~~~
— Аллука, — негромко зовёт он девочку, бережно и нежно поглаживая её по мягким волосам. Она неохотно открывает сонные глаза, слабо трёт их маленьким кулачком. — Мы почти прибыли. Ты хорошо спала? Аллука кивает, медленно освобождаясь из одеяла, и Киллуа помогает ей подняться на ноги. Прохладный ветер касается кожи, в миг покрывая её мурашками, но девчушка не обращает на это внимания. Она бросает взгляд в сторону носа корабля, и на лице тут же появляется искренний восторг: — Он и вправду похож на кита! Большого-большого! — демонстративно раскинув ручонки, пытается она показать насколько же огромен остров перед ними. Её щёки окутывает румянец, и он улыбается, положив руку ей на талию. А ведь сердце до сих пор ноет и щемит, словно по-настоящему было когда-то ранено: стрелой вонзилось прямо посередине, а из глубокой раны всё ещё сочится густая кровь. И его улыбка дрожит на устах, а взъерошенная из-за ветра чёлка бросает тень на опущенные веки. Но всё же с болью смешалось чувство тепла, которое несётся по телу, подобно быстрой реке. Киллуа шумно вздыхает, стараясь унять щекочущее волнение в груди – он правда скучал. — Братик, — голос отвлекает его от нахлынувших мыслей. Он смотрит на сестру, которая уже стоит не подле него, а у самого борта. — Я вижу Гон-сана! — она машет ему, встав на носочки, слишком сильно наклоняется вперед и кажется вот-вот соскользнёт прямо в ледяное море. Заботливые руки брата придерживают её, такую дурашливую и беззаботную, совсем без тревог. Через миг, долю секунды мир вокруг Киллуа замедляется, а время тянется, будто сладкий, липкий сироп. В цветовую слепоту, в эту бездну, наполненную лишь чёрно-белым, спустилась крупица света: два крупных сверкающих на солнце янтаря заставляют жмуриться от потрясения – он не верит своим же глазам. Это лишь сон, объятый давними желаниями, но из него вытаскивает и возвращает в реальность зов: приятный и радостный, который он нередко хотел услышать.~~~
День близится к концу. Последние ласковые солнечные лучи падают в спокойное море, касаются листьев деревьев густого леса острова, которые покачивает слабый летний ветерок; конечно же, они не обходят стороной и двух мальчишек: греют их мокрые от холодной воды плечи и ключицы. На берегу они не одни: здешние птицы блуждают рядом, но надолго они не желают оставаться. Насекомые кружат над водой и, к счастью, не приближаются, не тревожат отдыхающих от светлого дня друзей. Прошло два года с того момента, как Киллуа был здесь. Он помнит каждое мгновение, разговор и взгляд в тот поздний вечер любования звёздным небом у костра. Помнит, как очень смущающие вещи достигали его, заставляя щёки пылать ярко-красным. Помнит, как эти смех и глаза без капли неловкости и стеснения оставляли у него за собой лёгкое негодование. Помнит, как те редкие минуты тишины считались неизмеримым комфортом и чувством полной чаши умиротворения. Помнит слова обещания, которые отпечатались в памяти на долгие годы и по сей день не дают желанного покоя. Навязчивые мысли с той поры заполонили светлую голову и не желали оттуда уходить. Усталость от них накрывала, а сны стали совсем беспокойными: в них он плыл в бесконечном потоке тех самых ярко сияющих звёзд, на которые когда-то вместе смотрели прекрасные сапфиры и янтари, миновал радующие глаз знакомые радужные пейзажи и каждый раз его высаживали перед объектом любви, чья солнечная улыбка вновь и вновь ослепляла, вынуждая отчаянно, неохотно отвернуться. Открывая веки, Золдик больше не видел наяву своего света, и от этого понимания печаль жгла глаза. Он не смог остаться рядом с ним. — Киллуа, — зовёт Гон тихо, аккуратно касаясь плеча друга кончиками пальцев. Этот жест сметает привычные думы, заставляет посмотреть в глаза напротив, наполненные словно только-только собранным мёдом. Он тянет смуглую ладонь неуверенно, будто считает, что Киллуа может отказать ему в помощи. Тот недоумённо