Я убийца, жертва и свидетель.
***
Так странно, правда? Просыпаться и не помнить сна. Ты ведь был в нём, но оставленный на душе след грустно покидает с каждой секундой... Так страшно просыпаться, когда это последнее, чего ты хотел в этой жизни. Ещё страшнее, когда есть тот, кто заставляет тебя просыпаться в этот момент. И я знаю, ты хотел бы его проклясть. Но разве этот человек виноват в том, что он чувствует? Разве ты виноват, если не можешь ответить на эти чувства? Не переживай, я тебя понимаю. Чувства или их отсутствие - это нормально. Верь мне.***
- Блять, Нат, - Жан не успел и зажигалкой чиркнуть, как позади раздался пробирающий до костей звук. Всего на секунду стоило отвернуться, как его друг упал в ледяную воду. Веснински не умел плавать. На улице ноябрь и река почти покрылась первой ледяной коркой. Достать Натаниэля из воды заняло больше двадцати минут и Жан молился, с перебоями на мат, что его проблема не умерла, не захлебнулась, не словила воспаление всего тела, или... Смахивая с лица воду, парень пытался хотя бы привести рыжика в чувства, что вышло только с 4 попытки. Голубые глаза медленно открылись и посмотрели на небо. Веснински не чувствовал ничего. Ни холода, ни ветра, ни своего тела в целом. Что уж говорить про что-то глубже? Он улыбался, найдя что-то смешное в проплывающих над головой облаках. Но было ли это искренне? Жану показалось, что перед ним ребёнок, вовсе не осознающий жизнь.***
Притащить, в буквальном смысле, друга было не просто. Переодев и закутав его в два одеяла, Моро поставил чайник. И, перед тем как пойти переодеваться, прихватил с собой Натаниэля. Было страшно оставлять рыжую катастрофу одну. Сколько ещё способов умереть знает его мозг? И сколько из них можно воплотить в жизнь сию секунду? Много, поверь. - Эй, ты меня видишь?- спрашивал он, щёлкая перед лицом друга и пытаясь найти хоть каплю осознанности во взгляде. На это потребовалось 15 минут. Взгляд медленно холодел, а цвет глаз словно стал темнее. - Хватит, с ума сошёл? - Это я с ума сошёл? Ты в воду упал, улыбался как чокнутый, ничего не видел и не слышал. Я ебнутый? Я? - повышая голос спрашивал Жан, выходя из себя всё больше с каждой секундой. - Голова болит, прекрати кричать, - недовольно поёжился рыжик, выпутываясь из одеяла, - Чайник подогрелся. Что происходило с другом, француз не понимал. Никто не понимал. Хотя это нормально. Редко кто понимает чужие чувства, я прав? Даже после проверки у врачей, никто не мог сказать в чём проблема. А она была. И это все видели. Всё, что Моро узнавал, он записывал в телефон. Каждую мелочь. За два месяца список был невероятно большим. Замечания: • Провалы в памяти (вплоть до имени) • Потеря концентрации • Потеря равновесия • Приступы астмы • Вспышки агрессии и страха • Потеря аппетита и веса • Бессонница (макс. 3 дня) • Аллергии (цитрусовые и молочные продукты, орехи) • Ухудшение зрения (?) •***
Натаниэлю было 17, когда он пытался разобраться, что с ним не так. Родители умерли ещё в детстве. Выращенный в приюте парень смотрел на мир с нескрываемым отвращением, а людей не воспринимал вовсе. Они все были неинтересными. Лишний раз Веснински на них даже смотреть не хотел. Но острая потребность в любви заставляла вновь и вновь открывать старенький телефон, искать общения и надеяться на большее. Он трижды рвал волосы на голове, наблюдая как очередной человек от него в прямом смысле сбегает. Натаниэль почти ничем не отличался от обычных людей. Был не глупым, со своими принципами, с множеством интересов: начиная рисованием, и заканчивая техническими науками, - искренним, умеющим поддерживать, ярким, лёгким на подъём, во время серьёзным. Мир никогда не справедлив, согласен? Если ты думаешь, что Всевышний тебе улыбается, то просто подожди, и ты начнёшь его проклинать. Это колесо сансары. Или фортуны. Как хочешь. Любовь, любовь, любовь... Она везде, повсюду. Между людьми, между строками песен и стихов, между атомами веществ, если ты, конечно, хочешь её видеть. Натаниэль любил. Любил все цвета, все времена года и все места, в которых ему удалось побывать за всю жизнь. Но год за годом он оставался с ничем.***
Эндрю нравился мир Натаниэля. Ему было интересно слушать, думать и наблюдать. Всё ему казалось необычным в человеке и в его пространстве. Он восхищался, хвалил и удивлялся. Но не любил. Умел, но не так и не в этой ситуации. Хотел бы, но не мог. Сколько бы ни прошло времени. Но это нормально, помнишь? Вот только Веснински не мог это принять. Он считал, что сделал всё, чтоб его хоть кто-то полюбил. Эндрю Джозеф Миньярд был его последней надеждой. Громко разбитой и растоптанной на пороге чужого дома. - Мне жаль, - проглатывая ком в горе сказал блондин, закрывая входную дверь.***
Натаниэль не помнил как дошёл до дома. Не знал, что это заняло у него неделю, и что всю эту неделю он бродил по окраинам города. Не знал, сколько раз его били, принимая за наркомана. Не знал, что его телефон был разбит о холодные трубы. Не знал, что деньги не пропали, а были пущены на дешёвую воду и чайный сервиз, который был разбит через 10 минут после выхода из магазина. Не знал, что его часы были не потеряны, а оставлены на том самом пороге. Не знал, что порезы на руках он сделал сам. Не знал, что блок сигарет ушёл за неделю. Не знал, что писал письма на коленке посреди парка. Не знал, что мог чувствовать что-то. Не знал, что на самом деле болен. Не знал, что антидота не найти в этом мире.***
