— Что это?
Чонгук не сразу понимает, когда его плеча грубо касаются, пытаясь разбудить.
Приоткрыв глаза, пытаясь отойти от крепкого сна, он видит, как Юнги кидает на пол сумку. Объяснений не избежать, — думает про себя.
Садится стопами, касаясь прохладного пола, растирая глаза, чтобы убрать остаток сна. Он не смотрит в лицо Юнги, знает, что сейчас ему придется отвечать на вопросы.
— Я, блядь, спрашиваю, что это?
— Юнги, я не могу объяснить. Послушай, — говорит Чон, вставая с дивана и делая пару шагов к нему.
— Я же говорил тебе: не лезь туда! Не лезь в этот клуб! И тем более к его владельцу! Ты хоть понимаешь, кто он?! Почему ты никогда меня не слушаешь? Игнорируешь каждый раз, когда я говорю тебе не лезть, не рисковать.
Юнги, взяв куртку, идет быстрым шагом к выходу. Он опаздывает, и если он останется, то ссоры не избежать. Но не успевает выйти, как чувствует крепкую хватку на своей руке.
— Я не отступлю, Юнги и не верну эти деньги. Мне похуй кем он является. Я больше не смогу. Я устал жить в этой дыре. Я хочу выбраться, пойми же ты, черт возьми, — отпустив руку, ждет, что Юнги ответит. Но он не отвечает. Никак не реагирует. Возможно, это была последняя капля его терпения.
Юнги не раз вытаскивал Чонгука из передряг, не раз подставлял свое лицо, когда защищал Чона. И первый раз Юнги не отвечает, не говорит: все хорошо, мелкий, мы разберемся вместе.
Молча выходит, оставив Чона. Со словами, которые не прозвучали.
В момент, когда человек испытывает определенные эмоции, он может ошибиться в своих действиях. У человека бывает придел.
Например, одиночество может привести к тому, что вы можете переспать с чужим человеком, пытаясь найти в нем то, что хочет сердце, душа или тело. Иногда тело человека настолько этого желает, что может ответить даже на самые нежеланные действия в его сторону. В момент они этого не понимают. Им бывает мерзко от самих себя. От рук, которые касаются их, но они не в состоянии отключить желание в себе. Оттолкнуть. Сказать: нет, я этого не хочу. Тело, душа требуют обычного человеческого тепла.
Может ли его дать любой рандомный человек? Да, может. В момент человек именно так и думает. В психологии этому есть объяснение. Стокгольмский синдром.
Человек становится зависим от того, кто может его похитить, надругаться или еще хуже, манипулировать. Зависимость. Возможно, это внутренняя антиутопия. Когда жизнь идет по пизде, человек соглашается и на такой расклад.
Да, это случается с людьми, когда они устают от нищеты и неудач в жизни. От дикой ревности и одиночества. От того, что они не знают, как быть дальше.
Сначала человек начинает курить электронную сигарету, говоря себе: почему бы нет. Она не приносит вреда. Да, именно так думает он в начале, судорожно втягивая газ, который хуже любой сигареты. В какой-то момент этого становится мало, и мозг требует никотина. Да, именно мозг. Потому что тело не нуждается в никотине. Это не нехватка витаминов, которые могут заполнить дефициты в организме.
Никотин, алкоголь уже не успокаивает, и в ход идут наркотики. Затем в какой-то момент ты лежишь на больничной железной койке. Постель приобрела тусклый желтоватый цвет от частых стирок. К тебе подключены разные трубки, и ты даже не знаешь, для чего они. Над тобой стоит обычная медсестра, которая только пару месяцев работает в наркологическом центре.
Ее сердце не стало еще черствым и равнодушным. Еще не успела написать на больничной личной карточке «пациент: Чон Чонгук. Время смерти 18:00. Передоз». Точка.
На этом медсестра закроет больничную карточку и, возможно, если она не затеряется, будет пылиться на пыльных полках. В пыльном архиве.