мычит и сжимает протянутую руку. — Мы пойдем куда-то ещё? — во рту всё ещё ощущается вкус лесных ягод, что они собирали пока весело играли в прятки среди высоких деревьев. В пушистых пепельных волосах запутались редкие лепестки полевых цветов – это венок, который Гон старательно сплёл для него, оставил частички после себя. Следы пыли и грязи, что стали последствием их небольших шуточных перепалок, смыла с кожи морская вода после резвых брызг. Золдик поднимается на ноги и, чувствуя как держит его вечно холодную ладонь Фрикс, не смеет разжимать пальцы. — Я бы хотел погулять по берегу немного, — неловко изогнув тонкие брови, он улыбается ему, явно приглашая с собой. Тот кивает и следует за ним, не отпуская тёплой руки. — Тебя ведь наверняка заждалась Аллука-чан, — некие нотки грусти звучат из уст Гона, заставляют Киллуа встрепенуться, засажая в нём семя хрупкой надежды, что когда-то несчастно завяла. Это чувство давно забытое, казалось бы, без шанса на возвращение, но теперь оно снова вскоре начнёт цвести внутри, из-за чего ему становится тошно. Тошно от того, что он может прямо сейчас крупно ошибаться. Идут они медленно, совсем не торопясь, а каждый шаг втягивает в себя мокрый песок, образуя заметные следы, которые в миг смывают частые небольшие волны. Крошечные крабы мелькают перед глазами у самых ног, забирая себе внимание мальчишек: они наблюдают как маленькие ножки быстро-быстро передвигаются, чтобы как можно скорее добраться до желанной воды. Гон открыто улыбается этому, и Киллуа ловит его заразительную улыбку, что привлекает его больше этих морских существ. Золдик не сразу замечает, что закат успевает догореть, а небо, в свою очередь, окраситься в единый чёрный оттенок, на котором постепенно начинают мигать редкие звёзды. Он смотрит вдаль – на горизонт – наблюдая, как неспешно уходят последние привычные серые тона. — Я так счастлив, — неожиданно выкидывает Фрикс, из-за чего Киллуа почти вздрагивает. — Так счастлив, что ты снова рядом со мной. — Чего это ты вдруг?! — смущённо вскрикивает он следом, совсем не ожидая подобных речей, да ещё и таких, которых не слышал уже так давно. Они одновременно прерывают шаг, чувствуя как ноги охватывает приятная прохлада моря. После таких волнующих слов в голове в ту же секунду всплывает та прекрасная незабываемая ночь на этом же Китовом острове, и Золдик тоскливо хмыкает своим воспоминаниям, пока посаженный цветок внутри него старательно вырывается из под пропитанной чувствами почвы. — Киллуа, а ты счастлив, что я снова рядом с тобой? — Гон спрашивает не сразу. Словно боится. Словно сомневается в нормальности своего вопроса, что свидетельствуют об этом его карамельные янтари, где таится невиданный ранее страх. Небесные сапфиры смотрят пристально, в самые глубины драгоценных камней, и Киллуа чувствует как приятно щекочет в животе. Неужели чистейшая правда в том, что для этого парня он всё ещё находится на высокой ступени важности: быть самым близким, единственным? Неужели всё будет как прежде? — Да, — отвечает Золдик, пряча синеву глаз за лохматыми белыми прядями. — Очень счастлив. Белоснежные щёки трогает алое пламя, а такую же ладонь всё крепче сжимают жаркие, родные пальцы. Медленно открывая веки, он завороженно наблюдает как пятна акварели расплываются перед его взором, окрашивая этот давно поблекший мир; будто радужной кистью водят по холсту, давая больше красок, где не было и капли надежды на них. Кажется, теперь янтарь сильнее блестит при сиянии луны, и в нём отражается не только её свет, а также искренняя нежность, что уже успела сместить собой ненужные потайные опасения и боязни. Фрикс слабо смеётся, и вместе с этим в его глазах мелькают искры неясных Золдику смешинок. От приятного звучания табун мурашек не даёт себя долго ждать, и Киллуа, супясь, невольно напрягается, выражая своё недопонимание: — И что же здесь смешного? — Я просто очень