Возьми меня с собой

      — Эйс… ответь, Эйс! Черт, черт. Не оставляй меня одного, возьми меня с собой, Эйс, — горькие слезы стекали по щекам.       Но его глаза медленно остекленели. Последний отблеск слез в них останется в памяти до самого конца, вспыхивая ужасными, больными воспоминаниями.       На раскрытую к небу ладонь Портгаса упала одинокая снежинка, тая от оставшегося еще в теле тепла. Снегопад повалил сильнее, словно пытался укрыть ото всех трепещущий еще огонек жизни и забрать с собой во тьму, растаяв, ушедшую.       Взгляд Эйса в небо безмолвно провожал падающие снежинки, а на губах застыла еле заметная грустная улыбка. Он был как безжизненная кукла, и это пугало до чертиков, до таких глубин души, заставляя вспыхивать в груди безумное желание отмотать время назад и не тащить его гулять вдоль дороги, на которой им не повезло было оказаться именно в это время.       Тихо их с землей покрывал беспощадный мертвый снег, такой же мертвый, как Эйс, к которому Луффи подполз еще ближе, беря чересчур холодную ладонь в свои. Он отчаянно пытался согреть ее своим теплом и горячей кровью из лопнувшей и стертой кожи из-за аварии.       Время застыло, Луффи не ощущал, сколько он пролежал так на его груди, сжимая ледяную руку и моля умершего Эйса позволить услышать его голос вновь.       Солги, что все это сон, проснись и нежно улыбнись мне вновь       Сердце и душа леденели внутри от осознания произошедшего.       Я ведь так люблю тебя       В легких застыл крик, задыхаться было мучительно приятно, в глазах темнело, еще немного — и они будут рядом.       Его мир умирал в тишине, и он почти последовал за Портгасом во мрак.       Но Луффи отрывают от земли, оттаскивают дальше от Эйса несколько рук, противных, мерзких рук, которые хотят их разлучить, и из груди вырывается душераздирающий крик, прогоняя остатки молчаливого шока.       На мгновение его перестали оттаскивать от любимого, оставшегося лежать в одиночестве на холодном окровавленном покрывале зимы.       «Боже, почему с тобой не могла исчезнуть моя душа?»       Вокруг он слышал только тишину. Никаких сирен скорой помощи, полиции и обеспокоенных возгласов медицинских работников.       Прежде чем Луффи успел подумать, что руки ему померещились, его положили на спину на носилки и подняли с ними над землей, забирая возможность видеть Эйса.       Ему говорили не шевелиться, но он вскинул руку, чтобы перекрыть ей глаза, с которых беспрерывно текли слезы, чтобы не видеть этого серого ночного неба, слишком светлого для ночи из-за городских огней. Не видеть падающего на него обжигающего руки и щеки снега, который он беззвучно молил в бреду укрыть их и забрать с собой обоих.       Я так тебя люблю       Теперь всю жизнь Луффи оставалось везде его искать, без шанса отыскать.