Конечно, Юнги задаст вопрос, стоя на бездыханном теле своего друга. Задаст в слух, ожидая от своего умершего друга ответа. Но ответ услышит от рядом стоящей медсестры.
Перед смертью ему было одиноко. Или ему надоела такая жизнь.
Примерно был бы такой ответ. Но Чонгук не наркоман и не жалуется на свою жизнь до такой степени, чтобы садиться на иглу и закончить эту жизнь, как его мать.
И да, у него все нормально.
Так ему казалось, пока, стоя на задней улицы клуба, дожидаясь Юнги, он не чувствует сильный удар и не просыпается в знакомом номере.
Сразу вспоминает слова, сказанные ему в след. Пару секунд хватает обойтись мутным взглядом по номеру. На руках наручники. Чувствует резкую боль впивающегося в запястье металла и неудобной позы из-за поднятых рук над головой. Ноги тоже связаны. Каждая привязана по отдельности не так туго, как руки. Смотрит в сторону панорамных окон. Замечает напряженный, изучающий взгляд на себе. Сигарета, зажатая между двумя пальцами, и человек, который выдыхает дым.
Чонгук сделал бы все, чтобы никогда больше не видеть его, но поздно. Да, он понимает только сейчас, что поздно. Юнги был прав. Ему не стоило лезть к такому человеку, как Ким Тэхён.
Чонгук резкими движениями пытается освободиться, прекрасно понимая, что это бесполезно.
— Не советую, — говорит, затягиваясь Тэхен, смотря на бесполезное брыкание Чонгука. — Ты только сделаешь себе хуже. Через пять минут наркотик начнет действовать. Не переживай, — ухмыльнувшись, продолжает. — Температура твоего тела поднимется. Еще через пару минут оно расслабится настолько, что тебе не захочется сопротивляться. Я задам буквально пару вопросов. Найду на твоем теле то, что мне нужно, а дальше уже решу, что с тобой делать. Я же говорил тебе, Чонгук, что если ты выйдешь из этого номера с моими деньгами, ты станешь моей собственность. И честно, я думал пока тебя не трогать до тех пор, пока ты мне не понадобишься, и ты не начнешь отрабатывать деньги, которые так нагло решил вынести отсюда. Знаешь, мне даже понравилась твоя смелость. Большая редкость в наше время — Тэхён подходит к кровати, рассматривая с головы до ног Чонгука.
Местами порванные дешевые чёрные джинсы обтягивали довольно-таки крупные накаченный бедра. Ботинки на массивной подошве, черная рубашка и поверх черная косуха.
Наклонившись, отодвигает кожаный рукав, оголяя запястье. Сначала одного рукава, потом другого.
Ничего.
Клеймо может быть и в других местах, думает про себя. Резко берет за волосы, запуская руку под ворот рубашки. Не чувствует под пальцами нечего. В зубах стискивает сигарету, а в руках чёрные волосы. Ему уже это начинает надоедать, и его терпение уже на пределе.
Чонгук пытается увернуться, делая еще хуже самому себе, когда видит, как Тэхён садится на его бедра, разрывая его рубашку. Пытаетесь его скинуть с себя, но не получается. Тело не слушает.
— Сученыш, успокойся, — говорит сквозь зажатые зубы, давая сильную пощечину по лицу.
Поняв, что никакого клейма нет, Тэхен еще раз бьет по лицу, взяв зажатую между зубами сигарету. Тушит об оголенную кожу Чона, выбивая из него мычание.
Чон крикнул бы от сильной прожигающей боли, но кроме мычания сквозь стиснутые зубы не получается. Чувствует холодные прикосновения на груди, не понимает, что происходит. Нет, он понимает. Его мозг абсолютно на все реагирует и он в сознании, но не понимает, почему на каждое, даже не значительное прикосновение так остро реагирую тело.
Думает о наркотиках, которыми сейчас напичкан. Да, именно. Ищет оправдание своим мыслям, своему телу.