рад, — тут же отвечает ему Гон и немного погодя переводит взгляд с сверкающих сапфиров на бескрайнее тёмное небо. — Сегодня звёзды сияют ярче, чем обычно, не так ли? Хмурь постепенно покидает лико Золдика, а неподдельный интерес блестит в его глазах. Чтобы убедиться в словах Фрикса, он переводит взор ввысь, слегка щурясь от яркого мерцания. И тот прав: млечный путь очаровывает своей безграничной красой, которой если не налюбоваться – будет считаться тяжким грехом. Взгляд бегает по различным точкам небесных светил и улавливает внезапное движение одного из них, что растягивается в длинную сверкающую полосу. — О, падающая звезда! — замечает Гон, указывая пальцем свободной руки, и задумчиво прикрывает веки. Киллуа отвлекается от любования ночным небом и засматривается на смугловатое лицо друга: его влекут дрожащие недлинные ресницы и то, как Фрикс забавно морщит нос, усыпанный множеством веснушек, что касается и его слегка румяных щёк. С каждой секундой интерес внутри него растёт: какие же думы охватили Гона? — В прошлый раз, — выходит из раздумий он, и Золдик чуть ли не давится воздухом. — Я загадал, чтобы вы как можно скорее навестили меня. Киллуа хлопает глазами, и по голове бьёт осознание: он вспоминает неожиданную просьбу Аллуки о встрече с Гоном, и как она хотела бы побывать в его родном краю. Несмотря на чувства боли и страха, он, как хороший старший брат, с натянутой улыбкой согласился с этим предложением и, гладя её по маленькой макушке, слушал радостные возгласы. — Совпадение... — бормочет смущённо Золдик, отворачиваясь к сверкающему морю, где отражается крупная красивая луна. Он смотрит на её расплывчатый образ в воде, как волны его безобразно искажают; ощущает холодный ветер, что грубо касается нежной, почти мраморной кожи, и дрожит, точно как осиновый лист. Мальчишка прячет руку в карман своих мешковатых шорт, и теперь редкие слабые волны, что ранее приятно трогали босые ноги, вовсе жгут голую кожу. Фрикс тоже это чувствует, судорожно вздыхая, и тянет за собой к месту, где мальчики оставили свои вещи, чтобы они не смогли намокнуть. Киллуа догоняет его, выравнивая под него шаг. Вновь ветерок проносится по волосам, сбрасывает с белоснежных прядей те самые лепестки, оставляя их позади прямо на уже остывшем песке. Со стороны леса слышны шорохи ночных зверей, совсем негромкие, но слух у мальчишек достаточно тонкий, чтобы уловить их; они не опасны – как пояснял Гон – главное, человеку не беспокоить их. Золдик старается всмотреться в темноту: может получится хоть издалека взглянуть на них, но попытка оказывается тщетной. — Так что же ты загадал в этот раз? — любопытство всё ещё сидит внутри него, поэтому более времени он не хочет терять. — Быть вместе, Киллуа, — без замедления отвечает ему Фрикс, смотря уверенно и решительно прямо в глаза, и хватает уже двумя руками чужую, поглаживая расслабленные пальцы. — Отныне и навсегда. Сердце в груди бьётся, как птица, что рвётся на свободу из маленькой клетки. Вновь смущающие вещи становятся причиной не только искреннего негодования, но и густой краской на чистом лице. Повторное желание доказывает, что парень разделяет его чувства, и счастье теплом расплывается внутри, словно акрил на листе бумаги, пока не сменяется беспокойством и печалью. Больше всего на свете Киллуа хочет быть рядом, как прежде, но не станет ли такая жажда смертельной опасностью для его солнца? Тьма, в лице старшего брата, может поглотить его, и парень не сможет себе этого простить. Готов ли Гон к этому? Золдик не сомневается в его упрямстве. Окружающий мир в васильковых глазах вернул прежние красоты, когда пышный цветок внутри наконец расцвёл. Без объекта любви, что теперь питал корни, Киллуа был слеп и беспомощен во мраке. Счастье выливается кристальными слезами по щекам, но он успевает их стереть, пока Гон вновь не одаривает его взглядом: ему совсем не обязательно это лицезреть.