Он очнулся в пижаме у себя в комнате, глядя в потолок и вслушиваясь в раскат грома за окном. Он очнулся и слышал, как на кухне гремит посуда. Он очнулся и чувствовал запах лекарств. Он очнулся и чувствовал иглу в своей руке. Он очнулся и видел капельницу и кучу медикаментов на тумбочке. Он очнулся и заметил разбитую рамку на столе. Он очнулся и чувствовал горечь. На его телефоне горел экран, показывающий дату, время и 145 уведомлений. 83 из которых - пропущенные вызовы. Всё - от Жана. Как бы он не отталкивал, словно приставленного к себе, человека, тот всё равно ходил за ним попятам. Был ли Веснински благодарен? Но он же ничего не просил... Ничего.***
Ничего - это то, что я из себя представляю. Ты посмотри на меня! Посмотри же блять в мои глаза! Я забываю всю свою жизнь. Каждое мгновенье. Я забываю своё имя. Я забываю тебя, город и время. Я просто оболочка. Во мне ничего нет. Меня не должно быть. Я сделал всё, что мог. Я обречён на смерть. Убей меня! Убей! Убей! Убей и убеги, прошу! Нет, не прошу... Я умоляю! Ну же! Мне на колени встать? Скажи же, что мне надо сделать? И нет, не надо мне говорить про то, что всё ещё может быть. У тебя - да, а моё время подошло к концу.***
- Жан, - появившись в проходе кухни, Натаниэль заставил друга вздрогнуть и выпасть из своих мыслей. - Ты очнулся, - констатировал тот, медленно оборачиваясь и оглядывая хозяина дома. Его вид был откровенно плох. Но мы не можем судить и сравнивать, согласен? Круги под глазами, бледнота, перебинтованные, вновь, руки, старая белая футболка, больше походящая на больничное одеяние, пижамные штаны и шерстяные носки, скрывающие пластыри на каждом пальце. - Да, послушай, - ему было страшно. Он никогда не скрывал это чувство, - Мне хочется услышать честный ответ, прежде, чем я тебя кое о чём попрошу. - Хорошо, задавай, - Моро кивнул, совсем не ожидая того... Что в итоге будет. Он думал, что Веснински вновь спросит о своей квартире, или почему он похож на труп. - Скажи, всё, что ты делаешь, - это же не любовь?***
Честность... Что ты считаешь честностью? Да, мне правда интересно, я слушаю. Хорошо, это интересно. Хочешь послушать моё определение? Только перед ним предыстория. Я лжец. Да, иронично, что я всё время прошу тебя поверить мне, правда? Но послушай, пожалуйста. Я лжец. Я лгу всегда и большую часть времени я этого не осознаю. И это не только про своё самочувствие и прочее личное. Я говорю про то, что я лгу во всех ситуациях. Стыдно ли мне? Нет. Именно из-за такого своего недостатка, я считаю честность - верхушкой доверия. Я никогда не лгу тому, кому я доверяю. Иногда даже физически у меня не получается это сделать. Ты, мой дорогой, очень близок и важен мне. Я тебе доверяю. Зная это, ты мне веришь? Я надеюсь на это.***
Парень покрылся мурашками. Он не по слухам знал, как важна любовь для молодого человека напротив. Честно? - Нат...- непреодолимое желание отсрочить ответ на такой неожиданный вопрос. - Жан, пожалуйста, - впервые он почти умолял, с пугающим трепетом ожидая. - Это она, но не совсем та, которую ты постоянно ищешь, - чуть ли не прошептал Моро, отворачиваясь, посвящая всё внимание чашке с чаем. Веснински молчал. Молчал долго, напряжённо. Он не видел перед собой ничего. Он ничего не слышал. Его мир только что закрылся. Он был в секунде от того, чтобы рухнуть на пол. - Прости, - резко начал он, пугая этим и себя самого и ближнего, - и, прошу тебя, уходи. Нет, не говори ничего. Ты должен был понять, что всё будет так. Знаешь... Я не хочу умирать на твоих руках. Я умирал на твоих глазах. Ты - мой аппарат жизнеобеспечения. Но мы же знаем, что когда человек не приходит в себя - его отключают. Не смотри так на меня, - я улыбаюсь, - всё хорошо. Знаешь, я где-то прочитал, что когда душа перемещается в новое тело, ей дают узнать то, через что ей уготовлено пройти. И соглашается. Я знал и был согласен. Всё должно было быть так, и, вот, момент настал. Знаешь, я так облажался, - мои руки взъерошивают волосы, - Я так хотел любви, но, кажется, всё это время её проебывал. - Только обними на прощанье... Это эгоистично, ведь от этих объятий легче станет только мне. Но ты ведь уже давно понял, что я такой? Чувства? Чувства били через край, выбивая из под ног землю. Он медленно вспоминал, что это. Стоя в коконе, Веснински вспоминал всё, что скрывал его мозг. Каждый день, начиная с того порога. Каждую травму он проживал вновь. Каждая искра взрывалась в груди вновь. Он не заметил, как закрыл за другом дверь. Он не заметил, как оказался на балконе. Он не заметил, как кричал во всё горло. Он не заметил, как исчезли бинты с его рук. Он не заметил, как вся мебель скрылась под белыми простынями. Он не заметил, как в его руке появилось лезвие. Он не заметил, как прошла вся его жизнь.