Тэхён проходится двумя руками по шее, отмечая про себя приятную белую кожу под своими пальцами, опускаясь на упругую накаченную грудь. Еще ниже, задевая соски, от чего Чонгук прогибается, шумно выдыхая. На это реагируют сразу, запуская одну руку под прогибающую поясницу, другой впиваясь в волосы. Тэхен не сразу понимает, что делает, когда впивается в открытый рот Чонгука, давая себе волю на большее. Горячим языком проходит по открытым губам. Ласкает кончик языка, от чего Чон раскрывает еще сильнее губы, делая толчок в разведенные ноги. Тэхен реагирует, углубляя поцелуй, проходит со всей силы по возбужденному члену под джинсами. Чон стонет, невнятно прося продолжения, и получает его. Тэхен сильнее разводит его бедра, двигаясь между ног. Сам же сходит с ума от возбуждения. Царапает шею, мокрым языком проходя по соскам, выбивая громкие неконтролируемые звуки из него.
— Блядь, не останавливайся! — почти умоляет. От чего Тэхен ускоряет свои движение, возвращаясь к губам. Кусает их,чувствуя вкус крови во рту.
Пара толчков — и в его рот выдыхают, судорожно ловя воздух, которого не хватает. Не останавливается, пока не достигает разрядки сам, а после падает всем весом на голую грудь и разведенные бедра.
Про себя отмечая — разведенные бедра парня.
Чонгук прерывисто дышит, чувствуя тяжелое тело на себе. Смотрит, как вздымается широкая спина мужчины, который буквально минуту назад вылизывал его рот хаотичными движениями, доводя его до этого состояния.
Первое осознание Чонгука — он раздвигал ноги перед мужиком. И первый раз под наркотическим веществом.
Тело чувствует мерзкий холод. Особенно сейчас. Это сильней ощущается, когда понимает, что минуту назад тебя настойчиво обнимали, ласкали, как какую-то сучку. А ты охотно отвечал на каждое прикосновение.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — говорит Тэхён,
вставая с него. Чувствует легкий тремор в руках, когда берет с журнального столика свои сигареты и зажигалку. Судорожно затягивается. Выдыхает первый дым. Он давно не испытывал такого кайфа, как сейчас.
— Через пару часов тебя отпустит, точнее твое тело. В организме почти ни капли не останется этого вещества. И да, ты правильно понял, твой разум был в полном сознании. Расслабляется только тело. В твоем случае оно еще и возбудилось. Как я понял, это твой первый опыт с наркотиками, как и все остальное. Сегодня я тебя отпущу. Тебя куда надо отвезут, — кивает в сторону входной двери, где, опустив голову, стоит, ожидая указаний, вошедший в номер Алекс. — Но когда ты мне понадобишься, я найду тебя. И не вздумай уехать из своей дыры. Я управу на тебя найду. Как там твоих друзей зовут? Юнги татуировщик с миленьким личиком?
— Мудак, блядь! Даже не думай! Я тебя своими руками зарежу! Сука! Если ты тронешь его, Я УБЬЮ ТЕБЯ! — Чонгук кричит, пытаясь очередной раз освободиться.
— Поверь в этом опыта у меня больше, чем у тебя, Чонгук. Одно неверное твое решение и твой друг окажешься на твоем месте. Развяжи и отвези, куда ему надо.
Тэхён, конечно же, никогда не прибегал к насилию и никогда этого не сделает. Его такое не забавляет. Он это ненавидел. Лучше жестоко убить, пытать. Но против сексуального насилия он был против. Хотя он знал, что многих таким способом можно сломать.
Парня нужно было припугнуть, и у Тэхёна это получилось. От упоминания имени друга Чонгук бы его убил, не раздумывая. Он это видел. Сейчас ему не нужна проблема с каким-то уличным гопником, воришкой, учитывая, что его главная проблема сейчас — Ким Намджун.
