумия — слишком отсосно.       Остаётся только сделать шаг навстречу матричной пропасти, сигануть в кислоту и встретиться лицом к лицу с ней.       С Рагатой.       Рагата пребывает среди этого забытья дольше, чем он, и щебечет о том, что выхода отсюда нет. Джекс кивает, мол, верит — на самом деле нет — и выбивает с ноги десяток дверей с заветным указателем «ВЫХОД». Выхода, как удивительно, ни за одной дверью не имеется.       Джекс ругается нецензурно, а Кейн слегка ударяет его своей тростью по голове, бормоча о цирке для всех возрастов и запрете на использование в речи обесценной лексики.       Рагата мотает головой и твердит, что ругаться — это плохо.       Джекс двойную рацею показательно игнорирует и расписывает перманентным маркером стены своим излюбленным:       «Пошли вы на хуй».       И жалуется на Плаксу, что это сделала она. Пласку ожидает наказание, а Джексу всё равно. Вряд ли найдётся хотя бы одна достойная причина, чтобы он не остался равнодушным.       Он выковыривает остатки пищи зубочисткой, пока слушает визги, а после — нарочно наступает на «маску радости».       Упс, какой же я растяпа!       Джекс ведёт себя отвратительно и портит сплочённый коллектив цифрового цирка только своим присутствием, и его данное только задорит. Все вокруг называют его сволочью, и это странно: он ведь не убивает Кенни.       Пакостями пропитанный насквозь, лукавый и гадкий — Джекс такой. И он ни за что и никогда не поменяется.       Изувеченные правила только стонут, разбиваясь вдребезги, пока их съедает изнутри горячая агония, а у Джекса горят уши, когда его за руку хватает Рагата.       Она говорит:       — Ты отвратительный.       Джекс усмехается.       —Для тебя стараюсь, куколка.       Рагата вспыхивает мгновенно, как подожжённый фитиль, и супит свои брови.       — Ты...       — Я?       — Невозможен, Джекс! — Рагата восклицает и уходит прочь. Она, очевидно, зла и не слишком внимательна.       Джекс вертит на пальце ключ от её комнаты.       Интересно, ключ от её сердца украсть так же легко?       Каким бы сложным ни был замок, у Джекса найдётся ключ и от него. А если не отыщется, он стащит из-под носа.