Юнги стоит у заднего выхода клуба, привлекая к себе внимание двух крупных охранников, которые стоят у двери. Минут уже десять, как он вышел из клуба, ожидая единственного человека, из-за которого сюда приходит. Пару раз в неделю. Уже несколько месяцев.
***
Чимин выходит, на ходу накидывая огромный капюшон худи на влажные волосы, чувствуя прохладный осенний воздух. Кожаная косуха уже не спасает от холода.
Быстрым шагом идет к своему мустангу. Закидывает сумку в багажник, не сразу замечая на себе пристальный взгляд молодого мужчины, стоящего прислонившись к машине. Окидывает боковым зрением с головы до ног. Чёрные волосы, небрежно собранные в хвост, большой, не по размеру чёрный пуховик. В руке наполовину прокуренная сигарета. Он не раз видел это лицо в вип зоне. И его пристальный взгляд на себе тоже.
Чимин ухмыляется. Юнги не изменился, думает про себя.
— Извини, конечно, но я на свидания не хожу.
— Юнги улыбается в ответ, отметив про себя, что он первый раз слышит голос Чимина. Он звонкий, но при этом хриплый.
— Не обязательно на свидание. Можем выпить где-нибудь в хорошем месте. Можешь выбрать.
Чимин встает, полностью развернувшись к Юнги. Сделав шаг к нему, сразу замечает, что они почти одного роста.
— Знаешь, я сейчас себя чувствую какой-то девицей, за которой пытается ухаживать какой-то хнырь. Не считаешь, что тут чем-то приторным пахнет? А? Аж воздух испортился вокруг.
— Юнги, затянувшись, делает шаг в плотную, выдыхая сигаретный дым прямо в лицо Чимина.
— Тем более, если ты не девица, можешь со мной спокойно опрокинуть пару стаканчиков. Или ты девственник? А?
Чимин наклоняется к лицу настолько близко, что Юнги чувствует теплое дыхание из-за приоткрытого рта. Пройдя кончиком носа по скуле, Чимин выделяет каждые слова.
— Если даже и девственник свой зад под тебя подставлять не собираюсь.
Юнги ухмыляется, делая шаг назад, выкидывает окурок, задом прислоняясь к машине. Он знает, что сегодня не уедет. Ждёт.
Чимин понимающе кивает.
— Ладно, хрен с тобой, поехали, — говорит, указывая на машину позади Юнги. — Твоя колымага? — В ответ кивок. — Ключи кидай, я сам поведу.
Юнги не спорит. Кидая в протянутую руку связку ключей.
— Поедем в одно место, — включая зажигание, говорит Чимин. — Там готовят вкусный чернильный пирог и подают с ним ароматный вкусный кофе.
— Странно, — слышит со стороны пассажирского сиденья.
— Что именно?
— Не знаю. Ты не похож на того, кто уплетает в обе щеки сладкое, запивая кофе.
— Ты тоже, — говорит Чимин, выруливая на широкую дорогу. Юнги молчит, понимая, что Чимин говорит не про чернильный пирог.
Кофейня была расположена недалеко от клуба. Несколько маленьких круглых столиков и барная стойка, расположенная у небольшой витрины с высокими стульями, поставленными в ряд. Запах ягод и тусклый свет.
Чимин, сняв косуху и кинув ее на один из стульев, стянув с головы капюшон, сразу подзывает взрослую женщину, которая мигом подходит, мило улыбаясь.
— Два кофе и пару кусков чернильного пирога, пожалуйста.
Юнги так и стоит, наблюдая за Чимином. Он не раз его видел в клубе и довольно-таки в очень интересных позах. Но сейчас Чимин сидел, раскинув небрежно стройные ноги в кожаных брюках, зачесывая влажные длинные волосы за ухо, на котором была одна сережка в хряще в форме шипа. Потертая черная худи, рукава которые Чимин поднял, оголяя до локтя руки, на которых замечает пару глубоких шрамов и вязь выраженных вен.
Он бы сказал, обычный парень, который заказывает чернильный пирог. Но Чимин не был обычным. Ни внешне. Ни своим поведением.
— И долго ты меня будешь изучать? Не насмотрелся в клубе? — говорит, кивая на рядом стоящий стул, вырывая Юнги из своих мыслей.
Чимин замечает маленькие татуировки на руках Юнги в форме разбросанной чешуи.
— Тонкая работа, — говорит, пальцам указывая на татуировку.
— Да, согласен. Но его уже нет.
— Кого нет? — спрашивает Чимин.
— Того кто мне набил эту татуировку. Именно он научил меня.
— Ты тату мастер? — задает вопрос, на который давно знает ответ.
— Да.
— Как он умер?
— Ему перерезал глотку один из его клиентов.
— Чимин улыбается на сказанное.
— Хм, печально, — смотря на мелкие чешуи, набитые на коже.
***
На экране телефона почти 2 часа ночи. Чонгук кладет телефон обратно в карман потертых джинс и начинает искать ключи от квартиры Юнги. И понимает, что их он посеял.
Возможно, в тот момент, когда брыкался, пытаясь освободиться, или когда его волокли до машины. Не знает и не пытается сейчас напрячь свои извилины.
— Блядство, — говорит себе под нос, шумно выдыхая и сползая по стене. Его знобит, и он чувствует, как его начинает трясти от холода и от отходника наркотика. Он не раз видел, как отходят от наркоты. Но сам никогда не принимал. Не отходил. Теперь понимает, какое это мерзкое чувство. Представляет, какой, наверное, в данный момент у него жалкий вид со стороны. Снова берет телефон, чтобы позвонить Юнги. Долго он в холодном коридоре не протянет.
Он, как всегда поздно думает про себя. Если бы этот день был обычным, Чонгук никогда бы не позвонил другу. В этом не было бы необходимости.
Чонгук знал, что Юнги всегда допоздна, но ни разу не задавался вопросом, где еще бывает Юнги, кроме работы. С кем еще проводит время и чем вообще занимается.
Чонгук знает только то, что он его друг. Они вместе везде и всегда. Но сейчас Чонгук понимает, что многое не знает о нем. Есть ли у него хобби или девушка.
Из своих мыслей его вырывает голос сверху.
— Ты чего тут. — не заканчивает свой вопрос Юнги, сначала замечая покрасневшую скулу, а затем и разбитую губу, когда Чонгук поднимает на него взгляд.
Юнги садится на корточки перед ним, рассматривая его внешний вид. Смотря на помятое лицо, Юнги подумал бы, что Чонгук в очередной раз попал в какую-то уличную потасовку. Но взгляд падает на разорванную рубашку, которая частично оголяла грудь, на которой красовались пару свежих засосов. Юнги отодвигает ворот рубашки, где был оставлен ожог от сигареты, который напоминал больше клеймо.
— Выблядок, — огрызается себе под нос. Чонгук на это не реагирует. Понимает, что Юнги все понял. Самое тошное, что его друг предупреждал, но Чонгук, как всегда, не послушал.
— Вставай, — говорит Юнги, открывая входную дверь. Заходит внутрь, не дожидаясь Чона.
Он зол, и злость возрастает со скоростью света каждый раз, когда в голове промелькает, что этот ублюдок делал.
Сняв с себя пуховик, идет в ванную взять аптечку. Он вроде как-то покупал обезболивающую мазь, но не знает, поможет ли она при ожоге.
Подходит к уже севшему на диван Чонгуку. Открывает тюбик, надавливает на кончик пальца. Все действия в полной тишине, пока её не разрушают. Чонгук так не может.
— Почему ты молчишь?
— Это уже не важно, — резко, чем хотелось бы, говорит Юнги, отодвигая ворот рубашки. В нос сразу врезается удовый аромат, который впился в кожу Чона, как и впивался походу и обладатель этих духов, думает про себя, когда видит синие отметины на груди. Не успевает коснуться раны, когда резко Чонгук останавливает его, схватив за запястье. Крепко и сильно. Юнги даже сказал бы, что больно, потому что Чонгук видно не рассчитал свои силы, схватив его. Об этом говорят расширенные зрачки. Он бы сказал, что он не в себе, но понимает, что это далеко не так.
Юнги прекрасно видит, что Чонгук в полном сознании. Как он понял, был и до этого. Только вот не знает до конца, что с ним произошло.
— Мне важно, блядь! — кричит, стискивая сильнее запястье друга. — Мне, блядь, важно! — Повторяет, не контролируя ни дрожь в руках, ни слёз на лице.
Ему сейчас насрать на то, как сейчас. Он жалко выглядит в глазах своего друга.
— Не было ни одного ебучего случая, чтобы мне не было важно, — говорит, пытаясь сдерживать дрожь не только в руках, но и в голосе. — Ты каждый раз меня вытаскиваешь из передряг, каждый раз латаешь мое лицо и руки, каждый раз впускаешь в свой дом. Каждый раз орешь на меня, говоря, что не нужно лезть туда, куда не надо. Так почему ты сейчас молчишь — кричит сильнее, сжимая запястья в своих руках, чувствуя, как ногти впиваются в кожу.
— Почему, блядь? Мне нужно твое осуждение.
— Чонгук, — чуть повысив голос, говорит Юнги. Пытается подобрать нужные слова. Но не может.
Он понимает, что по Чону прошелся Ким Тэхён, и он еще не полностью понимает, почему именно таким способом.
Нет, он понимает, что это самый лучший способ сломать человека. Насилие может сломать любого. Да, физическое состояние приходит в себя, но после психологическое состояние таких людей бывает не очень стабильным. И Чонгук не исключение.
Да, именно это сейчас видит Юнги. Нужно подождать и через пару часов, а может через пару дней его отпустит. Возможно, так думает Юнги.
Сейчас перед ним сидит не девушка с размазанной тушью и с порванной тонкой лямкой на плечах, которая, всхлипывая, рассказывает, как над ней надругались. Перед ним его друг, огромный сильный парень, который в данный момент больше выглядит как маленький мальчик, который сбежал из рук педофила. И да, над ним надругались. Именно так и думает Юнги, когда видит потрепанный вид Чона.
Но он ошибается, когда Чонгук с первой секунды начинает рассказывать в мельчайших подробностях о том, что произошло. В моментах он останавливается, когда его охватывала неловкость и ненависть к себе.
Юнги пару минут молчит, переваривает.
Так же молча проходит еще раз мазью по ране и встает, закрывая тюбик.
— Иди в душ, от тебя пахнет им. Твои вещи в шкафу.
Чонгук не позволяет уйти, снова резко схватив запястье уходящего в свою комнату Юнги. Но уже не с такой силой.
Подушками пальцев чувствует выпирающие венки. С внутренней стороны запястья поглаживает, пытается успокоить его, но получается, что больше себя.
Молчит, повторяя свои микродвижения. Юнги не осуждает, не кричит, не делает свои обычные замечания. И это еще больше выводит из себя Чонгука.
— Я тебе противен? — спрашивает, не давая ему уйти.
Юнги стоит несколько секунд, не дает ответ. Наблюдает за холодными пальцами, которые медленно передвигаются на его коже. Чонгук повторяет вопрос , остановив свои прикосновение, тем самым полностью обращая на себе внимание.
— Нет.
И это сухое «нет» Чонгуку хватает.
Хватает отпустить наконец-то руку.
Хватает, чтобы выдохнуть и уйти в душ. Стянуть с себя сырую промокшую одежду. Встать под горячую воду и смыть вонь, которую на нем оставили.
Вода обжигает. Чонгук царапает и трет кожу, пытаясь смыть каждый поцелуй, каждое прикосновение. Беззвучно смеется самому себе, вспоминая, как жадно отвечал. Прогибался. Стонал, как последняя шлюха.
Чонгук осознает, но самому себе признаться не хочет. Такому, как Чонгук, сложно признать, что он по полной проебался.
